Огюст Монферран - Ольга Чеканова

Монферран признавал традиционный для русской архитектуры пятикупольный храм, считая композицию, состоящую из одного большого купола и четырех равновеликих малых куполов, завершающих колокольни, наиболее удачной. Интересовал его и другой тип храма с куполом и одной высотной колокольней, увенчанной шпилем. Он справедливо полагал, что «каждая страна имеет церковное зодчество, свойственное только ее храмам или только ее религии. Стараться уйти от этих образцов под предлогом создать лучшее, подражая римским и греческим храмам, означало бы потерять художественное чутье». При этом пятикупольную композицию он ценил больше: «Когда они (колокольни. — О. Ч.) удачно размещены и построены в том же духе и характере, как главное здание, они производят прекрасное впечатление, обогащая содержанием общую композицию…» [61]. Таким образом, в пятикупольных храмах Монферрана привлекала живописность силуэта, разнообразие художественных возможностей, основанных на контрастных сочетаниях высот и объемов: «Если бы уничтожить колокольни, купола возвышались бы одиноко и холодно в центре, лишившись всякой живописности».

Он не разделял мнения известного французского историка искусства К. де Кенси относительно того, что колокольни мешают «художественному впечатлению», так как они не связаны органически с самим зданием церкви[64]. Монферран рассматривал колокольни как важный элемент архитектурной композиции здания, обогащающий его художественный образ. Он ценил достоинства русской культовой архитектуры, проектировал и строил в соответствии с национальной традицией.

В альбомах Монферрана — не только мысли об архитектуре, подробное описание истории строительства или всех сложностей возведения сооружений, его труды содержат интересный материал, по жанру приближающийся к мемуарной литературе. Это тексты, в которых идет речь о русских рабочих-строителях или даются описания торжественных моментов, связанных с этапами строительства и завершающими церемониями открытий. Монферран — доброжелательный и заинтересованный свидетель происходящих событий, и знание русской жизни, внимательным наблюдателем которой он был в течение многих лет, помогает ему писать о людях, нравах, городской жизни, традициях и обычаях: «Работы по постройке Исаакиевского кафедрального собора, с которыми я был связан в течение двадцати лет, дали мне богатый материал, чтобы я мог достаточно оценить этот трудолюбивый класс людей, ежегодно приходивших на заработки в Санкт-Петербург. Отмечу их высокие моральные качества, редко встречающиеся у других людей. Это — честность, смелость, настойчивость, незаурядная сообразительность и быстрота выполнения…» [61].

Организаторский талант составлял положительную черту Монферрана. Однако современники и позднейшие исследователи часто обвиняли его в профессиональной и эстетической беспринципности, имея в виду его умение применять композиции, созданные в разных архитектурных стилях. Но является ли это недостатком? Умение стилизовать само по себе есть признак высокого профессионализма. В 30-е гг. XIX в. этого требовали тенденции изобразительности, развившиеся в архитектуре под влиянием романтизма.

В творчестве Монферрана традиции классицизма уживались с идеями романтизма. Эта оценка больше соответствует действительности. Об этом же говорит творчество его учеников: А. И. Штакеншнейдера, Н. Е. Ефимова, А. И. Кракау, И. А. Монигетти и других, ставших впоследствии известными архитекторами середины XIX в., работавшими в стиле эклектики.

В 1850-е гг., когда строительство Исаакиевского собора еще не было завершено, в России и на Западе появляются теоретические труды ведущих зодчих, в которых взгляды Монферрана получают дальнейшее развитие. Крупнейший французский теоретик середины XIX в. Виоллеле-Дюк[65], исследуя вопросы развития современной архитектуры, писал в 1850-х гг., что «новая архитектура должна прежде всего считаться с идеями прогресса», выдвинутыми временем. Автора «Бесед об архитектуре» не удовлетворяло состояние архитектуры, которое он наблюдал во Франции и других странах Европы. Критикуя эклектические направления современной французской архитектуры, он большое значение придавал соотношению между архитектурными формами и конструкцией, возражая против механического, неорганического сочетания декоративных элементов с конструкцией без учета функционального назначения сооружения.

Погрузка колонны на пристани в Пютерлаксе. Литография Сабатье и Ватто по рисунку Монферрана. 1836 г.

В 1850-е годы в России А. К. Красовский, в Германии Г. Земпер, в Англии А. Лабруст и другие продолжали развивать идеи «органической» архитектуры, настойчиво проводя мысль о необходимости связи между формой и конструкцией, что являлось одним из основных положений творческой концепции Монферрана[66]. Он был последним в плеяде зодчих-классицистов и первым архитектором нового времени в России. Он опередил свою эпоху, поставив и разрешив ряд архитектурных и инженерных проблем, открыв новые художественные и технические возможности архитектуры.

Многие русские архитекторы, не только Монферран, оставили обширное графическое наследие. Изучение роли и места архитектурной графики в процессе проектирования и в самостоятельном художественном творчестве архитектора позволяет не только увидеть диапазон творческих возможностей и истоки вдохновения, но и понять индивидуальность автора, определить те новаторские тенденции, которые были им внесены в архитектурную и художественную жизнь, в развитие искусства в целом.

Суда, везущие гранитные глыбы в Петербург из Пютерлакса. Литография Алара по рисунку Монферрана

Большинство художников, скульпторов и архитекторов были первоклассными рисовальщиками, работали в технике акварели, гравюры и литографии. Рисунки и графические работы зодчих чаще всего отмечены определенным своеобразием: им присущ некоторый отпечаток основной профессии автора, в частности красивая, спокойная и уверенная линия, безукоризненно построенные перспективы и подчеркнутая объемность изображаемых предметов. В использовании цвета также заметна тенденция к архитектурной отмывке, с ее легким, прозрачным и точным наложением цвета, будь то акварель, тушь или любая другая техника.

Среди рисунков зодчих первой трети XIX в. нельзя не отметить высочайший уровень работ А. Воронихина, являющихся драгоценным документом эпохи (как, например, акварель, изображающая картинную галерею графа А. Строганова, или архитектурные парковые пейзажи), блестящие по мастерству и романтические по настроению рисунки Тома де Томона, торжественные композиции А. Захарова, акварели и рисунки К. Росси, В. Стасова и др. При всем разнообразии работ этих выдающихся мастеров архитектуры их объединяет общее настроение, характерное для изобразительного искусства того времени, определенная отстраненность от обыденного, налет романтизма. Иначе воспринимаются работы Монферрана, представляющие не только художественный интерес, но имеющие также научное и документальное значение. Его альбомы 1836 и 1845 гг. продолжают серию литографированных изданий, посвященных Петербургу, начали выходить в Петербурге с 1820 г. в издательствах А. И. Плюшара и Общества поощрения художеств. Подобно этим изданиям, запечатлевшим поэтический образ Петербурга пушкинской поры, литографии Монферрана передают события, связанные со строительством сооружений по его авторским проектам, это одновременно и жанровые сцены из жизни города. Графические работы Монферрана близки по теме произведениям русских художников 1830–1840-х гг. Он несомненно обогатил жанр бытовой живописи, привнеся свое отношение к трактовке ряда событий.

Эскиз отделки оконного наличника. Рисунок О. Монферрана. 1840-е гг. Публикуется впервые

Эскиз росписи купола Исаакиевского собора. Рисунок О. Монферрана. Тушь, перо. 1840-е гг. Публикуется впервые

Эскиз декоративной арматуры. Рисунок О. Монферрана. Тушь, перо. 1840-е гг. Публикуется впервые

Эскизы камина. Рисунок О. Монферрана. Тушь, перо. 1840-е гг. Публикуется впервые

Графическое наследие Монферрана обширно. Оно насчитывает в целом более двух с половиной тысяч листов чертежей, рисунков, акварелей, хранящихся во многих музейных и архивных собраниях. Состав этой огромной коллекции неоднороден. В ней не только чертежи и акварели, имеющие личную подпись Монферрана, но и множество листов, подписанных им, но выполненных его учениками и помощниками. Вопрос принадлежности тех или иных листов самому зодчему и степень участия других архитекторов в этом процессе, хотя и привлекал внимание исследователей, однако до сих пор остается неизученным.