Плененная королева - Элисон Уэйр

Алиенора замерла. Ей было известно, что короли и лорды считают себя вправе, не особо задумываясь, брать любовниц и воспитывать бастардов. Это делали ее отец и дед, и в доказательство того сейчас при дворе жили два ее незаконнорожденных брата. Алиенора и сама не придерживалась строгих правил, зная, что у мужа в прошлом были любовницы, и мирилась с этим. Но когда перед ней оказалось живое свидетельство его распутства, она испытала потрясение. В одно мгновение поняла она, какова была истинная цель этой охотничьей экспедиции.

– Я рада тебя видеть, Джеффри, – холодно произнесла она, наступая на собственную гордыню.

Еще в детстве бабушка Данжеросса внушила ей, что жена никогда не должна корить мужа за неверность, а хранить горделивое молчание. Все это, может, и хорошо, но только до определенного момента. Тут без вопросов было не обойтись.

– А кто его мать? – спросила Алиенора ровным голосом, словно говорила с мужем о пустяках.

– Владетельная леди де Эйкни из Оксфордшира, – ответил Генрих настороженным тоном. – Я был одинок во время моих поездок в Англию и утешался, где придется. Уверен, ты меня поймешь.

– Да, – смягчаясь, ответила Алиенора. – И сколько лет Джеффри?

– Пять.

Алиенора чуть успокоилась. Мальчик обаятельно ей улыбнулся.

– Я умею читать, леди, – гордо сообщил он.

– Быть не может, – улыбнулась Алиенора, против воли проникаясь теплом к этой светлой душе.

– Он настоящее чудо, – сказал Генрих, которого тоже распирало от гордости. – Джеффри станет хорошим товарищем для Вильгельма и Генри. Его пример пойдет им на пользу.

Алиенора, все еще смиряя свой нрав, как учила ее бабушка, позвонила в маленький колокольчик, которым вызывала своих дам.

– Добро пожаловать ко двору, мастер Джеффри, – сказала она. – Надеюсь, ты будешь счастлив здесь. – Про себя она решила, что не может винить этого мальчика в грехах отца, а Генрих не изменял ей – он просто не говорил о существовании внебрачного сына.

Когда появилась Торкери, Алиенора сказала ей:

– Это мастер Джеффри, сын нашего господина короля. Возьмите его в детскую и скажите всем, чтобы относились к нему подобающе и с добротой, потому что он, вероятно, будет скучать по матери.

Пряча удивление, Торкери взяла Джеффри за руку и повела прочь.

– У нас новый помет щенков, – сказала она мальчику. – Лорд Вильгельм будет рад показать их тебе, Джеффри.

Когда они ушли, Алиенора взглянула на мужа.

– Нужно ли мне ждать нового пополнения нашего семейства? – спросила она.

– Нет, – солгал Генрих, зная, что, возможно, в один прекрасный день придется вносить уточнение в число бастардов, которых он бездумно породил. В одном король был уверен: если возникнет в том необходимость, он что-нибудь изобретет.

Генрих поднялся и подошел к Алиеноре. Он по-прежнему считал ее очень красивой: медные распущенные волосы, глубоко посаженные зеленые глаза, соблазняюще – как ему показалось – смотревшие на него, полные губы, созревшие для любви. Он наклонился и поцеловал ее.

– Ты моя жена, – хрипловато прошептал он. – Тебе принадлежит мое сердце. Никто не смеет прикоснуться к тебе.

Так оно и было, и в этом смысле Генрих был настроен категорически. То, что он, обуянный похотью, с неистовством отымел Авису де Стаффорд в гардеробной, ничуть не умаляло его любви к жене. Он обнял Алиенору, исполнившись вдруг желанием.

– Отошли своих женщин, – прошептал он ей в ухо. – Я слышу, они возятся в твоей спальне. Хочу остаться с тобой наедине и сделать еще одного наследника Англии!

Час спустя, когда они в изнеможении лежали в объятиях друг друга, Генрих посмотрел на свою красавицу-жену и провел своим жестким пальцем по ее телу от груди до бедра.

– Ах, если бы все мои иные королевские обязанности были так же сладостны! – усмехнулся он.

– И мои тоже, – улыбнулась она ему в ответ.

Король глянул на песочные часы, стоявшие на столе, и нахмурился:

– Боже мой, мне нужно идти. Я уже опоздал на встречу с моими баронами из казначейства. Мы должны обсудить, как улучшить чеканку монет.

Он встал, потянулся. Солнечный свет из окна заливал его мускулистое обнаженное тело. Алиенора сладострастно посмотрела на мужа, восхищаясь совершенством его широких плеч и упругих ягодиц.

– Ты присоединишься ко мне за обедом, миледи? – спросил он, натягивая на себя одежду.

Теперь настала очередь Алиеноры скривиться.

– Если еда будет вкусная, – ответила она.

В последнее время Генрих был постоянно занят и почти не обращал внимания на то, чту ему подают, обычно проглатывал все в один присест и пять минут спустя уже покидал трапезную. Потому королевская еда была неважной, и Алиенора стала есть отдельно, ей готовил собственный повар, за столом с ней обычно сидели Петронилла и самые знатные дамы. Если у Генриха выдавалось свободное время, он присоединялся к жене, но, как он сказал когда-то, короля должны видеть при дворе, а потому важно, чтобы он обедал в большом зале вместе с придворными. В светские и церковные праздники Алиенора всегда занимала место рядом с мужем и мирилась с ужасной едой. Сегодня никакого праздника не было, но она почувствовала: после страстного часа в постели король хочет, чтобы его королева была рядом. Она не должна упускать эту возможность.

– Я прикажу моим поварам приготовить что-нибудь по твоему вкусу, – пообещал он, натягивая сапоги. – А для твоего удовольствия будет играть музыка.

– Ты мое удовольствие, – отозвалась она, вставая во всей своей обнаженной красоте и обнимая его за шею.

– Колдунья! – прорычал Генрих, целуя ее. – Собираешься задержать меня своими приворотами? А как быть с чеканкой монет? Мои бароны ждут меня.

– Подождут еще немного, – промурлыкала Алиенора и принялась искусно действовать языком, что тут же возымело эффект: Генрих снова уложил ее в постель.

За столом казначейства лорды поглядывали друг на друга и барабанили нетерпеливыми пальцами по столешнице, песок в песочных часах неторопливо пересыпался из одной колбы в другую, а лорды недоумевали: что могло случиться с королем?

Бекет сидел на своем месте за столом на возвышении и смотрел, как прибывают к обеду уже слегка пьяные необузданные бароны Генриха. Бекет думал о том, что его друг Иоанн Солсберийский был прав, сравнивая английский двор с древним Вавилоном. Каких только скандалов, драк и распутства здесь не случалось под чувственную музыку, непристойные пантомимы и драмы. Он слышал, что сегодня вечером ожидалось какое-то развлечение, наверняка очередное бесстыдство. Однако в том были и свои плюсы, поскольку король сядет за стол и станет есть не торопясь, так что и все остальные тоже успеют доесть то, что будет подано. Хотя, с отвращением подумал Бекет, это и не бог весть какое благодеяние.

Томас не одобрял те излишества, которые видел при дворе, и сожалел, что Генрих не делает ничего, чтобы их пресечь. Но король, конечно же, и не собирался ничего предпринимать, потому что эти излишества были частью его жизни: он бранился, напивался до беспамятства и распутствовал. Такое поведение недостойно короля! Вот почему Бекет с большим удовольствием развлекал Генриха в собственном доме, где мог обеспечить изящество, роскошь и утонченность, прискорбно отсутствующие при дворе. Но он чувствовал, что Генриха все эти вопросы волнуют гораздо меньше, чем его самого, и наибольшее удовольствие от застолий в его доме получал лишь он сам, Томас Бекет. Однако его тщеславию льстило, что он может проявлять такую щедрость в отношении короля и демонстрировать ему, как оно должно быть.

Теперь все собрание встало, вернее, старалось удержаться на ногах, когда Генрих вошел в зал, держа за руку королеву. Они сегодня должны постараться вести себя наилучшим образом, подумал Бекет, зная, что Алиенора придерживается строгих правил в том, что касается дворцового этикета. Кто-то громко рыгнул, и она смерила этого невезучего недовольным взглядом, а тот, проникшись непривычным ему чувством вины, опустил голову.

Генрих проводил королеву до ее места по правую руку от себя, Бекет стоял по левую от него, пока королева не села. Он услышал, как она пробормотала мужу:

– Твои бароны могли бы по меньшей мере причесываться, перед тем как садиться за стол. Это позорище.

Бекет подавил улыбку, Генрих недоуменно оглянулся.

– Я как-то не замечал этого, – сказал он. – Пока они хорошо мне служат и делают то, что я им говорю, их внешний вид меня мало волнует. Но поскольку это волнует тебя… – Он встал и поднял руку. – Тишина! – прокричал король, перекрывая гвалт за столом, и пятьдесят голов повернулись в его сторону. – У меня для вас новый указ, – ухмыляясь, заявил он. – Согласно пожеланию королевы, с этого дня никто не может появляться в ее присутствии непричесанным. Это относится и к вам, милорд Арундел! – Генрих неодобрительно нахмурился, глядя на графа, который увлеченно выковыривал гнид из своих сальных кудрей. Брезгливого Бекета пробрала дрожь.