Уплыть за закат - Роберт Хайнлайн

А то, что произошло со мной, вряд ли можно назвать изнасилованием нечего мне было соваться без сопровождающих к проповеднику, я же поступила именно так, зная, что за этим последует. Преподобный Тимберли (скотина!) в мои четырнадцать лет ухитрился дать мне понять, что может научить меня многому в жизни и любви, отечески ущипнув меня за попку. Я рассказала об этом отцу, не называя его имени, и отцовский совет помог мне положить этому конец.

Но этот новый библейский старатель… Случилось это через шесть недель после переезда в новый дом. Я уже знала, что беременна и изнывала от желания: Брайан уехал. Я не жаловалась – разъезды входили в его профессию, на свете очень много таких занятий: волка ноги кормят. В тот раз он поехал в Денвер, а когда я ожидала его домой, прислал мне телеграмму, "ночное письмо": "Пришлось заехать в Монтану дня на три-четыре, а может, и на неделю. Целую, Брайан".

А, чтоб тебе, зараза ты этакая. Но я улыбалась, потому что за мной наблюдала Нэнси, а ее в шесть лет было трудно провести. Я прочла ей телеграмму в своей редакции и убрала подальше – она уже научилась читать.

В три часа дня я, вымытая, принаряженная и без панталон под платьем, постучала в дверь кабинета преподобного Эзекиеля, библейского старателя. С детьми оставалась наша постоянная сиделка. В письменной инструкции, оставленной ей, говорилось, куда я иду и указывался пасторский телефон.

Между мной и преподобным доктором шла молчаливая тайная игра с тех самых пор, как он взошел на свою кафедру три года назад. Не то чтобы он мне так уж правился, но я была небезразлична к нему, к его звучному, как орган, голосу и чистому мужскому запаху. К сожалению, у него не пахло ни изо рта, ни от ног – это бы меня отпугнуло. Придраться было не к чему хорошие зубы, свежее дыхание, чистые волосы и тело.

Предлогом для визита к нему послужила моя деятельность в качестве председательницы дамского комитета – надо было посоветоваться с пастором по поводу очередного показушного мероприятия – не помню уж какого.

Протестантская церковь двадцатого века всегда готовила какое-нибудь показушное действо. Нет, помню: случай духовного обновления. Билли Санди?

Да, кажется, это был он – бейсболист и обращенный пьяница, внезапно обретший Иисуса.

Доктор Зек впустил меня, мы посмотрели друг на друга, и все стало ясно – говорить ничего не пришлось. Он обнял меня, я подставила ему губы.

Он впился в них, я открыла рот и закрыла глаза. В считанные секунды после того, как я постучалась, он повалил меня на кушетку за письменным столом, задрал мне юбки и приступил к делу.

Я направила его куда следует, а то он чуть было не просверлил собственную дырку.

Солидно! С угасающей мыслью: "Брайни это не понравится" я приняла его. Он стремился к цели без всяких изысков, но я до того перевозбудилась, что была на грани и уже готовилась взорваться, когда он кончил. Тут в дверь постучали, и он отпрянул от меня.

Все это длилось не дольше минуты… и мой оргазм заглох, как замерзшая водопроводная труба.

Но не все было – было бы – потеряно. Как только этот петушок соскочил с меня, я просто встала – и немедленно приняла презентабельный вид. В 1906 году юбки доходили до щиколоток, а платье я надела немнущееся. Панталоны же оставила дома не только ради его (и своего) удобства, но еще и потому, что, если на вас нет панталон, после поспешного совокупления их не приходится натягивать.

Что же до Зека, идиота века, то ему, прежде чем открывать дверь, надо было всего лишь застегнуть штаны, что он и сделал. Итак, мы могли бы выстоять. Мы могли бы смело взглянуть пришедшим в глаза и продолжить наш разговор с их участием.

Вместо этого пастор схватил меня за руку, затолкал в свой платяной шкаф и запер на ключ.

Я простояла там в темноте два долгих часа, показавшихся мне двумя годами. Чтобы не лишиться рассудка, я придумывала пастору мучительную казнь. Самым легким способом было подвешивание его за собственную петарду.

Остальные способы были слишком отвратительны, чтобы говорить о них вслух.

Наконец он отпер дверцу и хрипло прошептал:

– Ушли. Сейчас выпущу вас через заднюю дверь.

Нет, я не плюнула ему в лицо. Я сказала:

– Нет, доктор, сейчас мы с вами поговорим о делах. А потом вы проводите меня до парадного входа в церковь и там немного поболтаете со мной, чтобы люди видели.

– Нет-нет, миссис Смит! Я думаю…

– Думать не надо. Или так, или я выскакиваю отсюда с криком "Насилуют!". И то, что обнаружит внутри меня служащая полиции, любому суду докажет факт изнасилования.

Когда Брайан приехал, я все ему рассказала. Сначала я подумывала сохранить это при себе. Но три года назад мы с ним заключили дружеское соглашение о том, как изменять, не обижая другого и не вредя ему. Поэтому я решила открыться и дать себя отшлепать, если Брайан сочтет это необходимым. Я лично считала, что заслужила трепку… и хорошую, чтобы потом можно было поплакать и расчудесно помириться.

Так что я не слишком беспокоилась, просто мне не хотелось каяться и получать отпущение.

В своем договоре о супружеских изменах мы обязались по возможности действовать сообща, всегда помогать друг другу добиться своего и покрывать друг друга. Заключили мы этот договор, когда доктор Рамси подтвердил, что я опять беременна (Брайаном младшим), и я испытывала прилив сентиментальности.

Толкнуло же нас на это секретное предложение одной знакомой и симпатичной нам пары обменяться партнерами.

Я торжественно сказала Брайни, что всегда буду ему верна. Я хранила ему верность четыре года, и теперь, убедившись, что могу, буду хранить ее всегда, пока смерть не разлучит нас.

– Слушай, дурочка, – ты у меня девочка славная, но недалекая. Ты начала заниматься этим делом в четырнадцать лет…

– Нет, в пятнадцать!

– Ну, почти в четырнадцать. И говорила мне, что от твоих прелестей вкусила почти что дюжина мужиков и мальчишек, да еще спрашивала, считать говардских кандидатов или нет? А потом пересмотрела счет, сказав, что запамятовала парочку мелких инцидентов. Еще ты говорила, что почти сразу же научилась получать наслаждение, но заверила меня, что я лучше всех. Ты взаправду думаешь. Вертлявые Ляжки, что ты и твои веселые понятия о любви изменились из-за того, что тот тупица-проповедник произнес над тобой волшебные слова? Шила в мешке не утаишь, леопард не может перестать быть пятнистым, и твой час неизбежно настанет. И когда это случится, я хочу, чтобы ты получила удовольствие, но не попала в беду… ради тебя самой, ради меня и особенно ради детей. Я не жду от тебя, что ты будешь, как говорится, навеки мне верна. Но хочу надеяться, что ты не забеременеешь, не подцепишь дурную болезнь, не вызовешь скандала, не опозоришь себя и меня, не поставишь на карту благополучие наших детей. То есть, проще говоря, будешь вести себя разумно и всегда задергивать занавес.