Любовь больше, чем правда - Александр Ермак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя вспомнила как на “Озере сладких слез” забыла обо всем на свете, в том числе и о противозачаточных средствах:
– А ведь предупреждала нас когда-то директор школы: не забывайтесь, девочки… А я забылась… И вот…
Она перебрала в памяти все нюансы своего здоровья за последнее время. И поняла, что ей было о чем задуматься и раньше. Но мысли ее тогда были так заняты Константином.
Катя нервно кусала губы:
– Все окончательно сходится…
Не сходя с высокого места, Катя поняла, что должна, просто обязана жить. Она не могла быть хладнокровной убийцей. Лишить жизни себя – это одно. Но убить ни в чем неповинное, еще совсем не разбирающееся в окружающем мире человекообразное – это совершенно другое.
Катя представила то, что лежит теперь у нее под сердцем. Крохотное, но живое чудо природы. Ее чудо. Ее и Константина.
Она решила было осторожно спуститься вниз, но от переживаний ни руки, ни ноги ее не слушались. И тогда Катя вернулась в пустующую кабину крана. Убрав чемодан, свернулась клубочком на чьем-то весьма пошарканном сидении. Тихо запела колыбельную. Ту, что помнила из своего туманного как Альбион детства:
«Спи мое чадо, пораГлазки закрыть до утра.Утром ты станешь взрослей,Сильнее, добрей и мудрей.
А по стечению днейВстретишь надежных друзей.С ними по жизни пойдешьИ приключенья найдешь.
А по стечению летМаме ты скажешь: «Привет,Встретил я песню – жену,С нею теперь я засну…»
А в один ласковый деньАист свою бросит тень.Сверток в капусте найдешьСчастливо так запоешь:
«Спи мое чадо, пораГлазки закрыть до утра.Утром ты станешь взрослейСильнее, добрей и мудрей…»
От собственного голоса, от добрых слов песни Катя успокоилась. Тошнота и озноб отступили. Она незаметно для себя заснула.
Кате снилось, что по облакам к ней бежит маленький мальчик с личиком Константина. И только она протянула ему руки, как услышала сзади:
– Вставай.
Она обернулась и увидела, что с другой стороны по радуге к ней спускается девочка. И тоже с личиком Константина. Сбоку же за руку ее тянул третий ребенок. Нет, он не тянул, он настойчиво тряс ее:
– Ну, вставай же, ядриттвою налево…
Услышав такое, Катя по настоящему открыла глаза. За руку ее действительно по настоящему тряс и даже тянул какой-то дед в строительной каске:
– Эй, проснись, красотка. Ты что, кран перепутала?
– Чего? – не сразу сообразилась со своим местоположением Катя.
– Лишнего, говорю, вчера, наверное, хватила, и кран перепутала. А? – участливо глядел на нее дед.
– Да… Точно…, – стала она оклемываться мал по малу.
– Я же вижу, что ты из наших, – довольно вздохнул дед, – Кто еще на такой верхотуре заснуть сможет. Да и лицо мне твое знакомо. Наверное, у бухгалтерии в зарплату встречались… А я тоже люблю здесь поспать. Покачивает, понимаешь, как в утробе…
А Катя вовсю уже спохватилась:
– Ой, спасибо, что разбудили, пора мне…
Будильник участливо поинтересовался:
– На смену опаздываешь? Ну, беги, дочка. А то, может, помочь тебе спуститься, после вчерашнего-то отошла?
Катя осторожно встала на ноги:
– Отошла вроде… Спасибо, я сама спущусь…
– Это правильно, это по-нашему…, – напутствовал дед, помогая ей по удобнее обхватить чемодан.
Катя спустилась с крана и стрелой метнулась к ближайшей медицинской клинике, чей красный крест ей удалось высмотреть с крана.
Лечебница оказалось ветеринарной, но Катю это не смутило – надо было немедленно и окончательно решить вопрос жизни и смерти.
Врач, осмотревший ее специальным прибором, подтвердил:
– Да, у вас там, действительно, три кутенка… Извиняюсь, три ребенка…
Глянув же на ее довольное лицо, он поинтересовался:
– Мы не встречались раньше. Может быть, вы мне приводили какую-нибудь собаку?
– Нет, доктор… Спасибо за диагноз.
– Пожалуйста. Три кутенка, – снова глянул на ее живот врач, – Поздравляю, такое случается не часто. Желаю вам счастливо ощениться.
Катя с достоинством разулыбалась:
– Еще раз спасибо. Но надеюсь, что роды будете принимать все же не вы…
– Как знать, – приосанился и засмотрелся в потолок ветеран ветеринарии.
– Может, переквалифицируюсь к тому времени. Надо сказать, что вы мне, например, гораздо более симпатичны, чем самка орангутанга. А самка орангутанга – это, знаете ли…
Но Катя его уже не слышала.
– Три кутенка, – сладко повторяла она, удаляясь от клиники.
– Три кутенка, – бормотала, садясь в первый, подвернувшийся на вокзале, поезд.
Катя не видела, как к соседнему вагону, также ничего не замечая вокруг, подошел Отец Прокопий. Утомленный раздумьями, проводивший последнее время неизвестно где, он молча и с удовольствием окропил колеса спального вагона. Молча же протянул изумленному проводнику билет, вошел в свое незамысловатое купе, достал из кармана свой нехитрый завтрак: луковицу да шматок севрюги.
Поезд тронулся. И прошлое осталось на перроне старозаветным чучелом.
Так думала Катя, во все глаза глядя на удаляющийся башенный кран.
Так думал и Отец Прокопий. Крест на крест помахивал он кукишной щепотью отстающему от поезда куполу церкви, церкви еще совсем недавно такой родной и близкой…
17.“Кому – пирог, кому – разлука”
А город во всю жил своим урбанизированным настоящим.
Как предписывается популярным руководством по флирту, Айша опоздала к месту встречи без двух минут на три часа. И Гнудсон, как предполагается, простил ее. Пометил лишь:
– Боюсь, что матушкин пирог с крольчатиной может нас не дождаться. Ты же знаешь – эти чертовы черномазые братья и сестры всегда такие голодные. И такие прожорливые…
Айша по памяти надула губки:
– Но я подумала, что лучше опоздать, чем прийти в твой дом в платье, не идущем к твоему галстуку?…
Инспектор чуть собственный язык не проглотил:
– Откуда ты знала, что я буду именно в этом галстуке?
Айша испытующе посмотрела на него:
– А у тебя есть другой?
– Нет…, – не мог солгать ей на первом же свидании полицейский.
– Теперь уже есть, – покачала неоцененным пробором Айша и со вздохом протянула Гнудсону галстук, – Дарю. Между прочим, это из последней коллекции «Чипполино». Можешь одеть его в следующий раз. Только предупреди, чтобы я с платьем не оплошала…
Гнудсон застенчиво и как бы небрежно сунул подарок в брючный карман:
– Обязательно… Спасибо… И идем…
Айша еще разок глянула на себя в витрину и решилась:
– Бежим. Летим. Я специально ничего не ела сегодня с утра и так хочу впиться своими зубами в хорошо перченый кроличий бочок…
