Реквием «Вымпелу». Вежливые люди - Валерий Юрьевич Киселёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это вы наших солдат-переводчиков имеете в виду? – спросил Борис. – Так это – наши солдаты-таджики… Хотя большинство из них, действительно чудаки на букву «М», а не переводчики. Я несколько месяцев назад, ещё по приезде, с командирами в батальоне занятия проводил, а таджик наш, ну, вы его не знаете, – Сайфулло… переводчиком у меня был. Я что ни скажу, – афганцы все смеются. Я, главное, серьёзные вещи говорю, а они после его перевода ржут, остановиться не могут. Потом я у Котова выпросил его переводчика и говорю ему уже на следующих занятиях: «Ты посиди, послушай, что переводит этот мой Сайдулло…»
– Сайфулло, – поправил его Юра.
– Да, Бог с ним, Сайфулло, – продолжил Боря, – так другой переводчик сказал потом, что он не переводит, а трактует мой разговор по-своему и пересказывает своими словами. Сам этот Сайфулло-Сайдулло – парень из Таджикистана, из кишлака, где и школы-то, наверное, не было. И он, оказывается, даже писать не умеет, ну может, самую малость. Поэтому и переводил как мог… А они, главное, что ни скажу – зубы скалят. Вот, думают, наверное, весёлый этот парень – советник, шурави…
– Ну, и где твой Сайфулло сейчас? – спросил я.
– В Кабул переводить отправил. Теперь мне хорошего парня прислали. Пединститут душанбинский окончил… А вообще, рафик Мохаммад, вы правы. Я языки не знаю. Это плохо… Я вообще испанский язык учил. Кстати, владею свободно, но здесь попрактиковаться не с кем… Вы же мне ни одного испанца в батальон не даёте…
– Vamos a brindar por nuestro salud y por nuestro amistad, – выдал я удивлённому Борису фразу на испанском языке, и добавил, Como siempre…
– O! Que bueno, Usted ablo Espanol? Vamos a practicar dispues,[64] – обрадовался Борис. Юра Инчаков улыбался, а Мамадур, не понимая наших слов, удивлённо смотрел на нас. Боря, видя расширенные глаза хозяина, заговорил:
– Конечно, очень плохо, что среди наших солдат-переводчиков очень мало действительно грамотных людей. Но теперь и наших офицеров из КГБ, знающих язык, становится всё больше и больше.
– А я, дурак, в таджикской школе ведь учился, я же родом из Таджикистана, – напомнил я, – и на первом же уроке с муалимом[65] поругался и на занятия перестал ходить… Ах, если бы знал, что сейчас в Афганистане мне это нужно будет. Как бы мне это сейчас пригодилось!
– Да, говорила в детстве мама, – засмеялся Юра, – слушайся! Учи язык! А ты хулиганом был… Поэтому в спецназ попал.
Так мы и сидели за столом с Мохаммадом Нуром, перемешивая серьёзные разговоры с откровенными шутками и трёпом. Подали зелень, мясо, лепёшки. Мы, «изголодавшиеся» на солдатской еде и Бориных борщах с макаронами по-флотски, накинулись на искусно приготовленную баранину.
И, наконец, Мохаммад Нур заговорил о том, ради чего нас и приглашал несколько дней назад. Он говорил по-русски с красивым афганским акцентом человека, хорошо знающего язык. До обучения в Ташкентском госуниверситете он, оказывается, закончил какой-то институт в Кабуле. Поэтому и раньше считался образованным. Мы только позднее узнали, что он из знатного пуштунского рода, что отец его погиб в каком-то вооружённом столкновении, и произошло это совсем недавно. В мужской части своего рода он был теперь старшим, и поэтому некоторые пуштунские племена подчинялись ему. В связи с этим, наверное, и решили назначить его руководителем МГБ этой провинции. Теперь мы знали о нём больше. В провинции Саманган пуштунского населения было процентов тридцать. Это не много, но и не мало для решения военных вопросов. Мохаммад Нур после своего назначения быстро обеспечил вокруг Айбака мирную зону. Все племена вокруг этого городка за сорок-пятьдесят километров, а то и более, стали лояльными к действующей власти. Как он с ними договаривался, оставалось только его тайной. Но, как говорил Боря: «Ни одного письменного договора с бандами я не видел». Да и такие бумаги вряд ли существовали. Но все вокруг знали, что в распоряжении молодого вождя пуштунов есть оперативные батальоны уже очень неплохих бойцов, которых обучают и вооружают советские специалисты. Это, пожалуй, было главным аргументом в становлении Мохаммада Нура как серьёзной военной силы в провинции. Формировались ещё два батальона, и вот-вот они тоже станут угрозой для врагов действующей власти и МГБ.
– Я знаю, что вы люди уважаемые, – начал начальник управления, – так я хочу вас попросить, чтобы вы передали и в Кабул, и в Москву две мои просьбы…
Мы с Юрой напряглись, потому что нас никто не уполномочивал брать на себя роль переговорщиков и что-то кому-то обещать. Первым нашёлся Инчаков, который сказал:
– Вокруг вас такое большое количество армейских полковников и генералов, а вы хотите, чтобы два приезжих подполковника из КГБ вам решили все проблемы?
– Ну, во-первых, вы из «Каскада». Значит, вы всё можете…
– Да нет же, мы не из «Каскада»! – опять начали прямо хором отнекиваться мы. – «Каскада» не существует. Мы – из учебного центра…
– А во-вторых, – не обращая внимания на наши возражения, продолжал Мамадур, – вы из Москвы. Вас послушают.
Мы сникли, опустив плечи и готовые выслушать, как уже предполагали, какие-то немыслимые просьбы.
– Я прошу сделать так, чтобы мои батальоны не посылали в другие провинции для проведения операций. Это приводит к потерям моих людей, и там, на той территории, они чувствуют себя беззащитными. Они не знают местности, местных людей. Мы там чужие… Скажите, что это сильно увеличивает дезертирство и предательство и разлагает дисциплину. Мы можем остаться без силы, которая нужна здесь…
– Хорошо, – сказал Юра, – мы это обязательно напишем в своих отчётах и для Кабула, и в Москве…
– И, второе, – продолжил Мохаммад Нур, – поскольку вы уходите из Афганистана… Позвольте именно оперативным батальонам занять все высоты вокруг Айбака, где стоят сегодня советские войска. Тот, кто владеет этими высотами, тот и главный здесь… И ещё, оставьте нам на этих высотах всю вашу артиллерию… Тогда, по крайней мере здесь, на севере Афганистана, нам никто не страшен. Тогда мы продержимся здесь любое время…
– Я писал уже
