Аттестат зрелости - Евгения Изюмова

- Что с тобой, Василёк, что с тобой?! - и гладил его по голове мягкими, пахнущими табаком, руками.

Окунь вновь тренькнул звонком, посильнее. Дверь открыла Настя.

- А, это ты, - голос девушки был до жути вялый и безразличный, и не пригласи она Окуня зайти, он бы повернулся тотчас же и ушел.

Настя не смотрела на Окуня, была она вся потухшая, потемневшая. Даже за то, что портфель принёс, не поблагодарила, молча ждала, что скажет Окунь. А он растерялся, не решался порог переступить.

- Я  пойду... – вымолвил, наконец. - Тебе, наверное, некогда.

-Я обед приготовила, хочешь - пообедай, - без улыбки предложила Настя.

И Окунь ободрился:

- А что? Можно! Я голоден, как волк!

От супа Окунь отказался, а вот котлеты съел, похвалив Настю. И похвастался:

- А у меня сегодня день рождения!

- Знаю, - тихо ответила Настя, не глядя на него. – Чай будешь пить или кофе?

- Кофе.

Настя налила ему кофе. А он никак не мог найти тему для разговора, чтобы расшевелить Настю: это ужас какой-то – даже смотреть на него не хочет. И сказал:

- Осенью в армию пойду, весной не успею, надо школу окончить.

- Ну, что ж, - не глядя на него, Настя медленно размешивала сахар в чашке, той самой, из которой пил чай Василий в свой первый приход к Веселовым. - Все служат.

- Меня, наверное, в Морфлот возьмут.

- Ну и что? И там ребята служат.

- Да ведь три года!

- Ну и что? Не так уж это и долго.

Окунь не выдержал, протянул руки через стол, взял Настины пальцы:

- Настя, да улыбнись ты.

- Чего тебе улыбаться, незваный гость...

- Знаю, знаю - хуже татарина! - продолжил Окунь. - Так ведь твоя Рябинина говорит, ходячий мешок с пословицами. Но ведь я по-хорошему пришёл, без смеха. Приходи ко мне сегодня, ведь мне восемнадцать лет стукнуло, понимаешь? - и пропел дурашливо: - В жизни раз бывает восемнадцать лет!

Настя встрепенулась испуганно, покраснела, замахала возмущённо руками:

- Что ты, что ты! Как я приду? А мать твоя что скажет?

- А она на дежурстве!

- А соседи? Интересно - девчонка, а к парню идет.

- Да первая ты, что ли, ко мне придёшь! - брякнул Окунь отчаянно с досадой. И тотчас испугался своих слов.

В глазах Насти мелькнуло что-то рябининское - ершистое и злое, упрямое, не зря, видно, глаголет та же Рябинина - с кем поведёшься... Она и отрубила по-рябинински:

- Нет! Не приду!

Василий лишь вздохнул: «Поделом тебе, Окунёк».

- Тогда я к тебе приду, - пристукнул Окунь кулаком слегка по столу. - Зайду к твоей Рябининой, и приду. Жди нас в восемь. А если хочешь, и других наших приведу?

Больше он и слова не сказал. Оделся, ушёл. А Настя сидела за столом и плакала. Крупные слёзы текли по щекам и подбородку, капали в чашку с давно остывшим чаем... Но Настя улыбалась сквозь слёзы радостно и смущенно.

Окунь в самом отличном расположении духа спешил домой.

Скоро шесть часов, уже стемнело. Он обещался прийти к Насте в восемь, а ещё надо за Валеркой сбегать, завернуть потом к Игорю Оленькову, позвать его на свой праздник вместе с Ольгой Колесниковой. Хорошо, что хоть увидел в магазине Кирку Воробьёву, она живет в одном доме со Светкой, попросил передать ей своё приглашение, сказал и Кирке, чтобы пришла.

Подходя к своему дому, Окунь увидел в окнах их квартиры свет. Мать не могла ещё вернуться, значит, соседка по площадке вместе со своим сыном привела домой и Валерку. Ай да молодец Анна Дмитриевна, сэкономила Окуню полчаса!

Василий почти бегом направился к своему подъезду. Возле дома было темно, видимо, забыли на линии свет включить, у подъезда под козырьком тоже не горела лампочка. Возле дома, хохоча и гоняя ледышку, толпились парни, но кто - в темноте Окунь не разобрал. Он прыжком махнул на крыльцо и услышал:

- Рыба, привет!

Окунь оглянулся. От группы отделился невысокий паренёк и нетвёрдыми шагами направился к Окуню. Василий узнал Кольку Чарышева.

- Привет! А ты чего тут?

- Да так...

- Ты в школе чего не был? Марья спрашивала про тебя, ведь контрошку писали.

- Потому и не был, - засмеялся Чарышев, покачнулся,

ухватился за рукав дублёнки Окуня. - Ну её к бабаю, эту контрольную вместе с Марьей!

- А-а... Ну, бывай, - Окунь стряхнул его руку с рукава и взялся за дверную ручку, но Чарышев ухватил его за ремень сумки.

- Погоди, не спеши. Там вон Игорь, - Чарышев кивнул на парней, - он поговорить с тобой хотел.

- Иди ты лесом! - дёрнулся Окунь, пытаясь освободиться от цепких пальцев Чарышева. - Некогда мне тут с вами лялякать!

- Игорь, а он выступает! - крикнул Чарышев.

К ним подошел Игорь Воронин, по-уличному - Одуванчик. Он был в элегантном кожаном пальто, на голове - лохматая шапка. Все, кому был известен Одуванчик, знали о его страсти к красивой одежде, причем - импортной. Зарабатывал он неплохо, но поговаривали, что имеет и другой доход, мол, везучий в карты играть, а может, и ещё в чём-то ему везет. А Одуванчиком его прозвали за мягкий белёсый пушок на голове.

В зубах Одуванчика вспыхивала сигарета, в её свете то виднелись, то пропадали острые властные глаза и рваный шрам на левой щеке возле уголка губ.

- Что же ты, корешь Вася, поговорить с нами не хочешь? - Одуванчик подделывался под блатнягу-одессита, смягчал и без того мягкие шипящие. - Мы же тебя звали в ресторан, как путевого, а ты не захотел. Вот мы к тебе сами пришли. Ну, мы - ладно, нас ты не уважаешь, а Колик с тобой в одной бурсе пашет, а ты и его обижаешь.

Мимо прошел сосед с их этажа, поздоровался сквозь зубы в ответ на Васькино приветствие, покосился неласково на всю компанию.

- Давай отойдём, мешаем гражданам трудящимся, - сказал Одуванчик, под руку отводя Окуня к своим дружкам. - А тебе Фитиль привет передавал. Помнишь такого? Мы с ним недавно встречались в одной фирме. Жаловался, что ты ему не пишешь.

- Ну и что?

- Как что? Должок ведь за тобой числится, - Одуванчик улыбался, но глаза смотрели со злобой.

- Ничего я ему не должен!

- Не должен! - передразнил Одуванчик. - А пить водяру - пил? Да учти, что всё дело в парке он на себя взял, а то чиркал бы ты сейчас пилой вместе с ним. Там ведь работка тяжёлая, а ты вот дома сидишь, в тепле, шампанское пьёшь, - показал Одуванчик на серебристую головку бутылки, что торчала из сумки. - Так что гони звонкие монетки, пятьсот целковых. Цена божеская, век мне воли не видать!

- Вернётся, сами разберёмся, кто кому должен, а ты-то чего вяжешься. Я с ним говорить буду, а ты мне до фени.

- Он мне поручил это дело, так что гони денежки, они ему сейчас нужны. Ну?!

- Вернётся, сам с ним расквитаюсь! – ответил упрямо Василий.

- Потом он и без твоей мелочёвки обойдётся, он мальчик фартовый, ты сейчас деньги гони, - Одуванчик уже не улыбался.

- Да что вы, парни, - примирительно сказал Окунь. - Нет у меня сейчас денег, вот завтра, может, достану, - страх заставил его осторожничать.

Окунь не заметил, как оказался в кольце. Стоял в центре круга, а вокруг - недобрые, соловелые глаза: все были навеселе, лишь Одуванчик  трезв. Он перестал улыбаться, и Окунь сразу же ощутил толчок в спину между лопаток. Василий не удержался и сделал шаг навстречу Одуванчику. Тот выставил кулаки, и Окунь отлетел назад. И началось...

Окуня гоняли по кругу в полной тишине, переталкивали от одного к другому, а он не мог устоять на ногах, по инерции летел то туда, то сюда, натыкаясь на жёсткие кулаки, и вновь летел. Кричать о помощи было стыдно, да и некому.

- Игорь, не надо! Ребята, не надо! Он отдаст! Верно, Рыба,

отдашь ведь? Завтра? Отдашь? - метался за кругом Чарышев, но от него отмахивались, скалили зубы в беззвучном смехе, пока Одуванчик коротким взмахом руки не отбросил Кольку в сторону. Чарышев, взмахнув руками, отлетел в сугроб и забарахтался там, пытаясь подняться на слабые ноги.

- Ша! - сказал негромко Одуванчик, игра прекратилась.

Окунь стоял, шатаясь, земля уходила из-под ног. Он делал страшное усилие над собой, чтобы не упасть, вся его воля сосредоточилась на этом. Злорадные лица подручных Одуванчика неслись бешеной каруселью. Сумка, соскользнув с плеча, зацепилась за палец и стучала, раскачиваясь, по ноге.

- Ну, будешь теперь с нами разговаривать? - язвительно улыбнулся Одуванчик. - Сейчас пойдёшь с нами. Скворчик, позовёшь нас в гости? - спросил он у одного из парней, совсем не ожидая ответа. Ремень сумки Одуванчик заботливо набросил Окуню на плечо, подхватил его под руку, кто-то помог Чарышеву выбраться из снега.

Окунь, ничего не соображая, шёл, куда его вели. Голова кружилась, поташнивало. Он был потрясён, напуган и не в силах был сопротивляться.

Скворец жил недалеко, в их же микрорайоне. Его квартира была на первом этаже, уютная, вся в белых салфетках, занавесках, накидках и цветах в глиняных горшочках. Старая мебель была ещё добротная, но не полированная. Всюду чувствовалась рука пожилой женщины.

- Мать не придёт? - поинтересовался Одуванчик у Скворца, и тот отрицательно мотнул головой.