Верещагин - Марина Королёва

— Чего ты смеешься? Я о новой работе! — в это время я ставила сумку на тумбочку и снимала сапоги. Потом оглянулась. Доктор по-прежнему закрывал рот ладонью.

— Милая, не смотри на меня пока, а?

— Да что это еще такое? — я отвела его руку от лица.

Доктор был прав: лучше бы мне не смотреть. На месте губ было что-то бесформенное, отекшее, со следами крови.

— Я же тебе говорил, не смотри… Да успокойся ты, ничего особенного!

Он еще пробовал улыбаться, но выглядел при этом диковато.

— Где ты так? Упал? Разбился? Поехали в больницу, скорее.

Доктор опять засмеялся:

— Какая еще больница? Я продезинфицировал. Само заживет. Ну, разве что шрамик на губе останется. На память — как меня били за тебя. Чем не знак отличия?

Я думала, что ослышалась. Как это — били?

— Кто?

— Похоже, муж твой.

Математик? Я и думать о нем забыла.

— Нет у меня никакого мужа. Мы развелись. И вообще, он не может драться, это исключено!

— Еще как может. Ждал меня во дворе, подошел, еще спросил вежливо — вы такой-то? — поправил очки и набросился. Бил и повторял: это тебе за нее. За тебя то есть.

О господи.

— И что ты?

— Ничего. Стоял. Пытался заслоняться. Как видишь, получилось не очень, — он опять попробовал улыбнуться. — В общем, стою как дурак да еще и говорю ему: успокойтесь, успокойтесь… Потом к нам от подъезда кто-то пошел, он увидел и убежал.

Нет, Доктору определенно было весело. Меня это даже разозлило: чему тут радоваться? Я так и спросила.

— А что, собственно, траур устраивать? — Доктор стер платком сукровицу, которая стекала по подбородку. — Лучше повтори мне, что ты согласна.

Я обняла его — так крепко, как могла, но и так, чтобы не задеть разбитое лицо.

— Говорю же тебе, это я про новую работу.

— Но ведь на это ты тоже согласна.

Он не задавал вопроса, поэтому мне не пришлось отвечать. Все и так было ясно.

Пальцем у виска крутили мои коллеги из телецентра:

— Слушай, ты ненормальная, какой еще чердак? Да их хватит на три месяца, а потом у них все рухнет, и тебе придется возвращаться. Обратно, конечно, возьмут, если вакансии будут, но зачем тебе это надо? Еще бы денег дали в два раза больше…

Денег давали больше, но не в два раза, это точно. Что я могла им сказать? Что я за один день прикипела к этому прокуренному чердаку? Что там для меня полно работы? Что я вижу за ним фантастическое будущее? Что там работает человек по фамилии Верещагин? Лучше было промолчать, а то добрые коллеги могли и санитаров вызвать.

В общем, я уволилась в три дня. В отделе кадров с меня взяли обещание, что я вернусь сюда и только сюда, как только «на их чердаке все рухнет», и я пошла собирать вещи: несколько книг, словарей, какие-то распечатки…

Вот в этот момент и позвонил Профессор. Я была рада ему, правда. Прислушалась к себе: да-да, именно так, никакой боли, на ее месте возник тихий теплый свет. Поэтому мне было совсем не трудно отвечать ему:

— Да, все хорошо, конечно.

Мне казалось, и он должен быть рад тому, что у меня все хорошо.

— Родной мой, — сказал он вдруг, — может, ты согласишься встретиться со мной? Я приеду к тебе, когда скажешь.

— Профессор, дорогой, — я даже улыбнулась, — я как раз хотела сказать, что звонить по этому телефону со следующей недели не надо. Я ухожу, меняю работу.

— Тем более давай увидимся, — мне казалось, что он говорит с другого континента, так он был сейчас далеко от меня нынешней. — Расскажешь, что у тебя происходит.

— Я не смогу, Профессор. Я выхожу замуж.

Он замолчал. С того конца трубки как будто волна прошла, еще немного — и она сбила бы меня с ног. Но я успела отскочить.

— Кто? — все-таки спросил он после молчания.

— Ты его знаешь. Это Доктор, твой Доктор.

В трубке на несколько секунд образовался провал.

— Умнее ты ничего не могла придумать…

И гудки.

Я постояла несколько минут у стола с телефоном — вдруг он еще перезвонит, — а потом поняла, что нет, не перезвонит, и пошла к выходу.

Часть VIII. Кода

В тот день у меня был долгожданный выходной, и я еще накануне решила, что потрачу часа два на шкаф — самый большой в квартире, зеркальный, с антресолями. В такие шкафы вещи складывают без всякой надежды достать их потом оттуда. Я представила себе эти коробки, свертки, сумки, шарфы, чемоданы и заранее начала тосковать. Надо было бы, конечно, дождаться своих и заставить их разбирать это барахло вместе со мной, но дочь была в школе, а потом собиралась уйти к подружке до самого вечера (я надеялась, что это все-таки подружка), а у Доктора после работы намечался частный пациент.

Мне же срочно нужен был этот шкаф: мой экранный гардероб стремительно пополнялся, нужно было вешать и складывать куда-то костюмы для съемок. Я как могла оттянула начало битвы со шкафом: выпила кофе, просмотрела новости, ответила на пару писем, а потом все-таки приставила лестницу к шкафу. Начнем.

С верхней ступеньки я приметила несколько старых сумок, которые можно было бы вынести на помойку даже не разбирая. Это были сумки Доктора — те, с которыми он когда-то, много лет назад, переезжал с одной съемной квартиры на другую и которые он привез сюда, в наш общий дом, когда он у нас наконец появился. Я в них и не заглядывала особо: как-то расстегнула молнию, увидела там старые рубашки, свитеры и малодушно решила, что это когда-нибудь потом, когда будет время. Доктор выбрасывать вещи вообще не любил:

— Оставь, а вдруг пригодятся!

Сегодня я наконец избавлюсь от них, сказала я себе и вытащила первую сумку, ту, что пряталась за коробками у самой стены. Она была тяжеленная, старая, из какой-то коричневой клеенки, с такими давно никто не ходил. Я спустила ее на пол, подвинула ближе большой пластиковый мешок для мусора и начала вытряхивать из сумки старые брюки, майки, носки, дырявые белые халаты. Как я и думала, тряпье, никому не нужное тряпье. Сумка была пуста, и я собиралась уже отправить ее в тот же мешок, следом за барахлом. Но по старой привычке проверять все карманы расстегнула на сумке сначала одну молнию, потом вторую. Пусто. Еще один карман был внутри, ближе к дну, на широкой молнии, и я машинально похлопала по карману. А вот там как будто было что-то.

Я расстегнула карман с трудом, молнию заедало. Там лежала тонкая серая книжица. Я вытащила ее пальцами, и в глаза ударило: ВЕРЕЩАГИН.

Хорошо, что я стояла с этой сумкой не на лестнице, а на полу, иначе я бы упала. Я и на полу-то чувствовала себя неуверенно, по крайней мере первые несколько минут. Вот мне и пригодилось умение держать удар, когда прямо в кадре получаешь срочную, неожиданную новость.

Не выпуская книгу из рук, я перешла в кресло и начала ее листать. Да, все сходится, «Верещагин», 1923 год, от желтых страниц шел запах слежавшейся листвы, обложка по краям начала осыпаться.

Я набрала мобильный номер Доктора. Он ответил не сразу:

— Да, милая.

— Ты когда сегодня возвращаешься?

— После работы у меня пациент, помнишь? Так что часа на два позже.

— Отмени. Можешь?

— Что случилось? — Он сразу начинал сходить с ума, если у нас с дочкой было что-то не так.

— Нет-нет, — я старалась говорить спокойно, хотя сердце билось где-то в горле, — просто у меня тут одно неотложное дело, и ты мне можешь понадобиться.

— Ну ладно, я отменю, — он привык, что по пустякам я не беспокою. — Не могу сейчас говорить. До вечера, хорошо?

Что же это? Я пыталась припомнить, восстановить в памяти рассказ Профессора про эту книжку, с которой, собственно, все и началось. Итак, он купил ее, принес домой, прочитал, начал писать Кончерто гроссо, а потом, через какое-то время, у него начались неприятности в консерватории, потом он обнаружил, что книга пропала, потом арестовали букиниста, потом была их дачная история, партитуру «Верещагина» он закопал, потом была я, потом были мы с ним, потом появился Доктор…

А книга, оказывается, здесь, в его сумке. И что же, она все это время тут была? Почему-то у меня не было никаких сомнений в том, что это та же книга, ни малейших: нужно было предположить нечто совсем уж невероятное, чтобы допустить, что это еще один не пойми откуда взявшийся экземпляр.

Итак, это книга, которую когда-то купил Профессор. Но ведь это означает, что Доктор, мой Доктор… Да, это бы все объяснило, но как объяснило! После такого объяснения мне оставалось только руки на себя наложить. Я сложила лестницу, вынесла мешок с тряпьем на помойку и закрыла шкаф. На сегодня с меня хватило. Оставалось дождаться вечера.

Доктор пришел даже немного раньше, чем обычно, все-таки я его напугала.

— Так что у тебя случилось, милая? — спросил он с порога. — Я, честно сказать, места себе не находил все это время, такой у тебя был голос.

— Я тоже не находила, — сказала я мрачно.