В глубине тебя - Фло Ренцен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какого он вываливает ее передо мной, свою печаль? Что мне с ней делать? Мне много.
— Внедряешься в нормальность? — спрашиваю глухо.
Заткнись, думаю самой себе. Сказать нечего — не говори.
Но не затыкаюсь:
— Готовишься к семейной жизни?
Не спешит с ответом.
— Утомляет же наверняка, — цепляю.
Грызня эта ленивая — почти как наши с ним былые цап-царапки.
Его они легонечко щекочут, он улыбается шире:
— Да не, ниче, приятно даже.
Ах вот как… Я невольно вздрагиваю и даже будто отстраняюсь, но он тянет назад и крепче прижимает меня к себе.
— Слыхала, ты теперь еще и учебой занялся, — не могу остановиться я. — Кругом прям успеваешь. Она не ошиблась на твой счет — ты справишься.
— Причем тут «она»? — сужаются его глаза.
— Это ж Нина придумала тебе эти заочки.
Воистину: язык мой — враг мой. И ведь я это без задних мыслей. Но Рик неожиданно меняется в лице и говорит отрывисто:
— Никто мне ничего не придумывает. Все решения я принимаю сам. И дела свои сам устраиваю. Давал устраивать тебе — ты не захотела.
Его голос, обычно с легкой хрипотцой, теперь сух, как сучок.
— И не хер было тогда «вымаливать» меня у Франка, — его пальцы впиваются в меня. — Че, думала, я не узнаю?
— Я не сплю с ним, — информирую его зачем-то.
— Р-р-рад слышать, — тихонько рычит он.
— И не спала.
— В курсе.
Если «в курсе», то почему глаза сверкают, а сам напрягся, будто волк, готовый наброситься на жертву?..
— Весь этот пиздеж про «нас» — не верь…
— Хер ли мне верить. У меня мозги свои есть, и они нормально варят.
— М-да, — притворно удивляюсь я. — Скажите, пожалуйста. Да ты вообще — молодцом.
— То-то. Правда, мелькают там всякие. Не помогают делу.
Я собираюсь возмутиться, подколоть его опять и даже спрыгнуть с него, но не успеваю. Рик убирает у меня из рук чашку, обхватывает меня покрепче и вместе со мной поднимается с кресла. Неужто хочет стоя?..
— М-м-м… не помогают делу… — бормочет он, целуя. — Не помогают делу…
Не спешу сползать с него, а лишь обхватываю его покрепче ногами. Его руки по спине лезут к моему затылку, губы давно уже слились с моими в мокром, жадном, жарком поцелуе, язык лепится к моему языку, будто чтобы залезть ко мне в глотку.
Держа меня вот так вот на себе, Рик пробирается со мной в их спальню. Там он укладывает меня на кровать, ложится на меня, наваливается всем телом, все также тиская-прижимая, держит под лопатки, а я сама ввожу в себя его член, обвиваю ногами, поглаживаю ступнями задницу.
Наслаждение… какое теплое, сильное, тянущее наслаждение… оно растягивает, оно заполняет меня всю, как будто он весь, целиком зашел в меня, как будто он полностью во мне, у меня внутри… Только что, в кресле было не так… И пусть в других позах он входит… входил глубже — ни разу не было так глубоко, соображаю. И ласково-неистово кусаю его губы, вплетаюсь пальцами в его волосы, откидываю голову назад — и, как когда-то, смотрюсь в зеркало у них на дверце шифоньера. И вижу, как близок он, как тесны наши объятия. Как крепко прижимается он ко мне и как красиво, сильно, плавно двигается на мне. И тоже крепче прижимаюсь к нему, вталкиваю его в себя. Сжимаю его красивую, твердую, сладкую попу, жарко, влажно вбираю в свое влагалище его член, как если бы он еще оставался не вобранным в меня на один, последний миллиметр. Он снова заглатывает-целует, он снова жарко ест губами шею, грудь, соски и под грудями — тоже. Он тоже поворачивает голову, чтобы увидеть нас, и видит нас, и улыбается мне ласково, и снова закрывает глаза, и трется щекой о мою щеку.
Наслаждение… наслаждение струится невидимым медовым светом из его закрытых глаз — в мои, открытые. Мои глаза пропитываются этим медовым светом. Пьют свет, как он пьет меня. Как я пью его.
Я больше не смотрю на нас с ним в зеркале — смотрю в его закрытые глаза и мысленно приказываю его векам дрогнуть и подняться, глазам — открыться, посмотреть на меня, увидеть то, что он сам мне дал. Увидеть, как сладостно играет свет наслаждения в моих глазах, как плавает и в них, и в нем, и между нами. Увидеть, как я горю в его руках, как светится-мерцает, прижимаясь к его коже, моя кожа. Увидеть, как от его сильных, медленных движений во мне, от его глубоких, сладких, тянущих проникновений я вся — его. Я вся под ним, как он весь во мне. И как я кончаю с ним во мне — это увидеть тоже.
Он видит, слышит, чувствует мой оргазм, как с самого начала, как в первый раз и как еще сотни раз после того, и ускоряется во мне, и с поцелуем — мне, моему рту — «приходит» тоже.
Ласкаю его голову руками, глажу лицо, а он трется лицом о мои руки.
«Возьми…» — думаю только. «Все возьми… Нá тебе… Вон, как тебе надо… Тебе ведь надо, чего б ты там ни говорил…»
— Не помогают делу?.. — спрашиваю тихо-нежно, держа в руках его лицо и покрывая его поцелуями, а он подставляется каждому поцелую, всякий раз по-щенячьи зажмуриваясь.
— Не помогают делу, — глухо подтверждает он. — М-м — м-м, — мотает головой, а сам все подставляется, — не помогают делу.
Потом мы, кажется, закемариваем так на несколько мгновений, уходим в небытие… Когда-то тоже, помнится, так «отъезжали»…
Очнувшись, видим, что почти стемнело.
Безмолвно гладим друг друга, то и дело посмеиваясь, а я еще вдобавок зачем-то припоминаю про себя «карточный домик».
Не помогает делу…
Беззаботно и безобидно думаю эту мантру, пока до меня внезапно не доходит:
— Нина спалила тебя? Тогда?..
А у самой обрывается что-то внутри, когда он кивает головой молча, с улыбкой, которая, правда, мгновенно сходит у него с лица.
— Да, прикинь… Когда мы последний раз в «сигаретной», помнишь?.. Видели по ходу кто-то… или еще как-то… Хорошо отгреб тогда.
Он отгребал так, что после этого я была нужна ему жестко. Или просто нужна была и все. Как всегда: они — это они, а я — это я. Но я игнорила его и только смайлики издевательские кидала.
А вдруг он тогда решил, что со мной все-таки лучше? Ведь когда мы с ним
