Конан - против Звездного братства - Роланд Грин

Этот крик принадлежал напросившемуся в бой офицеру Декиуса. Он продолжал издавать свой непонятный клич, сломя голову несясь по валу к графу. Лишь приблизившись вплотную, он крикнул:

- Я - Микус, сын Кийома. Я несу смерть мятежникам и предателям короля Элоикаса Пятого! - С этими словами его меч, сверкнув в свете пожара, мелькнул в воздухе над головой графа.

Тот стоял неподвижно, видя, что подвергается смертельной опасности. Один из охранников с коротким копьем в руке выскочил из-за спины графа. Наконечник копья блеснул в темноте, вонзился в живот Микуса, а затем снова заблестел в фонтане крови, выйдя из его спины.

Меч еще не успел выпасть из ослабевших пальцев Микуса, а Конан уже лез на склон вала. Но прежде чем он добрался до гребня, граф исчез в темноте, а вместо него Киммерийца ждала дюжина охранников Сизамбри. Они стояли сплошной стеной стали доспехов и клинков, отделяя Конана от удалявшегося графа.

Что ж, Конан не упустил возможности вывести из боя троих. Двое остались умирать тут же, а третий отступил, волоча ногу и придерживая раненую руку. Но оставшиеся девять продолжали теснить и окружать его; кроме того, стрелки Сизамбри приметили себе такую соблазнительную цель; стрелы падали все ближе и ближе.

Стрелки все еще пытались попасть в Конана, спустившегося по склону, несмотря на то что охранники графа продолжали теснить его, находясь совсем рядом с ним. Так что стрелки получили возможность попрактиковаться скорее на своих товарищах, чем на противнике. К тому же девять человек представляли собой явно более легкую мишень, чем один Киммериец.

Дело шло к тому, что следующий бой завяжется между графскими стрелками и их товарищами, сражавшимися другим оружием. Пока офицеры Сизамбри призывали к порядку своих людей, Конан занялся тем же самым среди своих. Только тогда он смог оценить результаты столь желанного им боя.

Все казармы горели. Люди графа, охранявшие их, возвращались и присоединялись к своим товарищам. Лишь в дальнем конце ряда казарм мелькали исчезающие в темноте фигуры: это спасались бегством последние солдаты дворцовой стражи.

Конан выругался, не особо заботясь о том, кто его мог услышать. Если бы стражники не разбежались, они смогли бы влить свежие силы в захлебнувшуюся атаку. А теперь, к тому времени, когда их удастся собрать, люди Сизамбри будут уже во дворце.

Киммериец снова выругался, на этот раз потише. Он скорее ругал себя, чем кого-либо другого. Декиус тоже имел бы на это полное право. Его заместитель Микус показал себя разумным и мужественным бойцом. В сравнении с ними капитан второй роты Конан сделал мало чего полезного этой ночью.

Но теперь уж ничего не поделаешь. Если только объединенные отряды короля могли противостоять графу Сизамбри, то следовало объединить их как можно скорее. Дворец снова можно будет взять, а если король потеряет своих бойцов, он, скорее всего, навсегда потеряет и все остальное.

- Куда теперь, Конан? - Это была Райна.

Конан даже не сразу ответил, потому что на языке у него вертелись одни ругательства.

- К месту, назначенному Декиусом. Он, наверное, нас не похвалит за то, что мы натворили ночью, но надо дать ему возможность высказать нам это в лицо.

- Как будет угодно богам. Кто поведет отряд?

- Я останусь прикрывать. Я лучше других вижу в темноте, а это нам понадобится, чтобы отбиваться от преследования.

Райна поспешила к голове отряда. Конан переждал, пока последний человек прошел половину пути до пылающих казарм, и лишь затем вылез из своего временного убежища, чтобы присоединиться к отступающим.

Уходя, он услышал шум падения камней во дворце. Спустя секунду послышались крики и стоны.

Он не знал, сработала ли это одна из подготовленных ловушек, или просто неосторожный солдат слишком сильно оперся об ослабленную стену. Это было неважно. Важно то, что с каждым человеком, нашедшим свою смерть внутри дворца, уменьшалось число тех, с кем предстояло сражаться в будущем.

Стон эхом отозвался во дворце. Графа Сизамбри и сам был на грани того, чтобы застонать.

Он закусил губу и подавил стон. Рана от меча этого юнца Микуса была не первой, полученной им в боях.

И наверняка не последней, даже если победа уже близка. Ни один захваченный трон не может быть удержан без кровавой борьбы!

Но какая же это боль! Ни одна из его ран не была такой болезненной. Граф готов был молиться, чтобы ни одна из последующих не болела так сильно. Но по своему опыту он знал, что такие молитвы обычно остаются без ответа. Да и сам он с трудом мог вспомнить имена добрых божеств.

Сильный озноб бил его, заставляя почти забыть о боли. Быть может, магия сделала его недостойным в глазах богов? Может, он сделал что-то запрещенное и сейчас был проклинаем этой жуткой болью от самой обычной раны? Не ждет ли его еще более страшная боль?

Сизамбри по-прежнему сдерживал стон. Но сквозь сжатые губы прорывалось что-то похожее на вой раненого зверя.

Где-то вдалеке он услышал неясный голос, принадлежавший, скорее всего, какому-нибудь призраку. Графу показалось, что среди невнятного бормотания были произнесены слова и даже .

Да, магия долины Поуджой. Именно так. Магия колдунов племени заставляла его так мучиться. Но наверняка она может также и снять боль.

Она должна это сделать, или колдуны Поуджой потеряют своего верного друга. Это ведь была его идея вооружить племя и использовать его для борьбы за трон. Он так и не отказался от этой мысли. Пусть только эти колдуны его вылечат. А если они этого не сделают... Он ничего не скажет.

Ему придется вылечиться самому. Может, придется обратиться к лекарям и хирургам. Выздоровление займет больше времени, но вкус мести не станет менее приятным, а скорее наоборот, как это бывает с вином, это чувство только окрепнет с течением времени.

Да, время пройдет, его рана залечится, он сам взойдет на престол и даст оружие всем врагам Поуджой. А уж эти враги разберутся сами и с племенем, и с колдунами, и с их чудовищем.

Нет смысла оставлять чудовище в живых, чтобы потом молиться на того, кто возомнит себя его хозяином и будет шантажировать короля Пограничья.

Голос снова начал бессвязно бормотать. Вдруг полоска холодного металла прикоснулась к искусанным губам графа. Он почувствовал запах каких-то трав и крепкого вина, а потом и ощутил их вкус, пока кто-то вливал эту смесь из кубка ему в рот.

В какой-то момент ему показалось, что он захлебнется. Но кубок опустел, и дыхание восстановилось. Сизамбри лишь успел понять, что засыпает, и отключился, почувствовав, как боль уходит из его тела.

Давно затихли позади последние звуки битвы у дворца. Ничто, кроме ночных шорохов, не нарушало размеренного движения отряда Конана. Вернее, тех из его роты и из отряда Райны, кто сумел выжить в эту ночь. Легкий ветерок шуршал листвой деревьев. Ночные птицы перекликались между собой.