Карл, герцог - Александр Зорич

Дыхание Сен-Поля стало вкрадчивым и частым. К Людовику! При всех «за» это всё равно, что бежать к Гаю Калигуле. Сен-Поль исполнился самосостраданием и задул свечу – он помогал себе как мог, но облегчение не приходило. Наверное, свет мешал – решил он. Под рейтузы отправилась левая рука, также отменно милосердная.

Беглецу положено снестись с врагом бывших друзей посредством письма. Это особый текст, он вне географии, вне истории.

«Здесь плохо, здесь меня притесняют и не ценят. У Вас всё лучше и мне по душе Ваш мудрый образ правления. Я готов служить Вам. Падаю в ноги. Возьмите меня к себе. Я полезный, хороший мальчик.» К этому следует приложить трехэтажные формулы вежливости, неуклюжие книксены и несуразные описочки (у них своя роль – свидетельствовать о волнении корреспондента, его чистосердечном трепете, о том, что письмо не замусолено рассудочным расчетом, а, напротив, есмь вдохновенный крик души).

Та голова, с которой упал волос, исполнена флюидов мщения, да и сам волос тоже. Сен-Поль бросит его в огонь, нет, вышвырнет на помойку, но не притрагиваясь руками – руки у него заняты. Затем заберет самое дорогое и ускачет в Париж. Пусть разбираются сами, кто убил Мартина, где, за что и зачем. Но самоустраниться можно будет не раньше, чем Людовик призовет к себе своего блудного сына, графа Сен-Поля. Не раньше, чем ему будет дозволено свить гнездо у ног справедливого и мудрого монарха. Стало быть, придется ждать ответа. Бегство – это то, чего ещё нужно дождаться. На глаза Сен-Поля навернулись слезы, и пролил он семя своё на всё и вся, обернувшееся столь скверным образом.

Слуга, поспешивший на вызов, отнес рейтузы прачке. Перо Сен-Поля возносило скрипучие похвалы Людовику.

Франсуаза – Гельмуту

– Я пришла, потому что говорили: Вас интересует, кто убил Мартина.

Гельмут покосился на девушку и сделал согласительный жест вроде «говорите дальше, не останавливайтесь».

– Так я правильно понимаю? Интересует?

– Это в общем верно… ну а кто Вам сообщил? Или это… впрочем, ладно, продолжайте, – Гельмут, как и все рыцари Ордена, с трудом включался в беседы со шлюхами. Даже деловые.

– Говорят… мало ли кто, знаете, говорит, важно чтоб это была правда. Так?

– Разумно, продолжайте…

– Если Вас интересует, то я, конечно же, знаю, кто его убил. Это очень просто – всегда найдется кто-то, кому кто-то не по душе. И вот этот, кому не по душе другой, в один прекрасный момент гоп – да и перережет веревочку, например. Ну это так, к слову. Впрочем…

– Что?

– Ну, впрочем, например, я даже знаю кто это был, кому не по душе был, скажем, Мартин. Это интересно?

Гельмут старательно выражал одобрение и поощрение. Конечно, это очень интересно, даже если полная чушь.

– Говорите что знаете, а я отвечу, интересно или нет. Быть может, Ваши сведения тривиальны или общедоступны?

«Триви-тривиальны?» Франсуаза почувствовала, что её собираются надуть.

– Нет, они полезные. Я слыхала, что за полезные сведения полагается денежка. И я, конечно же, очень интересуюсь её размерами. Скажите честной девушке, какие размеры?

– Пятьдесят флоринов, если укажете убийцу и сможете доказать. И ничего – если нет. Понятно? – пригласив Франсуазу следовать рядом, Гельмут двинулся по дорожке вглубь парка.

Двести шагов туда, двести десять шагов назад, десять шагов в жертву анизотропии пространства, усталости, небольшому подъёму. Пятьдесят флоринов?! Как же, как же, достанет и двадцати. Разве что если докажет, что убийца Филипп или Карл – лучше всего если Карл. Пятьдесят флоринов!

Франсуаза трезво взвесила свои шансы в этих торгах и обиженно поджала губки.

– То есть Вы мне не заплатите. Ладно. Я скажу, кто убил Мартина, а доказывать ничего не буду. Если Вам интересно – платите двадцать флоринов, тогда я скажу ещё зачем и почему. Не хотите – не надо.

– Кто же, по-Вашему, убил Мартина?

Франсуаза смолкла. С тем же дальним прицелом молчит учитель, спросивший у класса: «В каком году почил герцог Карл Смелый?». И только, садонасладившись озадаченным сопением и дежурными шутками вроде «А я и не знал, что он болел», упоенно возвещает: «Ну конечно же в одна тысяча четыреста семьдесят седьмом году».

– Ну конечно же Сен-Поль, – выдала Франсуаза.

Вместо того, чтобы хлопнуть себя широкой ладонью по широкому лбу со словами: «Как это я сразу не догадался?!», Гельмут повел головой из стороны в сторону, словно это движение позволяло ему лучше впитать и равномернее распределить информацию между клетками мозга.

– Сен-Поль. Хорошо.

– Ну так что, – Франсуаза раскрыла ладошку, – двадцать флоринов мне?

– Говори дальше.

– Так. Граф Сен-Поль убил Мартина. Он ревнивец, это хорошо известно и без меня. Сен-Поль, я имею в виду. Его подруга Лютеция, Вы знаете ее? Да так вот она заодно и моя подруга не в том смысле разумеется что подруга Сен-Поля но она очень доверяет мне поскольку мы с ней в молодые годы были ну работали что ли вместе то она до сих пор мне всё говорит это порой интересно так она когда фаблио было в самом разгаре а Мартин ещё был жив то говорила мне как они ну Вы понимаете с Мартином словом как она спала с Мартином хотя он совсем был мальчишка она говорит он влюблен был в неё без памяти ну Вы знаете когда совсем ещё мальчишка ему было так просто влюбиться но она говорила он ух был силен в постели ну постель то у них понятно в кустах была но он её всю измучил такой он был горячий маль…

Франсуаза осеклась на полуслове. Ей показалось, будто рука Гельмута незаметно, хотя вполне даже заметно, куда-то юркнула, быть может дремать, убаюканная её бойкой трелью, а может поцеловать на прощанье свои двадцать флоринов, которые ей, этой руке, уже не принадлежали. Гельмут недоуменно покосился на Франсуазу. Они остановились.

– Значит, она спала с Мартином, – Гельмут был показательно деловит. – И дальше…

– А дальше Мартин, глупыш, даже клялся ей, что он кого-то убьет. Сен-Поля, кажется. Ну Вы же понимаете, как он её ревновал! Ну а тот тоже ревновал, но, видно, шибчее или был расторопнее. Словом, убил он мальчишку, хотя кто его знает – не убей он его, так искали бы Вы теперь убийцу Сен-Поля. Лютеция очень переживала. Вы её, наверное, не беспокойте, хорошо?

– Почему же? Теперь мне просто необходимо поговорить с ней.

– Ну я хотела сказать, не надо говорить, что это я Вам всё рассказала. Так лучше – если она не будет знать. А то ведь зачем ей знать?

– Приятно было побеседовать, – деньги перекочевали из рук в руки.

– Очень хорошо, что Вы пришли, надеюсь, в будущем нас ещё ждут минуты общения, – деньги пересчитаны, – но сейчас к сожалению я должен спешить, – Франсуаза в гневе («Десять флоринов, всего лишь десять, какая скотина, но мы же договаривались!»), – мне ещё предстоит разговор с Лютецией. Или Вы хотите, чтобы я Вам дал ещё десять? – этот неожиданный вопрос поставил гордячку Франсуазу в тупик. Но ненадолго.