Когда отступает фантастика - Новомир Лысогоров

— Рудничные поселки имеют двадцать тысяч жителей. Один муниципалитет. Две школы. Один памятник жертвам обвала 1944 года.

Великие люди здесь не родились. Джозеф Макферсон и мисс Канада из иных мест. С самым замечательным человеком этого края вы уже познакомились. (Гид раскланивается в сторону старого Дика.) У него лучший бар в округе и всегда хорошее настроение.

За стойкой Дик Валоне мягко улыбается и снисходительно пожимает плечами.

Бар пустеет. Я тоже ухожу на рудник, где работаю механиком. Вечерняя смена начинается с половины шестого.

От бара к руднику вниз под гору ведет извилистая, почти отполированная подковами горняцких ботинок тропинка — «Лесенка к звездам».

Шоссе («верхней дорогой»), вихляющим и петляющим по склонам, пользуются в основном туристы-автомобилисты. Ни один горняк, даже «основательно нагрузившись», не станет зря мерить асфальт. По «лесенке к звездам» до рудника ровно двадцать минут хода. На работу поэтому я всегда прихожу точно.

Но сейчас в баре никого нет. Новая партия туристов будет только часам к десяти, а дневная смена шахтеров еще не успела подтянуться.

Появляется Дик. Он ставит на мой столик две рюмки виски и садится напротив.

— Выпьем?

Удивительное дело: я никогда не видел, чтобы Дик пил виски.

— Говорят, ты скоро уезжаешь туда? — спрашивает Дик.

— Да.

— Пойдем ко мне. Надо поговорить.

Странный человек Дик. В поселке болтают, что в молодости он учился в Штатах и даже получил там какую-то ученую степень. Но потом почему-то бросил науку, вернулся на Рио-Верте и открыл на перевале бар. Два его брата погибли во время обвала в 1944 году, но их семьям Дик помогает до сих пор, хотя племянники его выросли и сами работают на руднике. Вообще у Дика со всеми хорошие отношения, и бар его, когда нет туристов, скорее напоминает клуб, чем питейное заведение. Если случается, что Дик выступает судьей в какой-либо дискуссии, возникшей между постоянными клиентами-горняками, чувствуется, что он человек культурный, начитанный и справедливый. Но такое бывает редко. Чаще Дик молчит.

Мы входим в его комнату. Она напоминает что-то среднее между лабораторией и библиотекой. Перед окном на огромном, почти во всю стену, письменном столе ряды штативов с пробирками и батарея колб. На другой стене в стеллажах с застекленными ячейками размещена обширная коллекция минералов и образцов горных пород. Стена напротив сплошь занята книжными шкафами.

Усмотрев зажатое между боковой стороной стола и стеной кресло, я уютно располагаюсь в нем.

— Ты как сегодня, никуда не торопишься? — спрашивает Дик.

— У меня времени хоть до утра, — отвечаю я.

— Это хорошо, что у тебя есть время, — говорит Дик. — Это хорошо. Значит, ты сможешь мне помочь. Пойдем. Поговорим потом.

Ничего не понимая, я поднимаюсь и иду за Диком. Миновав несколько поворотов коридора, мы оказываемся на заднем крыльце бара. В руках у Дика две плетеные корзины с какими-то пузатыми бутылями. Когда он успел их взять с собой, я не заметил. Дик дает мне одну корзину и молча спускается с крыльца. Иду за ним.

Тропинка «путь к звездам» гладкая и удобная, но не для того, чтобы таскать двадцатикилограммовые бутыли. Дик быстро спускается вниз, и я едва успеваю за ним. Наконец, боясь поскользнуться и уронить свою ношу, я сажусь на ближайший камень. Увидев, что я остановился, Дик возвращается назад и садится рядом со мной.

От бара мы отошли недалеко, и отсюда, с горы, нам хорошо видна вся долина Рио-Верте. В свете летнего заката она действительно очень красива. Ярко-желтые пятна домов горняков и впрямь подчеркивают общую гармонию красок. Но спокойствия северного неба я не ощущаю.

Меня тревожит и молчание Дика. Он сидит, как изваяние, подперев голову широкими ладонями, и глядит вниз, на Рио-Верте, тяжелым и грустным взглядом. Проходит минут пять, и я не выдерживаю:

— Куда мы идем, Дик?

Он отвечает не сразу. Он медленно встает, подходит к моей корзине, проверяет, плотно ли в ней держится бутыль, потом берет на плечо свою корзину и как-то устало произносит:

— Пойдем, кончим дело, потом все узнаешь. Ведь ты веришь, что я ничего плохого сделать не могу?

Когда мы спустились к берегу Рио-Верте, солнце уже скрылось за перевалом. Но идем по-прежнему быстро. Часа через полтора мы ушли уже довольно далеко от рудника и оказались в верховьях Рио-Верте. Место это называлось «Семь ключей». Семь родников выходило здесь из-под земли и сливалось в один бурный ручей, который буквально метрах в двухстах от места своего рождения снова исчезал под землей.

Здесь мы остановились. Дик молча взял мою бутыль и, обойдя все семь родников, вылил в них ее содержимое. Кончив эту операцию, он засунул пустую бутыль вместе с корзиной в какую-то расселину между камней и, даже не взглянув на меня, зашагал обратно.

Ничего не понимая, я взял его бутыль и поплелся следом.

Сейчас даже трудно вспомнить, сколько раз мне пришлось спускаться к воде по крутому берегу Рио-Верте и подавать Дику бутыль. Теперь мы несли ее по очереди. Несколько раз мы оставляли берег реки и поднимались в горы к каким-то только Дику ведомым ручейкам. И везде он выплескивал в воду часть жидкости, находящейся в бутыли.

Кругом была кромешная тьма, и я совсем выдохся, когда мы дошли до другого конца долины, к старым шахтам. Здесь в небольшой ручеек Дик вылил остатки жидкости.

За все время этого странного путешествия он не произнес ни слова. Сейчас он присел на камень и закурил. Когда Дик прикуривал, я увидел, как пляшет огонек его зажигалки.

В голову полезли тревожные мысли. Что мы здесь делаем? Что за снадобье таскал я весь вечер и почему его надо было выливать в реку, да еще в разных местах?

Но я решаю пока ни о чем не спрашивать.

— Ну что ж, пойдем, — сказал Дик, бросая окурок.

Поднимаемся мы медленно. Дик ступает тяжело, опустив плечи и понурив голову. Он, видимо, тоже очень устал и выглядит сейчас совсем стариком.

И вот я снова в комнате Дика, в кресле между стеной и письменным столом. Дик пододвигает сигареты и несколько бутылок. Лимонад. Виски. Кока-кола.

— Кури, пей и слушай, — говорит он. — Виски не советую: мозги туманит. Лучше лимонад.

Себе Дик налил виски.

— У каждого человека, — тихо начал он, — рано или поздно наступает момент, когда он должен рассказать кому-то про свою жизнь. В таких случаях люди, бывают откровенны, как на исповеди, и поэтому собеседником их обычно оказывается человек малознакомый. Какой-нибудь случайный попутчик или сосед по больничной койке: в общем тот, с кем больше никогда не встретишься. Видимо, это какой-то психологический закон. — Дик замолчал.

Молчу и я.

— Вот ты горняк, — вдруг говорит Дик. — Возьми и определи, что это такое? — Он вынимает из ящика стола и протягивает мне какую-то круглую вещь размером с яблоко.

Поначалу я подумал, что это яблоко, отлитое из металла. Оно казалось довольно тяжелым и тускло блестело. Присмотревшись внимательно, а главное, ощутив эту вещь в руках, я понял, что ошибся. Это явно не литье. Металлическая штука кажется пористой и скорее напоминает очень тонкую губку.

Дик протягивает мне лупу. Под стеклом при двадцатикратном увеличении я вижу тысячи тысяч тоненьких ниточек, или, точнее, веточек. Изготовить искусственно такую вещь нельзя. Но в то же время она не похожа ни на одну из известных мне природных руд. И все-таки это металл, скорее всего железо, сотканное в неповторимо сложный ажурный клубок.

— Я не знаю, как это сделано, — наконец говорю я, — но это что-то железное.

— Это не что-то железное, а железо само по себе. Оно такое в природе, — спокойно произносит Дик.

Это уже явный бред. Кто-кто, а уж я-то хорошо знаю, как выглядит природная руда. Проработав пять лет механиком транспортеров на рудниках, я насмотрелся на разные руды. Да и нет в природе чистого железа. Оно обязательно имеет кучу разных примесей.

Обо всем этом я говорю Дику.

— Ты не совсем прав, — отвечает Дик. — Все дело в том, что ты работал на рудниках, где добывались руды вулканического происхождения. Когда они образовались, в вулкане кипело, а потом, застыло, конечно, не одно железо. Там есть примеси самых разных элементов: никеля, хрома, титана, ванадия. Вулкан — природа мертвая! — Дик задумчиво замолкает.

Он снова наливает себе виски, но не пьет. Рюмка ставится рядом с металлическим клубком, и теперь Дик смотрит на него сквозь призму стекла и виски. Глядит долго и внимательно. Потом, как будто со стороны, до меня доносится его голос:

— Микробы… Ты знаешь, что такое микробы?

Это окончательно сбивает меня с толку. При чем здесь микробы?

— Микробы — это зараза, — говорю я, чтобы что-то ответить.

— Зараза! — неожиданно вскипает Дик. — Эх, ты! Чему вас учили?!