Рассказы - Михаил Михеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поднял мячик, подал его замолчавшему в растерянности малышу и прошел мимо. Но его уже узнали и окружили шумные молодые люди.
Юноша шутил и улыбался вместе со всеми. Он был такой же, как и они. Только у него был значок на отвороте куртки. И это отделяло от них. Все знали, что через месяц он уйдет. Уйдет навсегда, станет легендой. Те, кто окружает его сейчас, умрут, исчезнут, а он все будет жить… Нелегко это представить, трудно об этом думать, а тем более говорить.
Он был с ними, но его уже не было.
— Ты привезешь мне оттуда подарок? — вдруг спросила задорная черноволосая девушка. Вокруг замолчали.
— Конечно привезу, — тут же нашелся юноша. — Я привезу тебе щеночка. Лохматого щеночка из созвездия Малого Пса.
Чувство юмора — талант, с ним нужно родиться. Специальная комиссия по подбору курсантов особо отмечала наличие этого качества: там, в пустынях Космоса, хорошая шутка бывает так же нужна, как защитный скафандр…
Хрупкая ясноглазая девушка, с цветком бессмертника на белом платье, проходила мимо. Черноволосая окликнула ее.
Девушка с бессмертником глядела на юношу.
— Это он, — оказала ее подруга.
— Я знаю.
— Ты с ним встречалась?
— Он давно живет в моей комнате.
— Что ты говоришь…
— Его фотография стоит на моем столе.
— Ах, вон что… Зачем?
— Я разговариваю с ним каждый день.
— Чудачка… Он улетает. Через месяц.
— Я знаю. Мне его жаль. Он так одинок.
— Ну, девушек и товарищей вокруг него много.
— Вокруг много, а с ним никого нет. Все знают, что он улетит. Он улетит, и у него на Земле не останемся ни любимой, ни друга… Познакомь меня с ним.
— Ты хочешь влюбиться?
— Я люблю его давно. Он улетит, а я все равно буду любить. И он будет знать, что на земле остался человек, который любит его и ждет.
— Он тебе не поверит.
— Поверит, я знаю,
— Ты сумасшедшая… подумай, что говоришь. Двести пятьдесят лет. Ты три раза успеешь умереть.
— Нет.
— Что — нет?
— Я буду его ждать.
4
У него не дрожит рука,
И спокоен бровей разлет.
Он пришел к ней через века
И опять на века уйдет…
Теплая трава мягкая, как шелк.
Шелестят невидимые в ночи листья серебристых тополей.
С черного купола неба мириады звезд смотрят на землю, и двое с земли смотрят на них.
Ласковые девичьи волосы зацепились за завиток голубого пламени.
— Я такая счастливая, что тебя люблю. Больше мне ничего-ничего не нужно. Я только хочу, чтобы ты взял мою любовь с собой Туда. Я знаю, вам не разрешают брать ничего лишнего. Но мою любовь ты возьмешь, хорошо?
— Хорошо. Возьму.
— Она большая, как этот мир… и она не весит ничего. Ты легко спрячешь ее вот здесь… под значком, там ее никто не заметит. Даже твой командир… Ты будешь вспоминать о ней изредка, и тебе, может быть, не так будет трудно.
— А ты, что ты оставишь себе?
— О, мне останется еще много. Я буду тебя ждать… Ты улыбаешься?
— Нет, я не улыбаюсь.
— Значит, ты мне веришь?.. Я буду тебя ждать… Очень ждать…
Мягкая, как шелк, трава. Над головой Млечный Путь из пылающих звезд…
Первый день и первая ночь… второй день и вторая ночь…
Его значок звездолетчика был известен всюду, во всех уголках земного шара, им нигде не отказывали ни в чем.
Они брали двухместный турболет, летели, на крохотные островки Тихого океана. Купались в мохнатом зеленом прибое, ели жареных осьминогов. Спали тут же в тростниковых хижинах на берегу. Соленый ветер шумел лиственной крышей, дерзко врывался в хижину и замирал у их изголовья.
Девятый день и девятая ночь… десятый день и десятая ночь…
Они входили в сумрак индийских храмов, где свирепые каменные боги смотрели в далекое будущее пустыми глазницами. По ночам в джунглях ревели павианы. Она не могла уснуть, лежала с открытыми глазами. Слушала, как рядом бьется его сильное спокойное сердце, и улыбалась счастливо во тьму.
Двадцать пятый день и двадцать пятая ночь…
Они жили в палатке на берегу сибирской горной реки. Слушали вечный ропот ее на порогах. Ели неспелые орехи, и губы их потом долго хранили скипидарный привкус кедровой смолы. Каждое утро поднималось солнце, и каждый вечер оно стремительно опускалось за горизонт. Миллионы часов на земле неустанно отсчитывали крупинки времени, утекающего в Ничто…
Время текло быстро, как вода из разбитого сосуда. Наконец, на дне его не осталось ничего.
Солнце поднялось и опустилось в двадцать девятый раз…
— В шесть часов мне нужно быть на корабле.
— Я знаю.
— В восемь часов отлет.
— Я не забыла… Я помнила об этом все двадцать девять дней.
Последний раз прижалась к его груди. Щеку что-то укололо вдруг, больно, очень больно. Она улыбнулась себе и прижалась еще сильней.
— Иди! — сказала она.
— Ты придешь на космодром?
— Конечно.
— Прощай…
— До свидания, мой хороший…
Он бережно распутал ее локон, зацепившийся за значок.
И ушел.
Она осталась одна на пороге открытых дверей.
Только в Бесконечности Космоса нет ни начала, ни конца. Но все отмерено на Земле…
5
В белом небе растет стремительный след,
И виски от космической пыли как дым…
Это мир постареет на тысячу лет,
Это я остаюсь навсегда молодым…
Космодром опустел.
Погасли клочья пламени на каменных плитах. Ветер развеял серо-дымчатое облако, ушедшее в зенит. Только на экранах радаров командного пункта еще подрагивало светлое пятнышко.
Потом исчезло и оно.
Техники разобрали обожженные стартовые фермы. На их месте положили стальную плиту с памятной датой, — с этого места стартовал в будущее звездолет «Поток». Ждите его, потомки!
Прошел год… другой… третий… Неутомимо мчалась по орбите Земля. Осенние ветры сдували с памятной плиты бледно-розовые бессмертники.
А космодром продолжал свою обычную работу. Улетали корабли в очередные рейсы — на Марс, на Венеру, на Луну. Люди расставались на десятки лет и встречались после долгих разлук. Много перевидел горя и радости межпланетный вокзал.
Однажды Председатель Совета Звездоплавания заглянул на командный пункт космодрома. Старый космический волк, сгорбившийся от тяжестей стартовых перегрузок, многие годы провел он в ледяных безднах Космоса, где чувство восторга жило рядом с ужасом. По-прежнему его тянуло Туда, но летать он уже не мог, — приходил на космодром встретить товарищей или проводить своих учеников в первый полет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});