Первый шпион Америки - Владислав Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мэ-эри! Робе-ерт! Черт возьми! — барабаня в дверь, кричал Робинс.
— Никакого терпения и такта! — проворчал, поднимаясь, Локкарт.
— Бобби! — взмолилась Мура и даже сердито притопнула ножкой.
Локкарт задвинул ящик стола, оставив ключ в замке, поднялся, поспешил к двери.
— Мы уже хотели уходить! — входя первым, обиженно проговорил Робинс, Каламатиано с мрачным видом вошел следом, вытащил из сумки бутылку красного сладкого греческого вина, вручил ее Локкарту.
— Извините, Рей, Ксенофон, все в порядке, просто ваш приход застал нас в несколько необычном состоянии, — улыбнулся Роберт.
— В каком это необычном? — удивился Робинс и громко расхохотался, усмотрев во фразе лишь некий фривольный смысл, чем немало смутил хозяина дома.
— Это совсем не то, что ты думаешь, — прокомментировал Роберт, помогая гостям раздеться в полутемной прихожей. — Прошу, господа!
Локкарт провел гостей в гостиную. Стол посредине небольшой залы уже был сервирован на шестерых. На окнах висели прозрачные тюлевые шторы, и солнце, проникая в гостиную, играло на хрустальных бокалах и графине, разжигая игру зайчиков на темно-зеленых с цветочным рисунком обоях, под стать которым была подобрана и мебель: зеленая софа с выгнутой спинкой и два таких же кресла, большая напольная ваза с засохшим тростником. В углу сиротился стол для карточных игр с зеленым сукном, когда-то занимавший свое почетное место на званых обедах. Солнечные лучи падали и на большой живописный портрет Роберта, на котором он был изображен в полный рост в той самой бобровой шубе нараспашку и с бобровой шапкой в руке на фоне катка на Патриарших прудах. Из-за его спины на заднем плане выглядывала хорошенькая молодая девушка в облегающем спортивном костюме с дразнящими черными глазами и темной родинкой на румяных от мороза щеках.
«Та первая возлюбленная?» — подумал Каламатиано.
— Это портрет Константина Коровина, — заметив взгляд Ксенофона Дмитриевича, сообщил Локкарт. — Мы были дружны до революции. Я сам попросил изобразить этот сюжет на заднем плане, с ним связано много воспоминаний, и чем больше я смотрю на эту карттгну, тем грустнее становится, что все это в далеком прошлом. Вы не были у него на Мясницкой, 48, в доме Немчинова?
— Нет.
— Мы как-нибудь сходим, я вас познакомлю. Удивительный художник! — Он помолчал. — Мне иногда кажется, что все революции ничего не прибавляют для счастья человека, а только вычитают, и это становится похожим на старость.
— Я рад, что вы переменились в своих взглядах, — негромко проговорил Каламатиано, продолжая рассматривать картину Коровина, и Локкарт неожиданно для себя согласился с этим греком, тонко уловившим перемену в нем. Еще месяц назад, обедая то с Лениным, то с Троцким, участвуя в их спорах, Роберт невольно соглашался с ними по поводу применения террора против саботажников, спекулянтов и прочего гнилого элемента: да, революция должна выстоять, выжить, и беспощадность к врагам один из способов этого выживания, но после той апрельской экскурсии на кровавую анархистскую бойню в Локкарте словно что-то сломалось, вылетел винтик, и старый механизм взглядов перестал работать.
«Они пытаются строить не новое общество, а тащат всех обратно, в средневековье, где будут царствовать красные феодалы и управлять массой рабов», — вдруг подумал он после той экскурсии Петерса. И сейчас эта фраза Каламатиано согрела ему душу. Он взглянул на грека и дружески улыбнулся ему.
К счастью, Робинс отлучился в ванную и дискуссии не возникло. Над столом висела большая люстра, переделанная уже под электричество, которого теперь не было, поэтому на столе высидись бронзовые подсвечники на тот случай, если солнце зайдет и потребуется рассеять сумрачность дня, — окна выходили в закрытый дворик.
— А где моя Мэри? — входя, громко спросил Рей. — Я голоден как черт! Без четверти три, дорогие мои! — вынимая часы, провозгласил полковник. — Мэри все еще никак не отойдет от того необычного состояния, в какое ты ее поверг, Бобби? — снова засмеялся он, бросив пристрастный взгляд на портрет Локкарта, и уже хотел высказать свою критическую оценку этому шедевру, но не успел.
— Что это за необычное состояние? — входя и услышав последнюю фразу, спросила Мура. — Рада вас видеть, господа! — Она улыбнулась, и глаза ее засверкали жемчужным блеском.
В длинном темно-вишневом облегающем платье с глубоким декольте, подчеркивающим красивую полную грудь, с крупным рубиновым ожерельем на шее, она завораживала с первых же секунд, и Каламатиано не смог произнести ни слова. Он пришел в этот дом мрачным, подавленным и от увиденного на улицах, и от разговора с Троцким, но с появлением Муры страшные призраки, окружавшие его, мгновенно улетучились. Графиня Бенкендорф улыбнулась, и Ксенофон Дмитриевич смутился, как школьник, под ее чарующим взглядом и с трепетом поцеловал хозяйке руку. Казалось, и Локкарт не ожидал увидеть свою возлюбленную в этом вечернем наряде, легкое замешательство проскользнуло по его лицу.
— Вот это картина! — восторженно проревел Робинс и, оттеснив Ксенофона, полез целовать ручки. — Божественная! Мы пришли в необычное состояние, увидев тебя, — вывернулся Рей, и Ксенофон Дмитриевич отметил, что грубость полковника по большей части показная, он умеет быть приятным и куртуазным, когда захочет.
— Ты не замерзнешь, дорогая? — забеспокоился Локкарт. — В гостиной довольно прохладно.
— Принеси мне шаль, милый, — проворковала она, не сводя глаз с Каламатиано. — Рей здесь уже бывал, а вы у нас впервые, поэтому я прошу извинить нас за столь убогое убранство. — Мура взмахнула рукой, обводя гостиную. — Что-то осталось от прежних хозяев, что-то уцелело в бывшем консульстве у Красных ворот, так, по крохам мы и обставились, и трудно было из этого придумать единый стиль.
— Вы чудесно все придумали, и грех вам жаловаться! — снова вклинился в разговор Рей.
— Зато спальня осталась нетронутой. — Не слушая Робинса, она взяла Каламатиано под руку и провела в спальню, где два кресла, платяной шкаф и туалетный столик блистали причудливым изяществом карельской березы. Широкая оттоманка была застелена большим желто-красным ковром, и обои с янтарным рисунком выдерживали яркую цветовую гамму. — Там кабинет Роберта, комната для прислуги, которой нет и которую занимает Хикс, помощник Бобби, он, к сожалению, не смог остаться, ушел на спектакль. Вот и все наши апартаменты!..
Они вернулись в гостиную, Роберт хотел накинуть на плечи Муры такую же темно-вишневую шаль, но хозяйка отказалась ее пока надеть. Окутанный облаком ее тонких духов Каламатиано очень живо себе представил, как легко Мура увлекла собой Локкарта, он и сейчас влюбленными глазами смотрел на нее, впрочем, ей не стоило огромного труда вскружить голову любому мужчине, и он бы не устоял против колдовских чар, стоило
