Царь Итаки - Глин Айлиф

— Ты говоришь так, будто с ним соглашаешься! — злобно воскликнула Елена.

Девушка прошла широкими шагами к окну, выходившему во двор, где стояла группа стражников. Мужчины подняли головы и уставились на нее. Одно мгновение все как один смотрели на госпожу неотрывно и с тайным желанием. Но потом они (опять же — все) опустили глаза в землю, не в силах даже встречаться взглядами друг с другом. В глазах каждого горели тщетные стремления.

Елена повернулась, посмотрела на Клитемнестру и с горечью покачала головой.

— Как ты можешь даже симпатизировать тому, что он думает и хочет? Он хотел тебя, и это заставило его убить твоего мужа и ребенка, которого ты прижимала к груди! Они были единственными живыми существами, которых ты когда-либо по-настоящему любила! Как ты можешь терпеть это чудовище?

Клитемнестра гневно посмотрела на младшую сестру.

— А какой у меня выбор? Агамемнон — самый могущественный мужчина в Греции, а я — просто женщина. А что такое женщина без мужчины, Елена? Мы не можем взять в руки оружие и объявить себя царицами. Мы обе видели, что случается с женами, которые теряют мужей и не имеют сыновей или замужних дочерей. Если они достаточно молоды, то могут продавать свое тело. В противном случае их все бросают и выгоняют из общества. Они вынуждены как-то жить в горах, самостоятельно находя себе пропитание. Или же они умирают. Рабыне даже лучше, чем свободной женщине. По крайней мере, у служанки есть еда и крыша над головой.

— Для меня это не имеет значения, — настаивала Елена. — Я никогда не прощу. Никогда! И ты удивляешь меня, Клитемнестра. Ты всегда была самой сильной из нас, даже сильнее мальчиков. Тебе нужно было родиться мужчиной.

Клитемнестра рассмеялась и позволила себе расслабиться. Она поманила сестру к себе, крепко ее обняла и отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Может, я и терплю его, Елена, но никогда не прощу. Агамемнон думает, что я ношу черные одежды, все еще оплакивая первого мужа. Но тот уже стерся из моей памяти, как и все хорошее. Я ношу траур, потому что это злит Агамемнона и напоминает, что мое сердце не принадлежит ему. Каждый вдох, который я делаю, подпитывает мою ненависть. Единственная моя радость — это знать, что, как жена, я могу лишить его любви, которую он в ином случае получал бы от другой. Он забрал мою любовь, поэтому я лишу его права быть любимым. Так происходит, когда он приходит ко мне ночью. Я не отдаюсь ему, Елена. Лишь мое тело выполняет определенные действия. Ты понимаешь?

— Не совсем, — ответила Елена, поцелуями стирая слезы со щек сестры. — Я понимаю ненависть, но не представляю, как можно отдаваться телом, но не отдаваться самой.

Клитемнестра держала Елену за плечи на расстоянии вытянутых рук и смотрела ей прямо в глаза.

— Когда тебя забрал Тесей, ты отдавалась ему добровольно. Или твоя душа не участвовала в физическом акте? Ты должна понять, что я имею в виду.

— В таком случае, я не могу понять, — ответила Елена, покраснев и отводя взгляд. — Я еще не женщина в таком смысле.

Клитемнестра недоверчиво уставилась на нее.

— А я все это время думала, что у нас с тобой одни и те же шрамы. О, дорогая сестра, я молюсь, чтобы у тебя оказался муж, которого ты заслуживаешь. На тебя не должно пасть проклятие, которое уничтожило меня.

Она снова заплакала. Елена крепко прижала ее к себе и поклялась в душе, что никогда не позволит ни одному мужчине принести ей такую боль.

Эперит с беспокойством наблюдал за Ментором, пока тот ел теплую кашу и пил свежую воду, пытаясь хоть немного восстановить силы перед тем, как рассказать то, что ему пришлось пережить. Другие участники отряда отчаянно хотели услышать новости. Они беспокоились за свои семьи и дома, но Одиссей настоял: вначале нужно обработать раны и накормить Ментора, а только потом требовать рассказа о событиях на Итаке. Несмотря на успокаивающий голос и натянутые улыбки, сын Лаэрта не мог скрыть беспокойства. Он напряженно поджимал губы.

Наконец Ментор отставил в сторону деревянную миску и оглядел своих товарищей, которые сидели полукругом и молча ждали, когда он начнет говорить.

— Итака потеряна, — объявил он, и у него на глаза навернулись слезы. — Лаэрт взят в плен, а Эвпейт объявил себя царем.

Ментор поднял голову и встретился с суровым взглядом Одиссея.

— Продолжай, — попросил царевич. — Расскажи нам все, что знаешь, не упускай никаких деталей. Мы должны услышать самое худшее.

После отплытия Одиссея с отрядом на Итаке шел дождь. Во второй половине дня пришли тучи, они нависли так низко над островом, что, казалось, угрожали отправить его обратно в море, из которого он появился. Из туч, закрывших луну и звезды, полились бесконечные потоки воды. Город остался в удушающей тьме.

Ментор приказал вместо одного часового выставить троих. Один из дозорных выглядывал сквозь смотровое отверстие в толстых деревянных воротах, но видел только непроходимую пелену дождя, которая скрывала все на расстоянии броска камня от стен.

Пока он смотрел, в поле зрения появилась какая-то фигура, с трудом передвигавшаяся под струями дождя и порывами завывающего ветра.

— Впусти меня! — закричал человек. — У меня есть новости. Это срочно!

Стражник узнал Корона, поспешно отпер ворота и раскрыл их. Купец забежал внутрь и тут же закрыл за собой створки.

— Проверь, чтобы все было заперты. За мной следили по пути сюда, — сообщил он, снял накидку и отряхнул с нее воду. — На Итаку прибыл отряд тафиан и присоединился к Эвпейту. Пока мы говорим, они идут ко дворцу.

Корон умел заставить людей подчиняться, и стражники быстро выполнили его приказы. Одного он отправил будить царя, а второго — за Ментором. Третий воин остался вглядываться во тьму и дождь.

— Господин, я кого-то вижу! Нет! Их там несколько.

— Да, я знаю, — ответил Корон, отводя в сторону почерневший от дождя плащ и ощупывая пояс. — Высокие мужчины с длинными волосами и копьями, высотой с эти ворота. Это тафиане, их примерно человек восемьдесят.

Кинжал в руке Корона казался голубым в темноте. Он блестел, пока купец шел к согнувшемуся стражнику. Тот повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как лезвие блеснуло перед ним. Мгновение спустя часовой рухнул мертвым под ноги купцу. Кровь хлестала из перерезанного горла.

Корон оттащил тело от ворот и отодвинул засовы. Политерс тут же толкнул створки внутрь, уверенно зашел и быстро огляделся.

— Хорошо сработано, Корон! Мы не забудем твоей преданности.

Поток тяжело вооруженных людей, заходивших в ворота за ним, казался бесконечным. Корон, продавший царя в обмен на обещание денег и власти, отступил в сторону, чтобы дать пройти наемникам.