Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Испытываю ли я муки раскаяния, сожалею ли, что послужила причиной смерти двух человек? Какие глупости! Два скучных, разочаровавших меня ничтожества не будут больше обременять и без того перенаселённую планету. Да меня ещё надо за это благодарить! Я отправила их в иной мир, может быть, там им будет лучше, может быть, там они хоть что-то достойное совершат. Нет, я не угрызаюсь по поводу их смерти, и никакие призраки по ночам ко мне не являются. Сон у меня крепок и сладок. Да! Не сомневайтесь, крепок и сладок! Вот так.
* * *
Сегодня утром меня постиг удар чудовищной силы: причёсываясь утром, я обнаружила на правом виске два седых волоска. Я вся с ног до головы похолодела, точно в прорубь упала, — так это на меня подействовало. Не может быть! Ведь это же не чьи-нибудь, а мои, мои волосы! Так нечестно! Нечестно! Не для того же я родилась и достигла ослепительной красоты, чтобы постепенно превратиться в развалину и в конце концов околеть! Выходит, и на меня распространяются эти ужасные, эти отвратительные земные законы! Выходит, я не исключение!!! Чёрт побери! Я не желаю стариться! Не желаю, и всё! Я должна жить вечно и вечно оставаться молодой! Ведь я же совершенство! Я никак не могу налюбоваться собой, я так люблю себя! Услышьте же меня, эй, кто там наверху занимается нашими судьбами? Посмотрите, какие у меня ножки, какие зубки, как сияют мои глаза, как вьются мои волосы — шёлковый водопад! Как не стыдно предавать всё это разрушительному действию времени?! Защитите меня от этого! Я протестую! Это же абсурд! Остановите время, или я сломаю все часы, где только смогу. Я буду жечь календари! Я упрусь и не дам Земле вращаться вокруг Солнца! Клянусь, я разрушу этот тупой безжалостный механизм!
* * *
На окраине Парижа в частной клинике есть маленькая палата, в которой предусмотрено всё необходимое для жизни. Нет только часов, календарей и зеркал. Старая ведьма, седая и крючконосая, сидит там в кресле и читает который месяц одну и ту же книгу — роман «Наоборот» Гюйсманса. Эта женщина — потрясающий феномен. Врачи ничего не могут понять: странная пациентка невероятно стремительно стареет, чуть ли не в двадцать раз быстрее обычного.
Записки ипохондрика
Эти записки попали в мои руки следующим образом. Я работаю снабженцем на небольшом заводике и в обеденный перерыв чаще всего совершаю одну и ту же прогулку — по пустырю, раскинувшемуся неподалёку. Пустырь пересекает извилистый ручей, успевший за свою жизнь прорыть довольно приличный овраг. По берегу ручья бежит тропинка. Пустырь завален мусором — громоздятся торосы всяких согнутых в три погибели труб, битых раковин и унитазов, прутьев арматуры, автомобильных покрышек, ржавых железных бочек и цистерн, так что вся местность кажется сирой, поруганной, хочется извиниться перед ней, пожалеть её. Ручей и овраг, к счастью, не знают, что они сирые и поруганные. Они простодушно живут своей жизнью. Кое-где образовались заросли камыша и небольшие зеркальца водной глади. Иной раз мне доводилось видеть на этих зеркальцах маленьких чёрных уточек с красными отметинами на головах. Про стрекоз и лягушек я уж и не говорю. Проходишь метров 700–800 и неожиданно обнаруживаешь себя на берегу небольшого пруда. Милейшее место. Ручей натыкается на земляную плотину, в которой для него прорыта канавка — здесь можно перейти на другой берег и вернуться к началу прогулки по другому берегу.
Был серенький день с едва накрапывающим дождичком. Я шёл по тропинке на очередное свидание со своим микроскопическим прудом и после крутого поворота оврага увидел далеко впереди долговязую фигуру с красным пластиковым пакетом в руке. Фигура, слава богу, удалялась. Я замедлил шаг и дождался, когда неведомый пришелец скроется. Когда я добрался до запруды, никого там уже не было, но у большого камня лежал красный пакет. Я осмотрелся — никого. Постоял некоторое время, затем пробежался вниз по ручью — никого. Покричал — без ответа. Утопиться в пруду невозможно — слишком мелко. В общем, удрал куда-то странный пешеход. То ли забыл пакет, то ли избавился от него. Перерыв мой уже подходил к концу, надо было возвращаться к своим бумажкам. Взял пакет, заглянул, а там — тоже бумажки. Скука. Каждый день продолжал я свои вылазки на пустырь в надежде встретить хозяина пакета, потом оставил обёрнутую целлофаном записку со своим номером телефона около камня на берегу пруда. Никто не откликнулся. Вот и две недели прошло, вот уже и месяц — молчок.
Выдался, наконец, свободный вечер, и я разобрался со своей находкой. В пакете оказались две небольшие, перетянутые тонкими резинками пачки исписанных и пронумерованных листочков. Два вечера я употребил на чтение и, сказать по правде, пришёл в недоумение: пёс его знает, что этот чудак хотел выразить своими записками — ни сюжета какого-нибудь, ни идеи, какой-то винегрет, да ещё, похоже, сам сочинил в конце отзывы на свои же опусы — бывают же такие странные типы! Что прикажете делать со всем этим? Если автор собирался избавиться от этих бумажек, мог бы их сжечь, а если напечатать хотел, отнёс бы в какое-нибудь издательство. Похоже, этот тип был сильно не уверен, что написанное им чего-то стоит, колебался и мучился, а потом решил предоставить всё устроить провидению. Ну, а провидение свалило свои заботы на меня. Ладно, бог с ним, чтобы не скребли кошки на душе, я решил подбросить эту писанину в какую-нибудь редакцию, а уж там что будет, то и будет. Вот, собственно, и всё.
Снабженец Н.
От редакции: Мы решили пойти навстречу хлопотливому снабженцу и напечатать эти странные записки. Нам они показались любопытными. Кто знает, может быть, они
