Экзамен по социализации - Оксана Алексеева

— Пока.

И я решила добавить:

— Ты ведь не собираешься уезжать? А то мы с Беловым будем по тебе скучать!

Он снова улыбнулся. Уверена, что он и сам этого за собой не замечал. Он улыбался всегда, когда чувствовал чужое тепло, даже выраженное простыми словами, не отдавая себе в этом отчета.

— Если сестра хочет, чтобы мы остались в гимназии, мы останемся. Не вопрос.

В воскресное сладостное утро меня разбудило неуместное завывание сотового. Незнакомый номер.

— Да?

— Николаева! Привет, любовь моя!

— Откуда у тебя мой номер, Белов?

Он замялся. У нас очень романтическая парочка, между прочим, не удосужившаяся даже обменяться номерами телефонов.

— У Макса спросил.

— А у Макса откуда? — я до сих пор не могла проснуться.

— У Миры спросил.

— Ишь, Белов, какими обходными путями ты выискиваешь способ разбудить меня… в семь утра?! — я глянула на часы и раздражение оказалось более бодрящим, чем все остальное. — Опупел?!

— Вопрос не требует отлагательств, Николаева!

Я села, предполагая, что речь пойдет о его отце. Я вчера с Мирой разговаривала, но та ко всей ситуации продолжала относиться настолько спокойно, что даже я расслабилась.

— Говори.

— Николаева, а приезжай к нам сегодня на обед? — его голос стал вкрадчиво-мягким.

— Зачем?

— Да ты не представляешь, что тут творится! — из голоса исчезла вся мягкость. — Я с ума просто сойду! Эти крики уже два дня без перерывов. А при тебе, возможно, постесняется… Да и что тут странного, что моя девушка пришла на обед? А потом, может, получится с тобой уйти хоть на пару часов. Пожа-а-а-алуйста, Николаева, прояви благородство!

Это было и смешно, и грустно. Он считал себя вправе просить меня о какой-то поддержке? Хотя… мне тоже не мешало бы оценить обстановку, так сказать, изнутри. Может быть даже, получится переубедить в чем-то Игоря Михайловича — ну не совсем же он кретин?

— Ладно, Белов, приду. Танаевы спокойны, как кал мамонта, хотелось бы удостовериться, что их спокойствие оправдано.

— Удостоверишься в обратном, — прозвучало обреченно. — Ты только, главное, ни с чем не спорь — а то хуже будет. Я пытался чего-то объяснять, но без толку. Ладно, тогда давай в три.

Он отключился, а я снова его заочно прокляла — зачем было звонить в такую рань, если встреча только в три?

Конечно, я попыталась узнать у своих родителей, что конкретно произошло на банкете, но выяснилось, что они не в курсе. Хоть я прямо и не выдавала природу своего любопытства, но все равно — если бы Игорь Михайлович закатил скандал прямо там, от них бы это не укрылось. Это значит, что Яна поговорила с ним наедине, и сыну он звонил оттуда, где никто бы не услышал. Хочется надеяться, что раз он не сторонник выноса сора из избы, то это может сыграть нам на руку — вдруг он и сам не захочет разводить излишний шум из-за такой ерунды? В конце концов, его должен заботить только собственный сын, а остальные — по барабану. Константину Игоревичу ремнем по попе только полезно. Жаль только, что не по тому поводу, который действительно бы это оправдал.

Моя мама кое-как сдерживала свое любопытство и практически никаких вопросов о нас с Беловым старалась не задавать. Вероятно решила, что я тогда ей соврала назло, от излишнего давления, и теперь пыталась этой ошибки не повторить. Пусть так. В любом случае, на обед к Беловым она меня отпустила с превеликим удовольствием и заставила пообещать, что и Костя к нам «обязательно как-нибудь зайдет». Действительно, а то даже как-то некрасиво выходит — Танаевы тут бывают гораздо чаще, чем мой молодой человек.

В очередной раз поразившись внешности матери Белова, я была сопровождена в гостиную, где уже накрывали стол. В этом доме водился обслуживающий персонал: повар, домработница и черт знает кто еще. Наверное, у Белова в детстве и няня была. Я хоть и считала это излишне вычурным, но до осуждения не опускалась — у людей есть деньги, они могут это себе позволить, так только им и решать — иметь в доме повара или нет. И еще я раньше, благодаря каким-то стереотипам, считала, что семьи с такими доходами просто обязаны жить в особняках. А тут квартира — правда, двухэтажная и в элитном доме с мраморным подъездом, но квартира. Думаю, это говорит о том, что рациональность в этой семье ценится превыше показушности. Здесь все рядом: и офис отца, и гимназия сына, и… салоны матери. Да и вид из окна пятнадцатого этажа на город весьма впечатляющий.

Я безропотно приняла объятия хозяйки дома и ответила на ее вопросы о родителях. Меня не покидало ощущение, что я не очень-то подхожу ее сыну по статусу — хоть мой отец и не был беден, но от них явно отставал. Или уважение к нему, а также то, что я учусь в той же гимназии и по оценкам имею все шансы не отстать в будущем от их второго наследника, превышало этот дисбаланс. Или ей попросту было все равно. В общем, первое впечатление оставалось довольно приятным.

Игорь Михайлович присоединился к нам минут через десять, приветливо поздоровавшись и задав те же формальные вопросы о родителях. Я уж было подумала, что Костя в очередной раз все слишком преувеличил, но изменила свое мнение, когда разговор наконец-то коснулся и Танаевых.

— Даша, — он говорил очень мягко, при этом пристально глядя в глаза. — И что же, Костя и тебя в эту компанию потащил?

Ощутила, как мой сосед по столу напрягся, готовясь к предсказуемой конфликтной ситуации.

— Ну почему же потащил? Они и мои друзья тоже.

Я не пыталась грубить или бросать вызов, но показалось, что именно как вызов это и было воспринято. Игорь Михайлович продолжал улыбаться, совсем не изменился в лице, но что-то в самом тоне его голоса перестроилось.

— А они хорошие люди? Ты, Даша, только не подумай, что я собираюсь диктовать всем свои условия, просто предлагаю разобраться вместе.

— Да, — я почему-то заволновалась, почти до испуга, хотя он вроде бы ничего такого страшного и не сказал. — Очень хорошие. И учатся на отли…

— Да-да, — он перебил, не желая слушать мои объяснения. Зачем тогда спрашивал? — Костя мне рассказал. И английский у них, дескать, лучший в вашем классе и деньги водятся… И что фактически парень-то и не из детдома. Что сиротой он стал только месяц назад.

Я быстро посмотрела на Белова-младшего, не понимая, к чему ведет его отец. А тот наклонился ближе, демонстрируя большую доверительность дальнейшей беседы.

— Я могу говорить с вами, как со взрослыми людьми? Без всяких там недомолвок?

Пришлось кивнуть. Неуютное ощущение страха только усиливалось от его вроде бы мягкого, но давящего тона, не позволяющего возражать.

— Наверное, они действительно хорошие. И кто может винить бедных детей за то, что они оказались в такой ситуации? Только пожалеть и порадоваться, что они и из таких бед вышли хорошими людьми, — я вообще не понимала, что он хочет сказать. Поэтому продолжала слушать, боясь даже взгляд отвести. — Но… Давайте уж рассмотрим ситуацию со всех сторон, а потом вместе решим, кто прав? Пятнадцатилетнего мальчика усыновляет на старости лет очень богатый мужчина. Ребенка, который не может за себя постоять, и у которого после детдома никаких шансов бы не было на нормальную жизнь, — при этом мягкий тон Игоря Михайловича противоречил равнодушию его взгляда. — О, я не собираюсь винить в этом самого ребенка. Кто знает, что он пережил, чтобы на такое пойти? Вы ведь не наивные дети, чтобы не понимать, зачем богатому старику понадобился красивый мальчик?

Я охнула. Мы на самом деле не знали всех подробностей этой истории, а из той информации, что имели, вполне можно было сделать и такие выводы. Да что уж там, такие выводы напрашивались бы сами собой! Если бы не одно но: они оба сказали, что приемный отец Макса был хорошим человеком! И они не жертвы, по сущностной какой-то природе своей — не жертвы! Это значит, что не стали бы терпеть издевательства и насилие или тем более их оправдывать. Игорь Михайлович, будто почувствовав, что я собираюсь возразить, тут же заговорил снова, более резко:

— Он даже на похороны к отцу не поехал, ведь так? Это ли не доказательство — едва мальчику исполнилось восемнадцать, он поспешил поскорее убежать из этого ада! Я лично нахожу в этом только мужество. Он совершенно не виноват, что его так использовали! Психику ему сломали основательно, никакие деньги этого не покроют. И к сексуальной ориентации я отношусь лояльно. Никого не осуждаю. Но можно ли меня винить в том, что я не мечтаю, чтобы мой сын общался с таким… парнем?