Пёсий остров - Кристиан Мёрк

Якоб звонил с какого-то незнакомого номера. Лора вытерла глаза и стала перезванивать. Водители грузовиков в ресторане нагревали маленькие дырочки на замерзшем стекле, чтобы подсматривать за ней.

— Алло? — раздался незнакомый голос. Мужской и довольно раздраженный.

— Да, здравствуйте, — начала Лора, в ужасе от того, что это может быть не тот номер. — Кажется, мой муж звонил мне с этого номера. С полчаса тому назад? Простите, если я…

— Вы ошиблись номером, — перебил ее мужчина, и Лора услышала, как он пытается выключить трубку.

Это явно был не его телефон.

— Пап! — завопили где-то рядом. — Па-ап, кто там?

Детский голос, в котором угадывалось недовольство взрослым вторжением.

— Не вешайте трубку! — прокричала Лора, и в телефоне на некоторое время повисла тишина. Затем ребенок подошел.

— Говорит Даниэль, это кто? — раздался требовательный, даже надменный голос.

— Меня зовут Лора Шталь, — представилась Лора, стараясь не запинаться. — Мой муж, судя по всему, звонил с твоего телефона. Было такое? Это очень важно, скажи, где это было. Я его ищу уже столько…

— Слушайте, ну чего вы врете, — прервал ее мальчишка, цыкнув на отца, который продолжал что-то говорить. — Он мне сказал, что его жена умерла.

Лора не знала, смеяться ей или плакать. Она выбрала то и другое и крепче вцепилась в телефон.

— Послушай меня, Даниэль. Мне кажется, ты хороший мальчик. Пожалуйста, поверь мне. Смотри: это был мужчина тридцати с лишним лет, с темно-каштановыми волосами. У него на руке было обручальное кольцо, да?

— Ну наверное, — отозвался мальчик, которому определенно становилось скучно.

— И еще часы! — вспомнила она. — На нем были часы? Очень модные, золотые?

Несколько секунд телефонных помех, затем мальчишка ответил:

— Круто, значит, вы правда она?

Затем он обратился к взрослому в комнате:

— Пап, прикинь, как круто!

— Даниэль! — закричала Лора, испугавшись, что теряет его. — Даниэль!

— Я здесь, чего вы кричите? Дома кричат, тут кричат…

— Прости, Даниэль, — сказала она, чувствуя себя беспомощной в руках этого ребенка. — Но ты можешь мне сказать, где ты находишься? Где ты встретил моего мужа?

Отец пацана потерял терпение.

— Все, ты сейчас же вешаешь трубку.

— Пап, заткнись! — отрезал мальчуган и вновь обратился к Лоре: — Короче, я на Ангилье. В каком-то дурацком отеле, называется «Конч». Название вообще тупое.

— Спасибо, — выдохнула Лора, которой больше всего хотелось в этот момент закричать. Ответ всю дорогу был у нее в руках.

— Да пожалуйста, — сказал мальчишка. — Пока-пока. — И в трубке поселилась тишина.

Лора выехала на бульвар Саут-Кондуит, проехала мимо парка «бомбил» и направилась к ближайшему терминалу на вылет. Она припарковалась на обочине и оставила ключи в зажигании, навсегда забывая и про них, и про машину. Она купила последний билет в аэропорт Уоллблейк на Ангилье и промчалась сквозь контроль безопасности как безумная, вроде тех «граждан подозрительного поведения», о которых отдел Национальной безопасности предупреждает пассажиров.

У Лоры слегка дрожат руки, потому что наконец-то все стало складываться.

— У вас все в порядке, мисс? — спрашивает очкастый турист слева, скорее раздраженно, чем заботливо.

— Да как вам сказать, — отвечает Лора, даже не улыбнувшись.

Ангилья. Зеленый остров из романтических грез. Призрачное убежище семейства Шталей, несуществующее место, которым отговариваются от несдержанных обещаний и упущенных возможностей проявить доброту. Название, которое она научилась ненавидеть.

Лора затягивает ремень потуже и пытается представить, что она скажет Якобу, когда наконец увидит его. Как бы там ни было, Якоб все равно мог оказаться злым гением, стоявшим за всем этим сценарием, пока Манни не обезумел от жадности. Но нет! Она покачала головой, заставив соседа на месте 14А нахмуриться. Мой Якоб меня ждет. И все будет хорошо.

Раздался мягкий звонок, загорелись таблички «Пристегните ремни», и недавнее прошлое растворилось в небытии.

— Чай? Кофе?

Это вернулась женщина в бледно-голубой униформе, улыбаясь как безжизненная кукла и толкая перед собой тележку в обратную сторону.

— Мне, пожалуйста, двойной скотч.

Лора принимает маленькие бутылочки и немедленно выпивает обе, не дожидаясь стакана со льдом. Она возвращает их пустыми раньше, чем улыбка стюардессы успевает остыть.

Самолет дрожит и кренится вправо. Лора выглядывает из окна и пытается различить зеленые островки земли среди бескрайнего аквамарина. Ангилья, думает она так громко, что кажется — ее сосед все слышит. Ангилья. Теперь в этом слове ей мерещится надежда. Лора ощущает все свое тело разом, как будто содержимое только что вернулось в кожаный контур. Словно в ответ на ее призыв, самолет еще сильнее кренится вправо, и она видит, как вдоль крыла лениво выходят интерцепторы, похожие на грязно-серебряные ножи. Еще чуть-чуть. Она прижимает ладонь к иллюминатору и загадывает желание.

Вилли

Вилли считает, что у раскаяния такой же вкус, как у чая, который она потягивает последний час. Открывать секреты — все равно что рисковать остатками своей жизни. Доверие никогда не входило в ее репертуар, и теперь ей хочется как можно скорее отсюда убраться. Нога снова дает о себе знать. Она наблюдает, как Томас силится навести порядок, но под его огромными неуклюжими руками кипы бумаг только растут. Снаружи на террасе бледно горят фонари, привлекая насекомых. Пара самодельных светильников, сделанных из разодранных пополам банок из-под газировки на стальной проволоке, с чайной свечкой, пытаются не отставать от электрических, но ветер постоянно их задувает. Ночь уже в пути, горизонт выстлан звездами.

Священник уложил гостью на своем диване и завернул ее ноги во все одеяла и пледы, что нашлись в доме, где царит худший бардак, чем в комнате Вилли, какой она ее помнит. Ржавая табличка «СЕРФ ИЛИ СМЕРТЬ» занимает все место над дверью, рядом с плакатом, на котором изображена гигантская волна, накрывающая крохотных серферов, — от них остаются видны только кончики носов и доски. Непарные кроссовки разбросаны по потрескавшемуся полу. Пустые коробки из-под пиццы молчаливо объясняют габариты Томаса. Черный великан что-то напевает себе под нос, но Вилли от этого не по себе. Звук заставляет ее нервничать, потому что он специально пытается ее успокоить, подавляя собственную тревогу ради ее спасения. Он держит в руках огромную кучу грязного белья и пытается всунуть ее в набитую битком корзину. На его лбу выступают капельки пота.

— Может, хватит уже? — раздраженно произносит Вилли, осторожно касаясь раны.

Томас останавливается и смотрит на нее. Его глаза гораздо спокойнее, чем его неуклюжие, порывистые движения.

— В смысле — хватит? Тебе нравится, когда беспорядок? Дай мне еще минутку, я просто хочу расчистить тут место.

Если бы у Вилли было с собой оружие, она бы, возможно, попыталась при помощи угроз выбраться наружу и вернуться на спасательный плот. У нее кружится голова с тех пор, как она очутилась на берегу. Не из-за потери крови. Просто нога Вилли не ступала на землю шесть лет с того момента, как она проснулась на «Гдыне». Ее внутренний гироскоп барахлит с непривычки. Дерево и песок под ногами — это неестественно. Она натягивает одеяло до подмышек и обхватывает себя руками. Звук воды, накатывающей на берег, вызывает у нее желание пойти посмотреть на волны. Все в ее разбитой жизни перевернуто с ног на голову. И Вилли предпочла бы снова оказаться жертвой двух незнакомцев, чем позволить кому-нибудь увидеть свои слезы.

— Я все выдумала, — заявляет Вилли, надеясь, что от шока Томас перестанет метаться туда-сюда.

— Что-что? — переспрашивает он, поднимая со стула трусы и стараясь их убрать так, чтобы она не заметила.

— То, что я в церкви наговорила. Это… не знаю, зачем я все это придумала. Просто забудьте обо всем, ладно?

К ее огромному облегчению, Томас садится на стул. Лицо его ничего не выражает.

— Я же сказал, что не буду звонить в полицию. Просто отдохни как следует.

Вилли пытается подняться, сперва высунув наружу раненую ногу и хватая один из костылей. Но вместо того падает на книжный шкаф с фарфоровыми фигурками серферов в героических позах. Томас остается на стуле, наблюдая, как она пытается не наступить на осколки фарфора, усыпавшие пол. Вилли хватает второй костыль как ружье, зажав подмышкой мягкую часть. Затем повисает на костылях, подняв глаза на священника.

— Мне нужно вернуть пистолет, — заявляет она, старательно воспроизводя безжалостные интонации Чумы. — Вы можете забрать его у того копа?

Томас качает головой.

— Что у тебя на уме?