Среди Йоркширских холмов - Джеймс Хэрриот

— А было-то именно так! Сколько уж лет прошло. У вас бы глаза на лоб полезли, расскажи я…

— Я бы ее с собой захватила, коли она готова. Ему она требуется для…

Мистер Бендлоу разразился дребезжащим смешком.

— Меня стариком не назовешь, только-только пятьдесят разменял, но чего я на своем веку навидался… Вот помнится…

— Жилетка-то у вас четвертый месяц, а вы обещали к…

— Знаю, да знаю же! Да только работы невпроворот. А вы, родная, наведайтесь-ка через две недельки, и она будет готова.

— Но она ему нужна для…

— Быстрее не сумею, родная. Заходите.

Миссис Хау с пустыми руками печально удалилась восвояси, а я занял ее место, улыбаясь как мог обаятельнее.

— А, молодой человек! — Выражение на худом цыганском лице мистера Бендлоу не изменилось, но его глаза с неутолимой ненавистью скосились на брюки, которые я держал в руках.

— И что же это вы мне принесли? — простонал он.

— Вот тут внизу они поизносились, мистер Бендлоу. Пообтрепались, и я подумал…

— Ага! Подумали, что я вам их в новенькие превращу! Пустяк нашли! Вы же меня убиваете, ну просто убиваете. Рождество на носу, я спины не разгибаю. Днем и ночью, ночью и днем, ни минутки…

— Так ведь только вот тут внизу, мистер Бендлоу…

— И нога меня одолевает… Сколько же лет она у меня болит? Не сосчитать. Я ходил к доктору Аллинсону. А он говорит: «А прежде она болела?». «Да», — говорю. «Так чего же вы хотите?» — говорит. И дает мне шестьдесят таблеток. Принял я половину, и получше стало. А когда все принял, и вовсе почти выздоровел. Но доктор, он все так и задумал. «Мистер Бендлоу, — говорит, — вы примете половину таблеток, и вам станет получше, а примете вторую половину и решите, что выздоровели. Но вы не выздоровеете, нет, нет. Я вас знаю — вы не захотите снова ко мне прийти. Но я хочу вас увидеть, когда вы примете все шестьдесят таблеток. В тот самый день». Значит, иду я к нему в тот самый день, как он велел, и он говорит: «А, мистер Бендлоу! Пришли, значит». Я говорю: «Да, доктор, день в день, как вы сказали». А он говорит: «Вы кончили принимать шестьдесят таблеток?» А я говорю: «Да, принял все целиком». И он дает мне еще сто штук.

— Чудесно, мистер Бендлоу. Моя жена говорит, вот если бы вы посмотрели, что можно сделать с бахромой…

— А он говорит: «Вам больше не следует бегать вверх-вниз по лестнице». А я говорю: «Не могу, доктор. Я не могу. Я ж работаю не покладая рук». Нет, вы только послушайте, мистер Хэрриот, я вам сейчас такое скажу! Ничегошеньки я не заработал. И еще скажу: не сумели нажить состояние к сорока годам, так никогда не наживете.

— Как видите, пообтрепались они совсем немножко…

— Конечно, можете говорить, мистер Хэрриот, мол, а футбольный тотализатор на что? Вот я сейчас расскажу вам про Литлвудскую лотерею. Вы только послушайте.

Он слегка наклонился вперед с самым сосредоточенным видом, и тут в дверь с улицы вошел мужчина богатырского сложения. Я узнал Джереми Будби, сына крупного землевладельца и весьма внушительную личность.

— Вы меня извините, — прогремел он, слегка меня отодвигая. — Бендлоу, я пришел за своим костюмом. Я уже был на прошлой неделе.

Портной даже не взглянул на него.

— Вы знаете, что я в Литлвудскую лотерею все выигрывал да выигрывал. Но только по маленьким ставкам — шесть шиллингов, не больше. Вот и говорю себе: если поставишь большие деньги, так получишь большие деньги.

— Вы меня слышите, Бендлоу? — Комната зазвенела от оглушительного баса. — Я каждую неделю прихожу начиная с октября и…

— Ну заполняю я карточку на тройную ставку и сразу выигрываю двадцать четыре номера. Жду, жду чека на семьдесят тысяч фунтов да так и не дождался. Где уж! Получил только письмо от одного из устроителей.

— Послушайте, Бендлоу! — От вопля мистера Будби зазвенели стекла. — Вы держите этот костюм уже год, и…

Он поперхнулся. Перед столом, покинув очаг, возник Бланко и посмотрел на него. Задирать голову псу особенно не пришлось — выше и крупнее я собаки не видал. Мистер Бендлоу сообщил однажды, что Бланко горной шведской породы, и я на всю жизнь запомнил, с какой снисходительной улыбкой он выслушал мой удивленный ответ, что о такой породе слышу впервые, Я остался при убеждении, что Бланко — помесь, но в любом случае выглядел он просто великолепно: белоснежная шерсть, могучая грудь, а уж рост! И вот теперь пес неподвижно стоял прямо перед мистером Будби — неподвижно, чуть приподняв львиную голову. В глазах застыла угроза, в груди нарастало утробное ворчание.

Человек и собака смотрели друг на друга. Ворчание стало заметно громче, и на миг губы Бланко вздернулись, показав львиные клыки.

Будби попятился и сказал заметно тише:

— Вы отдадите мой костюм?.. Я…

Мистер Бендлоу, явно раздраженный, что ему слова не дают сказать, взмахнул иглой.

— Еще не готово. Загляните на будущей неделе.

Бросив прощальный взгляд на Бланко, богатырь удалился.

— Прекрасное такое письмо с извинениями, — продолжал портной. — Он сообщил мне, что я бы получил свои семьдесят тысяч фунтов, но их нельзя выслать из-за одного маленького обстоятельства. Да, из-за одного маленького обстоятельства, можете себе представить. Я, оказывается, заполнил шестнадцать квадратов вместо восьми. А письмо и правда прекрасное, и видно было, что он искренне сожалеет, но сделать ничего было нельзя.

— Да-да, очень грустно. А не могли бы вы привести брюки в порядок до конца следующей недели? Я был бы очень приз…

— И от денег этих мне толку бы не было. Я могу про людей с деньгами такое рассказать…

Я уронил брюки на стол, кивнул и стремительно ретировался.

Я медленно брел по улице (в голове у меня кружил водоворот пустопорожних историй, которые здесь я воспроизвожу дословно, благо тогда же сделал записи) и тщился постичь феномен мистера Бендлоу. В конце концов он все-таки отдавал готовую работу, из чего следовало, что кроит и шьет он главным образом по ночам. Портной, кстати, он был редкостный, и мне доводилось видеть его костюмы, столь превосходно сшитые, что можно было понять, почему люди вроде Будби обращались к нему, несмотря ни на что. Все сводилось к чистой удаче: иной раз он удивлял меня, заканчивая починку или перелицовку почти к назначенному сроку.

Его отличала бесподобная уверенность в своих талантах и умственных дарованиях. Собственно говоря, он был настолько убежден, что знает все обо всем и особенно осведомлен в тонкостях экономики, что считал своим святым долгом делиться этими познаниями со всеми, кто оказывался рядом, а поскольку женой так и не обзавелся, то, кроме клиентов, ему благодетельствовать было некого.