Колхоз. Назад в СССР 3 - Павел Барчук

Как же глубоко я ошибался.

*От автора. Вот такую иллюстрацию к главе про ночную погоню с Лютиком создала нейросеть). Мне понравилось. Добавлю в материалы .

Глава 15: От неожиданных встречах темной ночью.

Сначала все было хорошо. Мы с Матвеем Егорычем благополучно дошли до сторожки. Тихо, мирно, без приключений.

Замок по-прежнему имелся на двери, а значит, наше тайное место пока ещё оставалось тайным, несмотря на слухи о погосте, которые бродили по деревне.

Я сразу, пока не стемнело окончательно, залез в старые развалины и принялся изучать их на предмет объема предстоящей работы. Прикинул, что можно сделать и сколько уйдет времени на процесс наведения порядка. Судя по всему, получалось, что много. Дай бог в два месяца уложиться. Повсюду валялся кирпич, грязь и крошево. В некоторых местах проросла трава. Об остатках жизнедеятельности всякой живности вообще молчу. Отлично. Если впрягусь в это дело, до осени точно никто не усомнится, что на кладбище хожу исключительно для общего блага и ради сто́ящей цели.

Немного подумал, подобрал с пола кусок какого-то темного камня и сунул его в карман. Представлю, так сказать, участковому доказательство. Типа, это древнее строение, которое требует однозначного ухода и более тщательного изучения. Думаю, вряд ли он разбирается в этих тонкостях.

Пока возился среди руин, Матвей Егорыч за каким-то чёртом бродил среди могил, изучал надписи, если было, что изучать. Понять мотивы действий деда Моти я уже не пытался. Там своя логика в голове. Периодически с его стороны доносилось громкое бормотание.

— Здесь покоится..., Здесь лежит..., Здесь спит.... Никто работать не хочет!

— Матвей Егорыч, Вы там место приглядываете? Ищите хорошее расположение на будущее? Чтоб соседи не шумные?

— Ты, Жорик, в грязи ковыряешься? Вот и ковыряйся. А мне любопытно. Я тут, считай, никогда особо и не был. Представь себе. Даже пацаном. В детстве мы с ребятами страсть как боялись ходить ночью на кладбище.

— Ого. Прям боялись? Имелись, наверное, местные легенды какие-то, страшилки? Типа, бугимена.

Я хохотнул над своими словами, но машинально оглянулся. Чем темнее становилось на улице, тем атмосфернее выглядела окружающая нас действительность. И атмосфера, ясное дело, была совсем не жизнерадостной. К веселью мало располагающей. Снова поползли по могилам какие-то длинные, черные тени.

— Ага. Легенды.

Дед Мотя сказал это так серьезно, что я против воли напрягся. Руины церкви уже не казались мне особо интересными. А вот желание смыться побыстрее увеличилось многократно.

— Особо известной, Жорик, была легенда, что на кладбище можно выхватить старых кладбищенских мандюлей от старого кладбищенского сторожа. Он в то время ещё работал здесь. Широкой души человек, кстати. Широкой души и тяжёлой руки. Ежели поймает за непотребством, так выдерет… Неделю на задницу не сядешь. Поп его где-то в городе нашел. Ездил по делам своим и привез Василия. Бездомный, что ли он. Ни семьи, ни родных. Лет пятидесяти от роду. Точнее не сказать. О прошлом Василий никогда не рассказывал. Так и обосновался в сторожке. Попадья его подкармливала. Да и бабы наши тоже. Жалели. Он не только кладбище сторожил, да в порядке держал, мог и по хозяйству, если надо, помочь. А потом случай произошел…В то время за самогоноварение срок имелся. До пяти лет. И что? Да ничего! Один хрен гнали за мое-мое. Все. Даже руководство и попы. А что делать? Жить как-то надо. Тем более тогда. Времена были очень тяжёлые для деревни. А самогон... Дороже денег был. Себестоимость выходила два рубля. Продавали за восемь. Где-то и за десять. Ежели, опять же, кого пригласить на работу, самогоном и расплачивались. И вот Васька крепко однажды все село выручил. Был он мужик мелкий, щуплый, какой-то обоженный. Худущий, страсть. Думаю, пока в городе скитался, обморозился не один раз. Про голодуху вообще молчу. И вот произошла следующая история. По жалобе, уж не знаю, какая сука сподобилась, прислал уездный уголовный розыск к нам своего, так сказать, агента. Для борьбы с самогоноварением. У нас в то время почти в каждом дворе курили. Не прям во дворе, конечно. Чаще в кустах. Агент тот приехал и прямиком к председателю. А председатель, как раз, самогон гнал. С секретарем ячейки рабоче-крестьянской партии. Тогда еще дождь прошел такой сильный, на своих двоих обратно из деревни не выберешься, не то, что на лошади или на телеге. Ну, естественно, председатель стол накрыл и зелия своего налил, как полагается. Выпили. Ещё раз выпили. Снова выпили. А потом — слово за слово. И за церковь значит разговор. Мол, как себя поп ведёт? Что он тут говорит? Или не говорит? В общем, приезжий товарисч, самый прыткий, самый идейный, начал доказывать, мол, на кой черт нам вообще это. Религия — опиум для народа, все дела. Председатель говорит, как же ж. Деревенские люди — простые, им нужно это. Ну, слово за слово, опять же, идейный товарисч с нетрезвых глаз решил идти попа к порядку призывать. Иначе, чего приехал. С самогоном борьба сразу не задалась, так хоть тут приложить усилия. Отчитаться ведь придется по возвращению. А дом поповский, чтоб ты понимал, ровно за кладбищем был. Ну и направился этот идейный к попу. Через кладбище. И главное, сам-то он идейный, а один хрен было мужику крепко не по себе. Ещё дождь размыл все. Грязь. В темноте шел, шел, оступился и поехал назад. Да со всего размаху, в яму и манданулся, спиной. То ли свежевырытая была, то ли осталась старая. Хрен его знает. Сейчас не скажу уже. Сидит товарисч в яме. Ночь, кладбище. Что делать, не понятно. Давай орать. Два часа орал, пока голос не сел. Уже просто хрипит. И вдруг слышит, цокот копыт. На кладбище. И дыхание такое, шумное, тяжелое. Самогон крепкий у председателя был, основательный. Хоть два часа прошло, а он не отпускает. Товарисч напрягся. Ну, кто по кладбищу ночью ходить будет? Уж точно не лошадь. Да и звук такой… Характерный. Маленькие копытца. Слышно ж ведь. Он голову поднял, а сверху на него рогатый черт смотрит. Не поверишь… Мы тоже потом не поверили, когда доктор идейного забирал в город… Выскочил он из этой ямы, что снаряд из пушечного ядра. По земляной стене руками, ногами, за корни… Выскочил и бежать. Сам грязный, мокрый. Бежит и думает, мол, а чего это он панике поддался. Он! Большевик. Вот позорище!