Художник зыбкого мира - Исигуро Кадзуо

Обдумав его слова, я заметил:

– А знаете, сэнсэй, все, что вы сказали, в той же степени относится и к моим работам. Но я непременно постараюсь исправиться.

– Впрочем, я давно уже избавился от подобных сомнений, – продолжал Мори-сан, словно не слыша меня. – Если, став стариком и оглядываясь на прожитую жизнь, я пойму, что всю ее посвятил попытке изобразить неповторимую красоту «зыбкого мира», то буду, я уверен в этом, очень собой доволен. И никто на свете не заставит меня поверить, что я прожил свою жизнь зря.

Может, конечно, Мори-сан сказал это немного иначе. Всегда ведь, когда пересказываешь чьи-то слова, они становятся куда более похожими на твои собственные – примерно так я мог бы вещать в компании своих учеников после того, как мы уже немного выпили в «Миги-Хидари». Что-нибудь этакое: «Будучи новым поколением японских художников, вы несете огромную ответственность перед всей нашей культурой. Я горжусь, что у меня такие ученики! И пусть мои собственные произведения заслуживают лишь самой незначительной похвалы, но я, оглядываясь на прожитую жизнь и понимая, скольких я воспитал, скольким помог сделать отличную карьеру, чувствую: никто на свете не заставит меня поверить, что я прожил свою жизнь зря». Обычно после подобных заявлений молодежь, собравшаяся за столом, начинала дружно возражать, заглушая друг друга и требуя, чтобы я перестал столь пренебрежительно отзываться о своих работах, которые, по их твердому убеждению, являются творениями поистине гениальными и наверняка займут должное место в жизни грядущих поколений. С другой стороны, как я уже говорил, многие характерные для меня фразы и выражения я действительно унаследовал от своего учителя, так что, вполне возможно, именно эти слова и произнес в тот вечер Мори-сан, и они навсегда отпечатались в моей памяти, ибо произвели на меня сильнейшее впечатление.

Впрочем, меня снова унесло в сторону. Я ведь пытался рассказать, как месяц назад мы обедали с внуком в кафе большого универмага после весьма неприятного разговора, который состоялся у меня с Сэцуко в парке Кавабэ. Помнится, я рассказывал, как Итиро нахваливал шпинат, «дающий силу».

Как только нам подали обед, Итиро принялся сгребать ложкой шпинат на тарелке. Потом посмотрел на меня и со словами «Гляди-ка, дед!» набрал полную ложку шпината и, высоко подняв ее, стал ссыпать содержимое себе в рот – эти движения напоминали действия пьяницы, пытающегося добыть из бутылки последние капли спиртного.

– Итиро, – сказал я ему, – мне кажется, ты ведешь себя не совсем прилично.

Но мой внук, энергично жуя, продолжал наполнять себе рот шпинатом. Он опустил ложку, только когда в ней ничего не осталось, а щеки готовы были лопнуть. Затем, еще не проглотив все до конца, он с суровым видом выпятил грудь и принялся яростно наносить кулаками удары невидимому противнику.

– Что это ты делаешь, Итиро? Объясни, что ты хотел мне показать.

– А ты догадайся! – с трудом пробурчал он – ему мешала шпинатная каша во рту.

– Хм… нет, не знаю, Итиро. Может быть, это человек, который выпил сакэ, а теперь храбро сражается с врагами? Нет? Ну, тогда сам скажи. Дедушке ни за что не догадаться.

– Это моряк Попай!

– А он кто? Один из твоих любимых героев?

– Попай всегда ест шпинат. Шпинат делает его сильным [9]. – Итиро еще больше выпятил грудь и нанес невидимому врагу несколько свирепых ударов.

– Понятно, – смеясь, сказал я. – Видно, шпинат и впрямь еда чудодейственная.

– А сакэ тоже делает человека сильным?

Я улыбнулся и покачал головой.

– Нет, но сакэ может заставить человека поверить, что он очень сильный. Хотя на самом деле он ничуть не сильнее, чем до того, как выпил сакэ.

– Зачем же тогда люди его пьют?

– Не знаю, Итиро. Может, для того, чтобы хоть ненадолго поверить, что стали сильными. Только силы сакэ не дает.

– А вот шпинат дает!

– Значит, шпинат гораздо лучше сакэ. Ты и впредь продолжай его есть, Итиро. Но ты, по-моему, забыл обо всем остальном, что лежит у тебя на тарелке.

– Мне тоже нравится пить сакэ! И виски. Дома у нас есть один бар, куда я всегда хожу пить сакэ.

– Да неужели? По-моему, лучше бы ты продолжал увлекаться шпинатом. Ты же сам сказал, что шпинат сил прибавляет.

– А мне больше нравится сакэ! Я каждый вечер выпиваю по десять бутылок. И еще десять бутылок виски!

– Ого! Ты правду говоришь, Итиро? Тогда, значит, ты у нас настоящий пьяница. Вот, должно быть, беда для твоей мамы!

– Женщины ничего не понимают в настоящей мужской выпивке, – заявил Итиро, обратив наконец внимание на стоявшую перед ним еду. Впрочем, вскоре он снова отвлекся и посмотрел на меня. – Дед, – спросил он, – а ты сегодня придешь к нам ужинать?

– Да, приду. И очень рассчитываю, что тетя Норико приготовит какое-нибудь особенно вкусное кушанье.

– Тетя Норико купила сакэ. И сказала, что ты, дед, с дядей Таро все и выпьете.

– Ну, это мы запросто. Но я уверен, что и женщины тоже не откажутся немножко выпить с нами. Хотя Норико права: сакэ пьют в основном мужчины.

– Дед, а что бывает, если женщины выпьют сакэ?

– Хм… кто его знает? Женщины, Итиро, не такие сильные, как мы, мужчины. Так что, наверное, они очень быстро опьянеют.

– И тетя Норико может запьянеть! Ну да, она совсем чуточку выпьет и сразу запьянеет!

Я засмеялся.

– Да, это вполне возможно.

– Тетя Норико может стать совсем пьяной! И начнет песни петь! А потом возьмет и уснет прямо за столом!

– Ну что ж, Итиро, – сказал я, смеясь, – в таком случае лучше нам, мужчинам, приберечь сакэ для себя.

– Мы ведь гораздо сильнее женщин, а потому и выпить можем больше.

– Верно, Итиро. Так что сакэ мы лучше оставим себе.

Я на минутку задумался и спросил:

– А ведь, по-моему, восемь тебе уже исполнилось, да? Скоро ты совсем большим станешь. Не могу сказать наверняка, но, возможно, мне удастся сделать так, чтобы сегодня вечером и тебе дали немножко сакэ.

Мой внук с несколько испуганным видом уставился на меня и промолчал. Я улыбнулся ему и посмотрел на тусклое серое небо за окном.

– Ты никогда не видел своего дядю Кэндзи, Итиро, – сказал я, – но ты на него очень похож. В восемь лет он был таким же большим и крепким мальчиком, как ты. И как раз в восемь лет он, помнится, впервые попробовал сакэ. Ладно, Итиро, я постараюсь, чтобы сегодня и тебе чуть-чуть дали.

Итиро, похоже, с минуту обдумывал сказанное мною, потом сказал:

– Мама может не позволить.

– Насчет мамы не беспокойся. С ней твой дед уж как-нибудь справится.

Итиро сокрушенно покачал головой и заметил:

– Женщины никогда не понимали, зачем мужчины пьют!

– Ничего, пришло время и тебе, как настоящему мужчине, попробовать сакэ. Так что насчет мамы не тревожься. Предоставь ее мне. Мы же не можем позволить женщинам во всем командовать нами, верно?

Но мой внук уже думал о чем-то своем. Вдруг он очень громко воскликнул:

– А тетя Норико может запьянеть!

Я засмеялся и сказал:

– Посмотрим.

– Тетя Норико может стать совсем пьяной!

Минут через пятнадцать, когда мы уже заказали мороженое, Итиро задумчиво спросил:

– Дед, а ты знал Юдзиро Нагути?

– Ты, должно быть, имел в виду Юкио Нагути? Нет, Итиро, я никогда не был с ним лично знаком.

Итиро промолчал, изучая собственное отражение в стеклянной панели окна.

– Твоя мама, – продолжал я, – тоже, по-моему, имела в виду господина Нагути, когда я разговаривал с ней сегодня утром в парке. И ты, наверное, слышал, как взрослые вчера за ужином говорили об этом человеке, да?

Итиро еще помолчал, любуясь своим отражением, потом повернулся ко мне и спросил:

– А господин Нагути был как ты, дед?

– Был ли господин Нагути похож на меня, ты хочешь спросить? Ну, для начала, мама твоя, по-моему, так совсем не считает. Просто однажды я кое-что сказал дяде Таро, так, ничего особенного, но мама твоя, видно, отнеслась к моим словам чересчур серьезно. Я уж и не помню точно, о чем мы с дядей Таро тогда разговаривали; наверное, я просто предположил, что и у меня есть что-то общее с такими людьми, как господин Нагути. Ну-ка, Итиро, скажи мне, о чем взрослые говорили вчера вечером?