Бояться поздно - Шамиль Шаукатович Идиатуллин

Игра так и изумляла вычурной оригинальностью, на каждом витке представляя новую декорацию, явно подразумевавшую новый мир за ее пределами, новый лор[11] в ее предыстории и новый тип задания. До него Аля так ни разу и не дошла, но всякий раз с ходу понимала, что тут у нас приключенческий квиз, тут стратегия на ацтекском материале, тут FPS на тему какой-то ближневосточной войны, а тут постап-бродилка. И каждый из вариантов был старательно придуман, тщательно отрисован и налит желанием понравиться игроку остроумным переворачиванием штампов: если пиратская таверна, то с кофейными автоматами, если казарма, то с принтами Барби на покрывалах, если рубленая изба, то с икебаной по фэншую. Раздражало, что рассмотреть все это богатство было непросто: освещение всякий раз было аутентичным, но скудным и малоприятным. Возможно, из-за этого казалось, что стены украдкой ежатся и приседают.

Не хватало и музыки, но этот недостаток с лихвой искупал чистый объемный звук, порождаемый каждым шагом и прикосновением. Плюс время от времени наваливался — как будто не через наушники, а прямо на загривок — густой вязкий шум, то как от заплутавшего в вентиляционной шахте соседского скандала, то как от закольцованного рокота грома. Сперва Аля полагала, что это эхо, долетающее из временно́го пласта ребят, но быстро убедилась, что ее вход в игру происходил строго после того, как остальные лишались возможности производить хоть какой-то шум.

А других источников шума в игре не было — в любой из декораций. Кроме часов, которые оживали на миг один раз из десятка. И людей никаких не было — пока не появлялись тени убийц. Но они, как и положено теням, были бесшумны. Бесшумным, к счастью, был и зад кошки, так и мелькавший время от времени далеко впереди. Бесшумными были и ожившие изображения, временами выглядывавшие или вылезающие из картин, фотографий и витражей, либо притаившиеся под кроватями, в шкафах, затененных углах и оконных проемах. Аля перестала пугаться и обращать на них внимание после того, как убедилась, что они плоские, пустые, ни на кого из известных ей людей или персонажей не похожие и не несущие никакой информации, способной пригодиться.

Иногда они странно пахли — то сыром, то апельсинами или разрытой землей. Запахи, то и дело возникавшие по ходу игры, смущали. Хотя их как раз Аля, наверное, допридумывала под впечатлением сверхчеткой прорисовки. А может, ароматы долетали с улицы, случайно рифмуясь с изображением.

Или Аля просто рехнулась.

Это самый удобный и все объясняющий вариант: никакой игры нет, есть чокнутая Аля, которая неконтролируемо прокручивает в голове калейдоскоп вариантов. Но откуда у Али в голове столько ерунды?

Большую часть того, что накопилось в голове Али, можно без особой натяжки назвать ерундой, но это ерунда понятная, знакомая и любовно собранная — и идиотских черных кабинетов с телефонами и флагами синдиката убийц там точно не было. Как и желания, осознанного или подсознательного, что-нибудь про этих убийц узнать или понять. Они мне неинтересны, их подвиги и преступления меня не касаются, они не имеют отношения к моему миру.

А теперь получается, что вся игра сводится к тому, чтобы узнать про убийц, понять их план и противопоставить ему контрплан. А Аля на это не подписывалась. Правила нарушаются постоянно, везде и всеми, но делать такое в играх — полное бесстыдство.

Да ну вас в баню, думала Аля, утомленно бредя по очередному постылому коридору, опять незнакомому, высокому и в голографических узорах, переливающихся под лиловым светом, и опять понятному до тошноты: вон там будут восемь дверей, здесь поворот, а здесь черный кабинет с хламом и часами. Разные пространства сводились к единой сути, как пестрый слайд, который проецируется то на вылепленные из детского конструктора дюны, то на распушенную вату, то на растянутую складчатую ткань с блестками и все равно остается пестрым слайдом.

Черный кабинет мог быть белой каморкой, фракталом в фиолетовых тонах или грандиозным бесцветным аквариумом, но по сути оставался мрачной комнатой с хламом и часами. Часы всегда оставались одинаковыми. Хлам выглядел по-разному, но сохранял функциональную идентичность: два сосуда, три коробки с мелкими безделушками, одна головоломка, полдесятка носителей информации, один телефон, одна эмблема «Генделя», несколько пустых тайников и так далее.

На сей раз черный кабинет напоминал уютную детскую комнату, медово освещенную ночником. Хлам был довольно аккуратно рассован по шкафчикам и тумбочкам, часы и сейф стояли возле расправленной кровати, а на коврике рядом с кроватью лежала Алиса.

Она умирала.

Если не считать часов и сейфа, это и была комната Алисы — точная копия. И Алиса была своей точной копией, в точной копии любимой пижамы с мишкой Паддингтоном. Паддингтон был плохо различим, потому что грудь и живот Алисы черно лоснились от крови. Коврик пропитался черной кровью почти весь.

Аля упала прямо на это черное и попыталась погладить Алису по щеке, забыв, что это просто игра. Она погладила Алису по щеке. Щека у Алисы была мокрой и прохладной.

Аля взгромоздила голову Алисы себе на колени и попробовала не плакать.

В играх или сериалах жертвы что-то говорили герою напоследок и герой орал: «No-o!», обещал что-нибудь, вставал, сжав кулаки, и шел всех побеждать.

Алиса ничего не говорила. Она просто смотрела на Алю мокрыми глазами, судорожно сглатывая. На очередном глотке Алиса замерла и обмякла. Глаза закатились, полоска между веками белоснежно блестела.

Аля тоже ничего не говорила и не кричала. Побеждать ей было некого. Заставить других победить она не могла.

Она могла только плакать и покорно ждать.

Она должна была понять, что все бесполезно, и смириться.

Она хотела, чтобы всё кончилось наконец. Так или иначе.

Она подумала: «Не дождетесь, сволочи».

И сильно стукнулась лбом о спинку переднего сиденья.

3. Это, деточка, и называется дружбой

Букет Аля узнала сразу. Она сама подарила его Алисе. Той как раз исполнилось пятнадцать, Алины родители согласились, что полукруглая дата требует серьезного подарка, и обещали оплатить любой. Папа, конечно, немножко повыл, когда Аля купила пятнадцать роз и акулу из «Икеи», но папа выл довольно часто и, как правило, неискренне, а по привычке и удовольствия ради.

Алиса накануне усердно нагоняла мистического тумана, рассказывая, что днюха у нее будет особенной и неповторимо прекрасной, так что Аля была готова к самым диким вариантам: плавали — знаем, какие у любимой подруги представления об особенном и прекрасном.

Все оказалось не так страшно — просто два часа в детском кафе, и просто Алиса кроме