Дьявол в бархате - Джон Карр

Истинный библиофил требовал от книги только то, чтобы она была старой и содержала много сведений, не пригодных для практического применения. Имея перед собой такое множество подобных книг, Фентон прекратил ломать голову над дальнейшими переделками дома, даже касающимися улучшения санитарных условий.

Таким образом, ему доставила немалую радость находка фолианта, написанного сэром Джоном Хэррингтоном в царствование королевы Елизаветы82, более ста лет назад. Сэр Джон остроумно и весело описывал изобретенный им первый ватер-клозет, добавив схемы и чертежи, с помощью которых прибор можно было легко соорудить. Напечатав книгу, он посвятил ее королеве Елизавете и подарил ей первую копию.

Королева Елизавета, обожавшая прогресс, распорядилась, чтобы новый аппарат установили в Виндзоре, а книгу сэра Джона повесили на гвозде рядом с ним. Но аппарат не имел успеха, даже среди дам, предпочитавших старомодные приспособления. Фентон, вновь зажигая трубку угольком, который держал щипцами, размышлял над тем, стоит ли использовать в своем доме изобретение сэра Джона, и пришел к отрицательному выводу.

«Я не принадлежу к тем идиотам, — подумал он, — которым нравится потрясать людей другого века современными изобретениями. А это, к тому же, придумано более ста лет назад».

Фентон обратил внимание на то, что четыре мастифа постоянно находились в доме. Когда собаки впервые увидели его, даже в их собачьих душах шевельнулось подозрение. Но когда они услышали его голос, обнюхали его и лизнули ему руку, подозрение исчезло. Мастифы налетали на него, словно пушечные ядра, прыгали, стараясь лизнуть в лицо, носились за ним, угрожая мебели, ползали на брюхе, радостно урча.

Это были старые английские мастифы — сторожевые собаки, охранявшие семью. С длинным, громоздким и неуклюжим телом контрастировали стройные сильные лапы, большие уши поднимались при малейшем звуке, глаза настороженно смотрели над нависшими складками кожи, скрывавшими мощные зубы.

Самый высокий из них доставал Фентону почти до пояса. Двое имели пеструю окраску, а двое — желтовато-коричневую. Их звали Гром, Лев, Обжора и Голозадый. Последняя кличка приведена здесь в несколько смягченном виде. Иногда у Фентона волосы вставали дыбом, когда он слышал, как Лидия подзывает пса, произнося его подлинное имя своим нежным голосом.

Больше других к Фентону привязался пестрый Гром, самый большой и сильный из четырех псов. Конечно, когда Гром находился рядом, можно было ничего не опасаться, но чтобы выпроводить его из комнаты, требовались самые изощренные приманки.

— Дорогой, — сказала как-то Лидия, — ты не забываешь их тренировать?

— Ну… насколько я могу…

— Когда ты говоришь с кем-нибудь, неважно с врагом или другом, никогда не клади руку на эфес шпаги и не вынимай клинок даже на дюйм. Иначе… — И она пожала плечами.

Лидия, подобно своим многочисленным римским тезкам, теперь принимала ванну чаще, чем это было необходимо. Она полностью окрепла, и Фентон не сомневался, что ни одна из придворных дам (которых он до сих пор не видел) не может с ней сравниться. Был случай, когда Лидия затащила его к себе в ванну полностью одетым. Джудит Пэмфлин у себя в комнате, поджав губы, слышала громкий всплеск, довольный смех Лидии и серию ругательств.

Впрочем, Фентон не особенно возражал против того, чтобы его затаскивали в ванну. Ему удавалось постепенно избавлять Лидию от плодов пуританского воспитания. Хотя ей нравилось раздеваться, она сперва была уверена, что делать это можно только в темноте.

Фентон продемонстрировал преимущества этого процесса вечером при ярком пламени свечей, правда, в качестве уступки, при задвинутых шторах. Лидия, сперва робевшая, в дальнейшем испытывала радость и гордость, видя, что это нравится мужу. Ее розовато-белая кожа и стройная фигура доставляли Фентону подлинно эстетическое наслаждение.

Фентон бережно охранял Лидию, особенно следя, как она принимает пищу, когда они обедали в длинной столовой, сверкающей по вечерам серебром. Хотя Лидия наслаждалась вниманием Фентона после грубости и пренебрежения сэра Ника, она однажды попыталась протестовать. Дело в том, что Фентон взял себе за правило съедать верхнюю часть каждого блюда, поставленного перед Лидией, не переставая думать о всех известных тогда ядах.

— Дорогой, — сказала Лидия, — я читала истории о королях, у которых за столом всегда присутствовали дегустаторы. Такой король мог умереть от голода на своем золотом троне, так как ему всегда доставались остывшие и обглоданные куски.

10 июня… Этот день неумолимо приближался, не выходя из головы Фентона, которому пришлось ответить:

— Так надо, дорогая.

— Но кто может осмелиться повторить попытку, когда ты…

Лидия хотела сказать «так изменился», но сдержалась. Мастифы сновали по комнате, кроме Грома, который дремал, растянувшись у ног Фентона.

— Снаружи мне едва ли может грозить опасность, — продолжала Лидия. — На ночь дом заперт, словно крепость, и его охраняют собаки. К тому же ты ведь обо всем догадался. Это была…

Собираясь сказать «Китти», Лидия снова сдержалась и опустила глаза. Она не могла заставить себя произнести ненавистное имя. Когда Лидия подняла взгляд, то ее внешность могла бы очаровать сэра Питера Лели83. Пламя свечей переливалось в ее волосах, голубые глаза ясно выражали ее чувства.

— Неужели для тебя и в самом деле так важно, что случится со мной? — мягко спросила Лидия.

— Очень важно, Лидия! Клянусь Богом!

Они часто выезжали верхом за город: Лидия в дамском седле на пони, Фентон на превосходной кобыле, купленной им у Джорджа. Они скакали через поля к высоким холмам Хэмстеда или даже Хайгейта. Там, в комнате уютной гостиницы, они могли есть сыр и запивать его пивом, Не опасаясь яда.

Когда они возвращались назад при свете месяца, Лидия всегда что-нибудь напевала. Однажды Фентон с удивлением услышал, что она поет песню кавалеров:

Приветствуй беду, попирая гробы…

Из-под полуопущенных век Лидия искоса взглянула на Фентона, стараясь понять, не напоминает ли ему эта песня о Мег. Она была бы полностью счастлива, если бы могла выбросить из головы самое ненавистное для нее имя. Фентон… почти забыл Мег. Во всяком случае он не упускал из виду ни одного куста или изгороди, откуда могла грозить опасность. Под правой стороной голубого бархатного камзола, за поясом для шпаги, тайком от Лидии торчали два пистолета.

Лидия мечтательно вздохнула.

Иногда вечерами, когда все уже расходились по домам, они прогуливались по Сент-Джеймсскому парку, стоя у пруда, сделанного по приказу короля, с утками, журавлями и даже фламинго. А однажды днем Фентон собрался отправиться с Лидией в Сити и посетить театр.

Ему было известно, что Герцогский театр84 некоторое время назад переехал с Линкольнс-Инн-Филдс в новое здание на Дорсет-Гарденс, в Уайтфрайерс. Им незачем было добираться туда по шумному, перепачканному сажей Стрэнду. Они решили ехать по воде — самым приятным способом передвижения при наличии времени и денег.

Щеки Лидии раскраснелись, а глаза сверкали от бурной радости. Она решила надеть свое лучшее платье — серо-голубое с серебром. Лидия стояла перед зеркалом, пока Джудит Пэмфлин помогала ей с побледневшим от злости лицом и губами, ибо она знала о намерении ее хозяйки посетить театр, что являлось грехом.

Фентон, прислонившись к стене, наблюдал за тем, как Лидия одевается. Если бы у Джудит хватило смелости, то она убила бы его без всяких угрызений совести. Она и Фентон словно символизировали круглоголового и кавалера, которые никак не могут вступить в поединок.

Фентон давно бы избавился от Джудит, если бы не ее преданность Лидии. В отличие от горничной, он ненавидел не ее саму, а ее пуританские замашки. Достигнув компромисса со слугами относительно ежемесячной ванны, Фентон знал, что мисс Пэмфлин не согласится и на это. Так оно и вышло. Тогда Фентон пригрозил собрать всех слуг, приказать Большому Тому в их присутствии раздеть ее, поставить под насос и держать там, пока вся вода не кончится. Джудит пришлось подчиниться.

Но теперь, когда речь зашла о театре, Джудит больше не могла сдерживаться и не высказать своего мнения по этому и другим терзающим ее вопросам.

— Этот человек, — резко обратилась она к Лидии, кивнув в сторону Фентона, — затягивает тебя все сильнее в пучину плотских страстей!

Фентон молча ожидал продолжения.

Три недели назад Лидия всего лишь пробормотала бы какие-нибудь успокаивающие слова. Теперь же она повернулась и уверенно ответила:

— Не вижу ничего плохого в плотских страстях! Разве я не его жена?

Джудит предостерегающе подняла палец.

— Жена или нет, похоть — грех в глазах Господа…

— Стоп! — негромко произнес Фентон. Вцепившись в пояс под атласным жилетом, он шагнул к ней.