Самый темный вечер в году - Дин Кунц

Сидя за столом, девочка открывает пакет с печеньем, опять оставляя без внимания картофельный салат. Она интуитивно чувствует ловушки матери.

Лунная девушка уже держит в руках голую куклу. Конечности на шарнирах, так их можно передвинуть в любое положение. Но она сгибает назад руку в локте и отламывает кисть и нижнюю часть руки.

— Толстая, маленькая сладкоежка, — шипит она.

Харроу находит безжалостность эротичной.

— Пигги у корыта.

Власть — единственное, что его восхищает, единственное, что имеет значение, а насилие, эмоциональное, психологическое, физическое, — есть чистейшее проявление власти. Абсолютное насилие — абсолютная власть.

Наблюдая в этот момент за Лунной девушкой, он более всего хочет увести ее в их комнату без окон, в их идеальную темноту, где они смогут заняться тем, для чего созданы, в полной мере проявить себя, и кромешной тьме наброситься друг на друга, словно два зверя.

Глава 34

День близится к вечеру, так что воздух окрашивается в цвет разбавленного бренди.

— Она казалась мне такой свободной, раскрепощенной, — Брайан стоял у окна кабинета. — Смелой, немного резковатой, забавной. Но после того, как мы какое-то время побыли вместе, я начал понимать: с ней что-то не так.

Эми уже заглянула в электронные письма Ванессы. За десять лет их накопилось много. Нескольких вполне хватило для того, чтобы отпала необходимость читать остальные.

— Я хотел с ней порвать, но она обладала невероятным магнетизмом, — в голосе слышалось отвращение к самому себе. — Магнетизм. Все так. Она была страстной, невероятно страстной, я уже понимал, что психически она неуравновешенная, но дал слабину. И это чистая правда.

Он начал рассказ, сидя лицом к Эми, но даже через десять лет после тех событий стыд заставил его отойти к окну, которому он сейчас и признавался.

Эми хотелось подойти к нему, положить руку на талию, дать знать, что ничего между ними не изменилось. Но, возможно, ему требовалось отвращение к себе, чтобы выжать из себя все эти секреты. Она чувствовала, что ее любовь может ослабить его, и Брайан, похоже, это понимает, а потому ей не оставалось ничего другого, как ждать, пока он сам не решится вновь взглянуть ей в глаза.

Фред и Этель спали, улегшись спинами друг к другу. Никки бодрствовала, слушала внимательно, пусть и делала вид, что разговор этот совершенно ее не интересует.

— Я и представить себе не мог, что она хочет ребенка. Из тех женщин, с которыми я тогда встречался, она меньше всех годилась в матери.

Раз уж Эми не могла сейчас прикоснуться к нему, ей не оставалось ничего другого, как встать у другого окна и тоже смотреть на движущийся к вечеру день.

— Когда выяснилось, что она забеременела, произошло ужасная сцена. Но совсем не такая, как ты могла бы ожидать. Она заявила, что хочет моего ребенка, что он ей необходим, а вот меня она больше видеть не желает.

— Разве закон не дает тебе каких-то прав?

— Я пытался с ней это обсудить, она же хотела говорить только о том, что мне впору примерять корону самого большого неудачника этого мира.

— Если она так о тебе думала, почему хотела от тебя ребенка?

— Я не мог этого понять. Она просто исходила злобой. Ненавидела меня, презирала. Разнесла в пух и прах мои пристрастия в одежде, музыке, книгах, мои деловые качества, финансовые перспективы, все. С чем-то я мог согласиться, с чем-то — никогда. Мне пришлось уйти от нее.

Свет катящегося к горизонту солнца и плывущие по небу облака создавали невероятно красивую картину, так разительно отличающуюся от отвратительной истории, которую ему приходилось рассказывать.

— Я ожидал, что она позвонит. Не позвонила. Я сказал себе, ну и черт с ней, теперь это уже не мое дело. Но среди того, что она мне наговорила, хватало правды. Теперь мне не нравилось то, что я видел в зеркалах. Я постоянно думал о ребенке, которого она носила под сердцем, моем ребенке.

Какие бы недостатки ни отличали его в те дни, он стал хорошим человеком. Эми понимала, что со временем он захочет услышать об этом от нее, но не теперь.

— Мне потребовался месяц, чтобы понять: если ребенок не станет частью моей жизни, тогда и нормальной жизни у меня не будет. И с каждым годом она все в большей степени будет идти наперекосяк. Я позвонил Ванессе. Она сменила номер телефона.

Я поехал на ее квартиру. Она уже съехала. Нового адреса не оставила.

Эми вспомнила его слова о том, что однажды он видел ребенка.

— Но ты ее нашел.

— Три месяца я обзванивал наших общих знакомых. Она с ними больше не общалась. Оборвала все прежние связи. В конце концов, у меня нашлись деньги на частного детектива. Но даже он с большим трудом вышел на ее след.

Цвет бренди на облаках стал более насыщенным, начало окрашиваться и синее небо.

— Она жила в огромной, дорогой квартире с видом на бухту Ньюпорта. Аренду платил владелец большой строительной фирмы. Паркер Хисскас.

— В наших краях это известный человек.

— Когда я заглянул к ней, она была уже на седьмом месяце. Уделила мне пять минут, чтобы я увидел, в какой живет роскоши. А потом велела служанке проводить меня до двери. Наутро ко мне пришел знакомый Хисскаса.

— Вот так сразу?

— Нет, не мордоворот. Тип, конечно, неприятный, но вежливый. Сообщил мне, что Хисскас женится на даме после рождения ребенка.

— Если это был их ребенок, чего ждать?

— Меня это тоже удивило. А потом его знакомый предлагает мне работу — спроектировать дом для еще одного знакомого Хисскаса.

— Если бы это был его ребенок, он не пытался бы откупиться от тебя.

— Я отказался. Пошел к адвокату. Потом ко второму. Они мне сказали одно и то же. Если Ванесса и Хисскас говорят, что отец — он, у меня нет никаких оснований для проверки на ДНК.

Нотки отвращения к себе и злости слышались в голосе, но Эми уловила еще печаль.

— Я пытался найти способ доказать свое отцовство, когда как-то вечером она пришла ко мне с двухмесячной дочкой на руках: девочка родилась раньше положенного срока. Она сказала… — на какие-то мгновения Брайан запнулся, не в силах повторить слова Ванессы. Но собрался с духом. — Она сказала: «Посмотри, чем ты меня накачал. Это тупая, маленькая уродина. Твоя тупая маленькая уродина лишила меня всего».

— То есть с Хисскасом у нее все лопнуло.

— Я так и не понял, что у нее с ним произошло. Но лопнуло, это точно. Ребенок был не его, и ее вышвырнули. Она хотела денег, спросила, сколько я могу заплатить за ребенка. Я показал ей чековую книжку, выписку из банка. Я заделал ей ребенка, а потом довел дело до того, что его выставляли на продажу. Получалось, что я ничем не лучше, чем она.