Непобедимый эллин - Валентин Леженда

Могучий герой задумался.

— Про птичку, — наконец ответил он, — народную песню…

Музыканты закивали и взяли первый аккорд. Софоклюс заткнул уши, не желая слышать этот позор.

Геракл сделал одухотворенное лицо и утробно запел:

— О птичка, птичечка-а-а-а… на нежном лепестке-е-е-е… сидишь ты, словно мотыле-о-о-ок. Прекрасный руче-е-о-ок бежит меж живописных гор Колхиды. Вдали тихонько бухает топо-о-о-ор, циклопы валят крепкий ельник, наверное, сегодня понедельни-и-и-ик…

К счастью, песня была относительно короткой.

Пропев куплет восемнадцать раз, сын Зевса требовательно поглядел на зрителей.

Постная рожа была лишь у одного заткнувшего уши Софоклюса.

— Браво! — хрипло проревел всё тот же пьяный голос, и зрители разразились оглушительными овациями.

Сын Зевса благосклонно склонил голову. На сцену полетели цветы и пустой кувшин из-под вина, угодивший в одного из арфистов.

Да, это был самый настоящий триумф.

В тот же день Геракл с Софоклюсом покинули Фракию верхом на двух крупастых зебрах. Ну а о золотой колеснице позаботился добрая душа Гефест, переправив повозку в Тиринф при помощи верной телепортационной пушки.

Таким образом, благодаря своей находчивости и несомненному певческому дарованию могучий Геракл с легкостью исполнил восьмое поручение Эврисфея.

Глава четырнадцатая

ГЕРАКЛ У АДМЕТА

Ишаки Диомеда оказались на редкость строптивыми.

Но Геракл быстро приструнил животных, повесив перед мордой каждого по сочному персику, привязанному веревкой к длинной крепкой ветке.

Персик на бегу раскачивался, и ишак резво бежал вперед в тщетной надежде нагнать сочный плод.

Особенно тяжело приходилось тому копытному, на котором ехал огромный сын Зевса, но лакомый персик делал свое дело.

Правда, ишак Софоклюса по совершенно необъяснимой причине скакал задом наперед.

— Что это с ним? — удивился Геракл, но причина столь странного поведения животного выяснилась довольно быстро. Просто историк сожрал болтавшийся на веревочке персик.

— Софоклюс, — с чувством гаркнул сын Зевса, — какая же ты всё-таки скотина!

— В таких условиях я совершенно не могу продолжать работу над твоим эпосом, — недовольно ответил историк. — У меня окончательно расстроились нервы, а когда я нервничаю, то хочу есть, а когда хочу есть, то я нервничаю!

— Серьезная проблема, — кивнул сын Зевса. — Тогда попробуй сочинять вслух.

Хронист призадумался.

— Итак, ишаки Диомеда! — с пафосом воскликнул он. — Или нет, лучше пусть будут жеребцы.

— Жеребцы?

— Конечно, так благородней и величественнее.

— Всецело согласен.

— Жеребцы Диомеда! — снова возвестил Софоклюс. — По поручению Эврисфея пришлось отправиться Гераклу во Фракию к царю бир… бис… как же там было? К царю бизонов Диомеду.

— Каких еще бизонов? — разозлился Геракл.

— У этого царя имелись невероятной красоты и силы жеребцы, — невозмутимо продолжал историк. — Они были прикованы цепями в своих стойлах, ибо лишь особые путы могли удержать их.

— Пока хорошо! — похвалил сын Зевса. Софоклюс приободрился:

— А кормил своих дивных жеребцов царь Диомед человеческим мясом…

— Всё, довольно! — хрипло выкрикнул могучий герой. — Никакой больше чернухи! Я не желаю слушать этот бред. Ну а если ты всё-таки посмеешь написать нечто подобное, то… пеняй на себя.

— Ладно-ладно, — пошел на попятную хронист, — так уж и быть, придумаю в следующий раз что-нибудь другое…

— Да, кстати, — вспомнил Геракл, — а как там обстоят дела с моим седьмым подвигом, касающимся Критского Быка?

— Седьмой подвиг в стадии разработки, — ответил Софоклюс.

— В стадии? Это в смысле меры длины? — уточнил могучий герой.

— Нет, это в смысле творческого этапа, — пояснил историк. — Ведь то, что я пишу сейчас по ходу героических дел, всего лишь наброски моего великого труда. Всё еще будет много раз обдумываться, переписываться и вычитываться в спокойной, благоприятной обстановке.

— Например, в каком-нибудь питейном заведении! — хохотнул Геракл.

— Можно и в питейном заведении, — согласился хронист. — Тебе-то какое дело?

— Да мне, собственно… — Герой озадаченно почесал левую бровь, чуть не свалившись при этом со своего ишака.

— Собственно что?

— Всё равно.

— Значит, порядок! — улыбнулся Софоклюс. — Про Критского Быка придумаю что-нибудь потом, а то одно и то же всё время получается: сумасбродное задание, кровожадный монстр, короткая эффектная битва и триумфальная победа.

— А по-другому и быть не может, — пробурчал сын Зевса. — Ты ведь учти, я всё проверю, вычитаю, отредактирую, а то ты уже про лернейскую гидру мне такого наваял! Особенно мне понравился друг Иолай, которого у меня отродясь не было.

— Гм… — смущенно кашлянул историк. Но тут Геракла осенило.

— Слушай, Софоклюс, — радостно сказал он, — а давай как-нибудь назовем наших кривоногих полосатых друзей. Ну, в смысле подберем подходящие имена ишакам.

— Давай, — согласился хронист.

После коротких дебатов с обычными переругиваниями эллины сошлись на двух более или менее звучных именах. Зебру Геракла назвали Герой (за сильно выпяченный полосатый зад), а зебру Софоклюса нарекли Аресом (за тупое выражение длинной морды).

— Отлично! — рассмеялся сын Зевса, резко сворачивая с дороги.

— Эй, ты куда? — закричал историк, с трудом управляя своей «лошадкой».

— Великий Геракл всегда выполняет свои обещания!

— Какие еще обещания?

— Но ведь последние дни ты только и мечтал о том, чтобы славно выпить?

— Н-ну да, — неуверенно подтвердил историк, заставив, наконец, упрямого ишака семенить в нужном направлении.

— Вот и устроим очередной героический перерыв, — с воодушевлением пояснил Геракл. — Заскочим в гости к царю Адмету. Это тут недалеко… вон, я уже вижу стены города Феры.

— А почему именно к Адмету? — не понял Софоклюс. — Чем он лучше других достойных правителей?

— У него вино — закачаешься, — весело подмигнул своему хронисту сын Зевса.

Что ж, немного передохнуть им действительно не мешало.

Однако не очень удачный момент выбрал Геракл для налета на винные погреба царя Адмета.

Большие проблемы были в доме царя Фер, так как его жена Алкестида со дня на день должна была сойти в подземное царство мрачного Аида или, иными словами, умереть. Но не вследствие какой-нибудь болезни или предсказанного несчастного случая. Во всём был виноват сам Адмет, который оказался тем еще прохвостом.

Избрав его в качестве мишени для своей очередной искрометной шутки, всемогущие боги (в лице известного олимпийского весельчака Аполлона) выдали царю весьма оригинальное пророчество. Пророчество это гласило, что избежать неминуемой насильственной смерти (во время внезапного дворцового переворота) царь сможет лишь в том случае, если кто-либо (всё равно кто, но желательно родственник) согласится добровольно сойти вместо него в подземное царство Аида.

Хитрил Адмет и так и сяк, пытаясь избежать ужасного предсказания. Чтобы пресечь дворцовый переворот, царь каждую неделю изгонял из Фер очередного казначея, начальника стражи и личного повара. Это были, по его мнению, самые опасные люди в его маленьком царстве. В конечном счете у стен Фер собралась огромная толпа желающих попасть на стремительно освобождавшиеся престижные вакантные места.

Дело кончилось тем, что один из новых царских поваров, оказавшийся пронырливым слепым бродягой, сварил правителю на обед издохшую крысу, и вот именно тогда Адмет загрустил всерьез.

Решил он попросить своих престарелых родителей, чтобы кто-нибудь из них согласился помереть вместо него. Всё равно старые кошелки уже обеими немощными ногами стояли в фамильном царском склепе, да и пользы от них было немного, сплошные упреки. Но те и не подумали согласиться, а вместо этого послали обнаглевшего сыночка в одно очень темное и далекое место, кое из соображений цензуры лучше всуе не поминать.

Упорный царь и тут не сдался, продолжая свои отчаянные потуги избежать проклятия. Боги на Олимпе веселились от души, наблюдая за ним.

Решил Адмет обратиться всё с той же просьбой к жителям Фер: мол, не хочет ли кто добровольно умереть за царя?

Таких придурков, понятное дело, не нашлось. Хотя нет, один юродивый почти согласился, но его в тот же день случайно переехала колесница. Хотя случайно ли?

Так или иначе, но Адмет окончательно приуныл и даже впал в легкую маниакальную депрессию. Жизнь ведь только начиналась. Всего тридцать лет, а он уже царь живописной богатой части Греции, муж красавицы Алкестиды и любовник ненасытной молоденькой жрицы храма Афины. О, горе, горе…

Ну к кому еще мог обратиться хитрый мерзавец?

Возможно, он бы обратился к Гераклу: «За то, что я устрою тебе грандиозный пир, спустись-ка в царство Аида вместо меня».