В глубине тебя (СИ) - Ренцен Фло

Не то чтобы Каро просила у меня разрешение на выезд — она отпрашивается у самой себя.

Каро рассказывает, что «это» будет уже скоро, на днях, и я понимаю, что мы с ней видимся в последний раз.

Будто только сейчас заметила, спрашиваю:

— Так а где малой?..

— На обследовании. Сим повез. Женья с ними на всякий случай.

«Женья» — это Евгения Михайловна, русскоязычная няня Ярона, которую Симон «выписал» из Израиля, по образования, кажется, логопед. Она тоже едет с ними — обратно — в Тель-Авив. Да, состоятельность мужа порой многое упрощает.

Как, например:

— Сим показывал мне, где мы будем жить — там просто обалденно! А вообще, в Тель-Авиве жизнь непомерно дорогая. Гораздо дороже, чем в Берлине.

— Ну, Симон-то потянет...

— Сим потянет, — соглашается Каро. — Кроме того, у него там, действительно, родственников много, а здесь — никого. Кстати, есть у него там один троюродный брат — врач-радиолог, тридцать восемь, не женат. Такой симпатяга.

— Мгм-м-м, — улыбаюсь я.

— Глядишь, через пару месяцев все уляжется, приедешь в гости — познакомлю. С этим или с другим. Они там все красавчики.

— Я слышала, они там все и консервативные жутко. Сразу — замуж, адвокат плюс брачный контракт. Домашний арест под невыездом.

— Да, у них там все по-серьезному, — подтверждает Каро без тени улыбки, при этом взгляд ее недоумевает: «А в чем проблема?»

Если муж состоятельный и работать не надо — разве ж это плохо...

Короче, в представлении Каро это никакое не прощание, а чтобы она пыталась меня с кем-нибудь познакомить — это не ново, но по-новому трогательно. Понимаю, что я у нее где-то «тут», причем давно там поселилась. Поэтому такие мелочи, как смена места жительства, да что там, субконтинента ничего не меняют. Это сильно.

В который раз гадаю, что с ней будет, что будет с ее болезнью, долго ли она протянет в новой роли жены и матери и сколько протянет в общем. На данный момент прогноз почему-то вырисовывается утешительный.

Поскольку мы не прощаемся, то и в дверях Каро вместо чего-то «такого» говорит спокойно, будто мы увидимся завтра:

— Хорошо — теперь могу оставить тебя и не переживать. Но сама-то ты понимаешь, что так нельзя.

— Как — «так»?

— «Так» — в смысле одной.

— Слушай, у меня все хорошо.

— О, нет, — говорит Каро с твердой уверенностью. — У тебя далеко не «все хорошо». Симон рассказывал мне про твой «отъезд» во время моих преждевременных схваток.

Мать твою, думаю, поражаюсь я этому твоему Симону. Поражаюсь.

— Я поняла, что ты лишь устранила симптомы, но не вылечила недуг. Причем все проблемы исходят от тебя, это я тебе уже говорила.

— Симптомы — это Рик? Его нет и не будет. Сожалею, если Нина заливает тебе обратное, пытаясь настроить против меня.

Стараюсь не ругаться на последних метрах, говорить спокойно и равнодушно.

— Его нет рядом, но он есть у тебя в голове. До него не было ничего похожего, а теперь ты тоскуешь. Я знаю, Кати, что такое одиночество — теперь и ты по-настоящему его ощущаешь. Собаку, вон, завела.

— Мне ее подкинули.

— Я тебя умоляю. Короче, я работаю над анализом — тебе. Надиктую, пришлю — просто прослушай, когда будет свободная минутка, а ты сама — в состоянии воспринимать. Пока.

Может, она специально устроила сейчас весь этот отвлекающий маневр, чтобы избежать долгих и грустных прощаний.

Я — это не Каро. Выхожу от нее и осознаю, что больше ее не увижу, вернее, когда увижу — сама теперь не знаю. Меня начинает трясти, как на аттракционах в юности, только без гормона счастья.

Уже отойдя от их дома, с другой стороны улицы вижу Симона с ребенком в сопровождении няни Евгении Михайловны. Меня подмывает подскочить к нему, удостовериться, что все в действительности так, как сказала Каро, что она ничего не насочиняла, и они и правда уезжают в Израиль. Нелишним будет также сигнализировать ему, что я за ним наблюдаю, но... вновь чувствую, что это неуместно и отпускаю их навстречу их судьбе. И снова, в который раз мне кажется, что все будет хорошо. У них, по крайней мере.

— Ну что, парень, — тискаю дома Рикки — его только что вручила мне дог-ситтер. — Бросили нас, м-м-м? А я ж говорила...

Но отчего-то мне совсем не грустно. Собака, которую я типа «завела, чтобы скрасить себе одиночество», делает своей барашково-кудрявой головой невероятный подброс ко мне и лижет мне лицо. Я всегда его за это ругаю, как и за то, что он спит у моей постели. Но я не знаю, как ругать правильно, поэтому вся моя ругань проваливается куда-то, нигде не задержавшись. А Рикки, как мне кажется, рулит мной.

Ему явно нужна дрессировка. Просто поначалу я была уверена, что он у меня не задержится, поэтому не помышляла ни о собачьей школе, ни о том, чтобы элементарно проконсультироваться в сети. Но время идет, он у меня уже третью неделю и теперь вряд ли сам куда-то денется. Обратно в приют я его не отдам ни за что на свете — приняла в семью, что ли.

Как видно, дрессировать придется. Заставила себя почитать и узнала, что любой пес — это все тот же волк, а ты — его стая. А в стае может быть только один вожак, и если это не ты, то, значит, он.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ Мечта моряка

У нас почти зима — не верится, что сейчас вообще где-то может быть тепло.

— Каро уезжает, ты в курсе? — рассказываю Рози.

— Когда?

— Скоро. Вот-вот.

— Куда? — спрашивает Рози. — Как она там, вообще?

— Муж по состоянию здоровья увозит их с ребенком в Израиль.

— М-да, там медицина сильная, — рассеянно соглашается Рози. — Блин, я б тоже сейчас уехала, чесслово.

— Что, так плохо все с «Констанцей»?

— Пипец, — вздыхает Рози. — причем, полный. Ну просто все пинают — менты, страховка, ведомства — одно, другое, третье...

— С ведомствами помогу, — говорю. — Давай, скажи Сорину, пусть на меня доверенность выпишет...

— Конфет, да я ж знаю! — с влюбленным драматизмом восклицает Рози. — Да только ведомства еще меньше всех напрягают. Какая-то тварь на полном серьезе настучала — это, мол, отмыв бабла, накол страховки. И тут они его так за жопу взяли — и тот отчет им подавай, и эту экспертизу. Будто какой-то рукастый гад подставил.

Мы-то с ними втроем на гопников тех думали, но полиция тверда и неумолима — слишком мало против тех улик, вернее, никаких.

— У него есть конкуренты? Обваленная крыша? — спрашиваю. — Среди своих?..

— Ты хочешь сказать, среди наших, — горестно вздыхает Рози. — Он сам не знает или говорить не хочет. Все по-своему делает... Он только с виду такой добродушный... ух-х, Кати, как же я с ним задолбалась, с паразитом...

Она в отчаянии — и пышет жаром от полноты чувств к Сорину, чему сама же улыбается.

Да, думаю, это они могут — а ты с ними долбайся. Но и не любить их нельзя — это тоже факт.

— «Левака» много? Окромя «Констанцы»?

— Изрядненько, — говорит Рози. — Но это ж давно у него, и Констанца была давно, только под другим названием. Это я несчастье ему принесла.

— Он тебе сказал?

— Не, сама так думаю.

— По-моему, зря. Во-первых, «счастья» или «несчастья» в бизнесе не бывает, а во-вторых, это ж не ты подожгла. Он-то сам как?

— Да ниче. Другие источники дохода есть же. Обидно, правда — столько вбахал. Плюс он любил это кафе, я же знаю. Плюс сказал пару раз — жалко, он ведь меня там повстречал, но и, мол, подумаешь — четыре стенки, потолок. Стойка со стульями. Похер. Не первый раз наезжают.

— Так это наезд все-таки был?

— Ох-х, да не знаю я...

Рози действительно устала.

Да ей и не надо знать, а надо... отдохнуть, думаю внезапно. Отойти от всего этого. Правда-правда, им обоим надо. Как-нибудь все разрешится, а не разрешится — элементарно подождет.

— Слушай, — говорю, — а твой же в других своих точках не сам пашет?

— Не-а.

— То есть, они у него уже давно и люди там надежные, проверенные.

— Ну да. В основном, родня его.