Ночная охота - Юрий Козлов

Антон вдруг покрылся потом, как будто побывал под дождем.

Почему он все время летит вверх? Земля исчезла внизу в ночной дымке, как будто не было никакой земли. Неимоверным усилием воли Антон вернул себе способность переставлять конечности. Бросил взгляд на приборы. Ожившие, они шевелили стрелками, как мухи лапками. Топлива в баке было на три четверти. Высота — два с половиной километра.

Пытаясь выровнять машину, Антон навалился на штурвал, двинул ногой педаль. Вертолет клюнул носом, скорость резко увеличилась, как если бы Антон вознамеривался спикировать на голову невидимым врагам. Испугавшись, он совершенно отпустил педаль, машина камнем ухнула вниз. Антон чудом поймал равновесие. Сочетать управление педалью и штурвалом было неимоверно трудно.

Антон вспомнил, как однажды Кан пришла к нему на свидание с подружкой. Управиться с ними двумя было гораздо проще, не говоря о том, что несказанно приятнее. Подружка оказалась не такая раскосая, как Кан, но с более темной кожей. На лбу у нее было нарисовано зеленое пятнышко. Антон, помнится, попытался слизнуть его, однако пятнышко оказалось стойким.

Постепенно, по атому Антон отвоевывал свою бессмертную душу у «отложенного ужаса», выкристаллизовывал волю из противоестественного душеметаллического раствора, побеждал необоримое желание бросить штурвал, зажмуриться, зажать уши руками и ждать, ждать, когда все закончится! Это была новая — по ту сторону ничтожества — жизнь, как если бы он мужественно вытерпел чудовищную боль, победил тело.

Антон освоился, управление машиной даже стало доставлять некоторое извращенное удовольствие. Он подумал: хорошо бы Бруно и Кан сейчас увидели его. Скорее всего, они и видели. И надо думать, восхищались его лихостью. Если, конечно, мыслили прежними категориями. Елена решительно не изменилась, когда стояла в голубом проеме в обществе его друзей и Дон Кихота. Бруно же и Кан казались пришибленными, не то чтобы обиженными, но разочарованными. Антон ощутил запоздалую горькую тоску, что их больше нет. «Нельзя быть абсолютно уверенным, что кто-то умер, если не знаешь этого наверняка!» — строго сказал себе Антон. Но он знал, что это не так. Можно, еще как можно.

Раздражало большое количество неизвестных кнопок, рычажков, качающихся и неподвижных стрелок. К чему они, если он так хорошо обходится без них? И еще холодила мысль о предстоящем приземлении. Хотелось верить, что оно произойдет само собой.

Антон спохватился, что не следит за направлением полета, взглянул на Золу — впервые, как сели в вертолет. То, чем занималась Зола, бесконечно изумило его. Она красила красной, как кровь, помадой губы, глядясь в крохотное круглое зеркальце. Неужели он так хорошо управляет вертолетом, что она не чувствует болтанки? Неужели она так уверена в нем, что единственное, что ее сейчас волнует, — губы?

Антон посмотрел вниз. Ночная дымка сменялась туманом. Сквозь темноту изгибисто тянулась узкая белая лента. В ее клубящемся чреве подрагивали редкие огоньки. Это была река. Она первая оделась туманом, но скоро он встанет над болотами, полями, лесами — везде, где есть трава и листья, а на них вечерняя роса. Антон подумал, что надо вернуться вдоль реки к огромному сухому полю. Оно уйдет под туман последним. На поле-то он сумеет посадить вертолет.

Антон резко повел штурвал вправо, не без лихости развернулся. Чем решительнее, бесцеремоннее он обращался с машиной, тем подчиненнее, податливее она становилась. Антону показалось, он открыл некий закон: миром правила наглая некомпетентность. Когда наглая некомпетентность превращалась в умеренную компетентность, то немедленно уступала дорогу очередной, еще более наглой некомпетентности. Ему хотелось, чтобы внизу — Антон не сомневался, что множество ненавидящих глаз-ушей вглядываются-вслушиваются в небо, — думали, что за штурвалом профессиональный пилот, выполняющий неведомое задание. Промелькнули какие-то крыши. Антон пожалел, что не успел снизиться, пройти над ними впритирку. Слишком долго он от всех прятался! Пусть знают!

Антону казалось, он заново учится ходить. По воздуху? Он не помнил, как впервые пошел по земле. Зато отлично помнил, как впервые поплыл, то есть пошел по воде.

…Несколько раз учитель показывал на берегу, как надо двигать руками и ногами, потом отправлял их в реку, советуя сразу же плыть на глубину. Они весело плескались у берега, не особенно стремясь на глубину. Чего там делать, когда не умеешь плавать? Пришел день, учитель посадил их в длинную лодку. Лодка опустилась в воду почти до бортов. Отплыли от берега. Учитель оставил весла, с неизъяснимой легкостью пошвырял их, визжащих от страха, в воду. Антон вылетел из лодки первым. Водяной круг сомкнулся над ним. Берег был близко, но он был недоступен из-за внезапно открывшейся глубины воды. Поверхность водяного круга была белой. Многочисленные руки и ноги вокруг взбивали воду в пену. Но пена не превращалась в земную твердь. Голова Антона провалилась в воду. Потом вдруг оказалась на поверхности, он увидел небо, солнце, чей-то разинутый орущий рот, близкий облупленный борт лодки. Рука сама вцепилась. Что-то стало больно давить. Антон увидел на пальцах башмак учителя. «Вперед, Энтони! Ты же мужчина!» Учитель надавил сильнее. Антон с воем отдернул руку, успев увидеть, как учитель отпихнул еще кого-то от лодки веслом. Водяной круг снова сдвинулся над Антоном, голову словно стянуло резиной. Когда он вынырнул, в него вцепился негритенок, тоже, видимо, не сильно преуспевший в держании за лодку. Негритенок был длинный и гибкий, руки-ноги у него были как липкие канаты. Антон укусил его за руку, но тот не отпустил, не ослабил хватку. Антон попытался укусить его за нос, но негритенок наклонил голову, Антон вцепился зубами в жесткие, как швабра, и почему-то совершенно сухие волосы. Вода скатывалась с них большими круглыми каплями. Если бы негритенок весь состоял из волос, то давно бы уже дошел до берега пешком. Он считался одним из самых сильных в классе. Сегодня за завтраком отнял у Антона хлеб. Все утро Антон думал, как отомстить. На земле не вышло — вышло в реке. Он изо всех сил ударил негритенка коленом в пах. Вода смягчила удар. Негритенок выпучил глаза, вцепился ногтями Антону в щеку. Антон замолотил руками и ногами как взлетающая птица лапами и крыльями. Птицы не очень любили плавать, но иногда им случалось нырять за ротанами. Оба ушли под воду, но и там, в пронизанной солнцем тяжелой, кипящей пузырьками зелени, Антон пытался достать верткую черную ногу с желтой подошвой. Они разминулись в воде. Антон завертелся, высматривая ненавистную курчавую голову, с которой скатывалась вода. И только тут до него дошло: он держится на воде! Антон быстро поплыл к берегу. Негритенок уже был там. Добравшиеся до берега стучали зубами, непрерывно бегали в кусты писать, злобно хихикали, наблюдая, как учитель отпихивает других от лодки. Над рекой стоял стон.

Потом учитель пересчитал их по головам. «Гляди-ка ты, никто не утонул! В конце недели экзамен по плаванию. Кто сегодня убежал — пеняйте на себя!»…

Но почему Антон решил, что научится управлять вертолетом?

Они по-прежнему летели вдоль белой дымящейся реки. До сухого поля, по расчетам Антона, оставалось всего ничего. Он стал снижаться. Машину начало трясти. Круглое зеркальце выскочило из рук Золы, зазвенело на продавленном коваными солдатскими ботинками клёпаном полу. Крашеные губы Золы как будто растеклись по лицу.

— В нас стреляют? — Зола посмотрела на Антона так, как обычно смотрят на ботинок, наступивший на дерьмо.

«Если бы, — подумал Антон. — Если бы в нас стреляли, я бы отправил тебя за пулемет и ты бы убедилась, легко ли Делать незнакомое дело!»

— Нас трясет, — пробормотал он.

Казалось, вертолет сейчас развалится. Винт вращался горизонтально — иначе он просто не мог, — кабина же, как люлька, качалась вверх-вниз, то есть как бы независимо от винта. Антон менял высоту и скорость, рыскал из стороны в сторону — тряска не прекращалась.

Он всегда знал, что техника изначально враждебна человеку — обязательно подводит в критический момент. Люди верили в демонов, вселяющихся в моторы. Некоторые даже видели их в мгновения катастроф — серебрящихся в электромагнитном излучении, дико хохочущих, ломающих, как карандаши, рулевые тяги, жадно, как алкаши, выпивающих из цилиндров тормозную жидкость. Вся техника в стране была старой, битой, отслужившей свой срок, выработавшей моторесурс. Как будто сначала техника поступала в распоряжение демонов и только потом — людей. Антон с ненавистью посмотрел на гнутую, словно по ней колотили кулаками, — хотя почему бы и нет? — приборную доску. Некоторые надписи на ней были на диалекте. Внезапно обострившимся зрением Антон углядел в углу доски полупритопленную от частого нажатия неприметную кнопку «STAB» — дальше буквы стерлись. «Стабилизатор!» Антон судорожно надавил. Тряска прекратилась. Вертолет поплыл как на подушках.