Кобзарь: Стихотворения и поэмы - Тарас Шевченко

18 октября 1844

С.-Петербург

«Что же мне так тяжко…»

Перевод Е. Благининой

Что же мне так тяжко?Отчего так больно?Что бедное сердце рыдает, кричит,Как дитя?… О сердце, перестань, довольно!Что тебя тревожит, гложет и томит?Голод, или жажда, или спать ты хочешь?Засни, успокойся, замолкни навек!..Открыто, разбито… А злой человекПускай сатанеет. Закрой, сердце, очи!..

13 ноября 1844

С. П. Б.

«Зачаруй меня, волшебник…»

Перевод П. Семынина

{123}

Зачаруй меня, волшебник,Друг мой седоусый!Ты закрыл для мира сердце,Я ж еще боюся, —Страшно мне дотла разрушитьДом свой обгорелый,Без мечты остаться страшноС сердцем опустелым.Может, явится надеждаС той живой водою,С той целительной отрадой —Светлою слезою.Может, сжалится, вернетсяВновь на пепелище,И хотя б внутри побелитТемное жилище,И натопит, обогреет,И огонь засветит;Может, раз еще проснутсяМои думы-дети.Может, с ними, как бывало,Помолюсь, рыдая,И увижу солнце правдыХоть во сне, хоть краем!..Обмани, но посоветуй,Научи, как друга,Что мне, плакать, иль молиться,Иль виском об угол??!

13 декабря 1844

С.-Петербург

Гоголю

Перевод М. Исаковского

{124}За думою дума летит, вылетает;Одна давит сердце, другая терзает,А третья тихонечко плачет в обидеУ самого сердца — и бог не увидит!Кому ж ее покажу я,Где найду такого,Кто бы понял и приветилВеликое слово?Все оглохли, все ослепли,В кандалах… поникли…Ты смеешься, а я плачу,Друже мой великий,Что ж из плача уродится?Лишь трава дурная…Не услышит вольных пушекСторона родная.Не зарежет старый батькоЛюбимого сынаЗа свободу, честь и славуСвоей Украины.Не зарежет, а выкормитДа царю на бойнюИ отправит. Скажет: этоНаша лепта вдовья;Дань отечеству, престолу,Чужеземцам плата…Что же, пусть их. Мы же будемСмеяться и плакать.

30 декабря 1844

С.-Петербург

«Не завидуй богатому…»

Перевод Е. Нежинцева

Не завидуй богатому:Богатый не знаетНи любви, ни уваженья, —Он их покупает.Не завидуй могучему:Тот всех угнетает;Не завидуй и славному.Хорошо он знает,Что не люди его любят,А тяжкую славу,Что добыл он со слезамиЛюдям на забаву.А сойдутся молодые —Любовно, не споря,Как в раю, а присмотретьсяШевелится горе…Никому ты не завидуй,Приглядись ты к свету:На земле не видно рая,И на небе нету!

4 октября 1845

Миргород

«Не женися на богатой…»

Перевод Е. Шумской

Не женися на богатой —Выгонит из хаты.И на бедной не женися —Знать не будешь сна ты.А женись на вольной воле,На казацкой доле.Не богата, но зато ужИ простора вволю.Но зато никто не лезет:«Что ты, друг, невеселДа отчего да почемуГолову повесил?»Вдвоем, дескать, как-то легче,Если кто обидит,Ты не верь им: легче плакать,Коль никто не видит.

4 октября 1845

Миргород

Еретик

Перевод П. Карабана

{125}

Шафарику{126}

Подожгли соседи злыеУ соседа хату,И лежат они, погревшись,Мирным сном объяты.Да забыли серый пепелПо ветру развеять.Лежит пепел на распутье,А в том пепле тлеетИскра пламени большогоИ не погасает,Ждет поджога, точно мстительЧаса ожидает,Злого часа! Тлела искра,Тлела — ожидалаНа широком раздорожье,Да и гаснуть стала.

Так и неметчина спалилаБольшую хату и семью,Семью славян разъединила{127}И тихо-тихо к ним впустилаУсобиц лютую змею.

Полилися реки крови,Пожар потушили,А сирот и пепелищеНемцы поделили.И в оковах вырасталиСлавянские детиИ в неволе позабыли,Кто они на свете.А на старом пепелищеИскра братства тлела,Дотлевала, ожидалаКрепких рук и смелых —И дождалась!.. Ты увиделПод пеплом глубокоОгонь добрый смелым сердцемИ орлиным оком!И зажег ты яркий светоч —Светоч правды, воли,И славян семью большуюВо тьме и неволеСосчитал ты до едина —Сосчитал лишь трупы,{128}А не славян. И восстал тыНа крутых уступах —На всемирном раздорожье —Иезекиилем.И — о, чудо! — трупы всталиИ глаза раскрыли;Обняли друг друга братьяИ заговорилиЯзыком любви сердечной,Подружась навеки!И слились в едином мореСлавянские реки!

Слава тебе, ученому,Чеху-славянину,Что не дал ты уничтожитьНемецкой пучинеНашу правду! И родноеСлавянское мореСнова станет многоводным,И в его просторе,С верным кормчим, под ветрилом,Свежим ветром полным,Поплывет наш челн по морю,По широким волнам.Будь же славен ты, Шафарик,Вовеки и веки,Что в одно собрал ты мореСлавянские реки!

Так прими же в своей славе,Повстречай приветноЭту думу немудрую,Дар мой неприметный,Про того святого чеха,Мученика Гуса!Прими, отче! А я тихоБогу помолюся,Чтобы стали все славянеБратьями-друзьями,Сыновьями солнца правдыИ еретиками,Вот такими, как Констанцский —Муж великий, правый{129}!Принесут они навекиМиру мир и славу!

22 ноября 1845

в Переяславе

Камень егоже небрегоша

зиждущий, сей бысть во главу

угла: от господа бысть сей и

есть дивен во очесех наших.

«Кругом неправда и неволя{130},Народ замученный молчит,А на апостольском престолеМонах раскормленный сидит.Он кровью, как в шинке, торгует,{131}Твой светлый рай сдает внаем!О царь небесный! Суд твой всуе,И всуе царствие твое.Разбойники, людоедыПравду побороли,Осмеяли твою славу,И силу, и волю!Земля скованная плачет,Словно мать по детям:Кто собьет оковы эти,Встанет в лихолетьеЗа Евангелие правды,За народ забитый?Некому! Неужто ж, боже,И не ждать защиты?Нет! Настанет час великий,Час небесной кары!Распадутся три короныВысокой тиары{132}…Распадутся! БлагословиНа смерть и на муки,Благослови мои, боже,Нетвердые руки!..»

Так в келье Гус с неправдой злоюРешил бороться — разорватьОковы ада… и святое,Святое чудо показатьОчам незрячим.«Поборюсь…Со мной всевышний!Да свершится!»И в Вифлеемскую каплицу{133}Пошел молиться добрый Гус.«Во имя господа Христа,За нас распятого на древе,И всех апостолов святых,Петра и Павла особливо,Мы отпускаем все грехиВот этой буллою… святоюРабыне божьей…»«Этой самой,Что позавчера водилиПо улицам Праги.Этой самой, что шаталась,Упившися хмелем,По шинкам да по казармам,По монашьим кельям.Она деньги раздобылаДа буллу купила —И теперь свята… О боже!Великая сила!Великая слава! Помилуй людей!Отдохни от гнева в светлых сенях рая!За что погибают? За что ты караешьСвоих и покорных и добрых детей?За что ты ослепил им очиИ вольный разум их сковалОковами кромешной ночи?…Прозрейте, люди, день настал!Глаза раскройте, шире груди!Проснитесь, чехи! Вы же люди,А не потеха чернецам!Злодеи, палачи в тиарахВсе обратили в прах и дым,Как там, в Московии, татары,И догматы свои слепым —Нам навязали!.. Кровь, пожары,Все зло на свете, войны, свары,Мученья адские, а РимРаспутством одержим.Вот все их догматы и слава!Чего славней!.. А нынче — вотУстановление конклава{134}:Кто, буллы не купив, умрет,Тот — прямо в ад. А если платуТы внес двойную — режь хоть брата.Всех, кроме пап и чернецов,И в рай ступай в конце концов!И вор у вора без пощадыВорует… тут же, в церкви. Гады!Насытились ли вы вполнеЛюдскою кровью?… Нет, не мне,Великий господи, простомуРабу, судить твои делаВеликие: ведь людям злаНе причинишь ты по-пустому!Молю я, господи, помилуй,Спаси ты нас, святая сила!Язык мой язвами клейми,Но язвы мира изыми!Не дай глумиться ты лукавымНад вечною твоею славойИ над смиренными людьми!..»

И плакал Гус, творя молитву,Слезами тяжкими… НародДивился молча: что творит он?II на кого он восстает?

«Глядите, люди! Вот вам булла,Что я читал!»И показал Ее народу. ВсколыхнулоТолпу: он буллу разорвал!Из Вифлеемской той каплицыДо самой мировой столицыГромами эхо понеслось.Монахи скрылись… Грозной каройВ конклаве эхо отдалось —И дрогнула, кренясь, тиара!

Зашипели в ВатиканеЗмеями монахи.Авиньон с монашьим РимомЗашептался в страхе,Зашептались антипапы{135} —Потолки трясутсяОт шепота. КардиналыГадюками вьютсяВкруг тиары. И украдкойМеж собой грызутся,Что коты за мышь… И как же!Тут ведь меху, кожиГоры целые… А мяса!!!Даже стены тожеВздрогнули при вести: в ПрагеУж гогочут гуси{136}И летят с орлами биться…Всполошился, струсив,Собрался конклав… Решили:Меж собой не споря,Встать на Гуса и в КонстанцеВоронью быть в сборе!Да стеречь везде позорче,Глядеть сверху, снизу,Чтоб не дать в славянском полеСкрыться птахе сизой.

То не воронье слеталось —Монахи толпоюПовалили. Степь, дорогиТочно саранчоюПокрылись: герцоги, бароны,Псари, герольды, шинкариИ трубадуры-кобзари…Змеятся латников колонны.За герцогинями без счетаВсе немцы: соколов несут,Те едут, те пешком идут…Кишат! Всяк рвется на охоту,Как гад на солнышко спеша!О чех! Жива ль твоя душа?Глянь, сколько силы повалило,Как бы на сарацина, в бойИль на великого Аттилу!

А в Праге ропот, гул глухой,И кесаря, и Вячеслава,{137}И весь собор тысячеглавыйТам вслух бранят наперебой,В Констанц не отпуская Гуса. «Жив бог! Жива душа моя!Я смерти, братья, не боюся!Я докажу тем змеям! ЯУ ненасытных вырву жала!..»И Гуса Прага провожала,Как дочь — отца…

На заре Констанц проснулсяВ колокольном звоне.Собирались кардиналы,Как быки в загоне,И румяны и дородны;Прелатов орава,Трое пап, князья, баронство,Венчанные главыСобралися, как иудыНа суд нечестивыйНад Христом. И брань и ссоры,Вой и крик визгливый,Будто в лагере татарскомИль в еврейской школе,И вдруг разом онемели!..

Как в ливанском полеГордый кедр — так Гус, в оковах,Встал перед собором,И окинул нечестивыхОн орлиным взором.Задрожали, побледнели,Молча взор вперилиВ мученика. «Что ж, меня выСпорить звали илиЛюбоваться оковами?»«Стой, предерзкий, молча! —Гадюками зашипели,Завыли по-волчьи. —Еретик ты! Еретик ты!Ты погряз в расколе!Ты усобицы лишь сеешь,Ты святейшей волиНе приемлешь!» —«Одно слово!..»«Господом проклятый,Еретик ты! Еретик ты! —Ревели прелаты. —Ты усобник!» —«Одно слово!..»«Замолчи, проклятый!»Гус взглянул на пап и молчаВышел из палаты.«Победили! Победили!..»Словно озверели.«Аутодафе! Аутодафе!..» —Разом заревели.

И всласть монашеская братьяВсю ночь с баронами пила.На Гуса сыпались проклятья…Но вот гудят колокола,Идут молиться в церковь божьюЗа грешника монахи в ряд.Горит багровая заря —И солнце хочет видеть тоже,Что с Гусом праведным творят?!

Загудел Констанц от звона.В кандалах, под стражей,На Голгофу ведут Гуса…И не дрогнул дажеПред костром, ступил на пламяОн с молитвой смело:«О господи милосердный,Что, скажи, я сделалЭтим людям, твоим людям?За что меня судят?За что меня распинают?О, молитесь, людиНеповинные! И с вамиТо же, то же будет!Лютый зверь пришел, овечьейШкурою покрытый!Точит когти… Горы, стеныОт него защитыНе дадут вам!.. РазольетсяБагряное мореКрови, крови детей ваших…О, горе! О, горе!Вон те звери! В светлых ризах,Злобой полон каждый…Жаждут крови…»«Жги! Пожарче!»Крови! Крови жаждут!Вашей, вашей крови!..»Дымом Праведника скрыло.«О, молитесь же! Молитесь!Господи! Помилуй,Прости ты им — ведь не знают…»И не слышно стало.Вкруг огня, как псы на страже,Цепь монахов встала —Все боялись, чтоб не выползОн змеей из жара,Не обвил кольцом коронуИли же тиару.

Погас костер; дунул ветер,Всюду пепел сея.Видели простые людиОгненного змеяНа тиаре. РасходилисьИ Те Deum[13]{138} пели,И за трапезой монахи,Вкушая, сиделиДень и ночь — опухли даже.Малою семьеюСошлись чехи. Из-под пеплаГорсть земли с собоюВзяли в Прагу. Так монахиГуса осудилиИ сожгли. Но божье словоС ним не умертвили, —Не думали, что ринетсяПосле гуся яроОрел с неба и расклюетГордую тиару.Да и что им! РазлетелисьМонахи, бароны,Точно с пира кровавогоЧерные вороны.

Разгулялись по хоромам,Даже не вспомянут!Знай пируют да пороюТе Deum затянут.С корнем вырвали… Постойте!Вон над головоюСтарый Жижка{139} из ТабораВзмахнул булавою.

10 октября 1845