Римский сад - Латтанци Антонелла

Планировка оказалась такая же, как и у самой Франчески и у Марики. Но, как и там, все было иначе. Фабрицио, похоже, много путешествовал. На стенах прихожей висели оперные афиши со всего мира: Санкт-Петербург, Чикаго, Сидней, а в коридоре — литография с изображением скачущего кентавра: в одной руке топор, в другой охваченное пламенем бревно, и живописное полотно, на котором ребенок рисовал что-то на кирпичном полу.

— Мне нравится, — сказала Франческа. Фабрицио не ответил. Не услышал?

Посередине гостиной стояла виолончель. И сразу стало ясно, что она — центр мироздания. Комната была чем-то вроде алтаря, выстроенного вокруг инструмента. Не только комната, весь дом. Квартал. Город. Фабрицио посмотрел на виолончель, словно то ли опасаясь рассердить ее, то ли сожалея, что она слишком громоздкая, и повернулся к Франческе с мимолетным блеском в глазах — для нее, только для нее. В комнате царил полумрак. И из окна, как и из того, что в спальне Фабрицио, можно было увидеть ее квартиру (существует ли еще, мой дом?).

— Хочешь чего-нибудь выпить?

Теперь в этой комнате появилась интимность, появилось дыхание, появилось сердцебиение, которого нельзя было избежать; им пришлось оказаться лицом друг к другу, но оба притворились, что ничего не произошло.

— Да.

— Садись, — он указал на диван.

Она села. Бледная тонкая полосочка луны, показавшаяся на черном небе, с любопытством заглядывала прямо в гостиную. Ночь наступила так давно.

Фабрицио вернулся с двумя стаканами, наполненными янтарной жидкостью. Протянул ей один. Сел рядом на двухместный диван. Их тела соприкоснулись, случайно.

— Прости, — сказал он.

— За что?

— Ко мне никто не заходит… У меня нет креста или… для гостей. Тебе жарко?

— Жарко.

Как странно: всего полчаса назад они смеялись, разговаривали — на самом деле она никогда раньше так не болтала, — рассказывали друг другу истории, а теперь… Теперь осталось только дыхание.

— А давай-ка, — он вскочил, будто больше не мог находиться так близко, — я пойду постелю тебе свежее белье.

— Спасибо, — сказала она.

В доме звучало сердцебиение, которое никак не утихало.

Фабрицио скрылся в комнате, которая в доме Франчески была их с Массимо спальней. Она вздрогнула от внезапной вибрации. Проверила телефон. Не может быть, чтобы семья разыскивала ее так поздно. Снова вибрация. Телефон спокойно лежал, поблескивая черным экраном. За стеной возился Фабрицио.

Франческа медленно сделала глоток. Взглянула на его стакан, оставленный нетронутым на кофейном столике перед диваном. Взяла его в руки. Покрутила. Поставила обратно. Стала рассматривать вещи Фабрицио — всё вокруг, — пытаясь дышать размеренно и унять колотящееся сердце.

Радом с виолончелью лежали партитуры. Одна стена заставлена книгами и дивцди. Какая-то фотография, но слишком далеко, Франческе не хватило смелости встать и рассмотреть ее.

Она услышала шаги, Фабрицио возвращался. Закусила губу.

— Все готово, — сказал он и улыбнулся. Она тоже улыбнулась, и наконец холодок между ними растаял. — Хочешь спать?

Однако он по-прежнему тщательно отмерял слова, словно каждое дорого ему обходилось.

Спать? Что такое сон? О нет, я не хочу спать и, наверное, никогда не захочу.

— Да, — сказала Франческа, искоса взглянув на него.

— Пойдем, — предложил он. — Покажу тебе комнату.

Она последовала за ним по коридору. Она шла в спальню человека, который не был Массимо — такого с ней не случалось уже тысячу лет, — так почему же голова пухнет от мыслей, в которых нет и следа чувства вины? На мгновение, когда Фабрицио пропускал ее вперед в коридоре, их тела соприкоснулись.

— Извини, тут небольшой беспорядок.

Он скованно обвел рукой комнату. Там была двуспальная кровать с синими простынями. Прикроватная тумбочка со стопкой книг. Старинный шкаф из дерева, покрытого бирюзовым лаком. Репродукция картины Эдварда Хоппера, море и маяк. Но все это едва коснулось ее сознания. Она видела только разложенную повсюду одежду. Одежду Фабрицио. Он надевал ее и снимал, в промежутках оставаясь обнаженным.

— Хочешь футболку, шорты? — спросил он так буднично, словно перечислял: тумбочка, часы, стул. Намеренно избегая и тени намека на ее наготу под одеждой.

— Да.

Он поискал вещицы, протянул Франческе.

— Мужское, но…

Они задержались рядом на секунду — или чуть дольше секунды, — глядя на кровать, в руке Франчески одежда Фабрицио. Словно ужасно рискованно было стоять так близко в тишине — все, что они могли сделать. Франческа взглянула ему в лицо, хотела сказать… Но Фабрицио ее опередил.

— Увидимся завтра, — он улыбнулся. И снова оказался где-то далеко.

Спокойный, непроницаемый.

Уверенный, что правильно, а что нет. Хозяин своих эмоций. Ее совершенная противоположность. Она ему позавидовала.

Уснуть никак не получалось. Долго — с час? — она пролежала в кровати, кровати Фабрицио, не смыкая глаз. Луна последовала за ней в спальню — жалюзи не были опущены, — а потом нахально проникла в дом, ее язык скользнул сквозь стекло, по полу, по покрывалу, под покрывало. Коснулся ее кожи, двинулся по ее ногам от щиколоток, по икрам, бедрам. Замер на секунду. Потом двинулся выше. Франческа положила руку на шорты Фабрицио, надетые поверх трусиков, преграждая путь луне. И замерла, едва не лишившись чувств от ощущения трения между трусиками и кожей. Застыла. Смелости встать не хватало: бог весть, куда направится ее тело, если покинет постель. Она закрыла глаза и даже зажмурила их, как ребенок. Спи! Глаза открылись. Сами собой. Мир за пределами дома Фабрицио все еще существовал или все взорвалось?

Он спал на том маленьком диванчике в гостиной. Она представила — как он спит? В футболке и трусах? Голый? (Прекрати.) Он так близко. Она опустила веки.

Но оставаться прикованной к кровати было невозможно. Она встала. Стараясь не шуметь, прошла по коридору на кухню. Свет включать не стала. Пробиралась на ощупь. Налила себе воды. Выпила. За стеной кухни — Фабрицио.

— Тоже не спишь?

Голос хлестнул ее сзади, она повернулась и почувствовала, как ослабли ноги. Фабрицио, в футболке и шортах, смотрел на нее. Не осознавая, что делает, она подошла к нему.

— Нет.

Внезапно ей стало жарко. Возможно, он тоже это почувствовал, потому что секунду спустя они отодвинулись друг от друга.

Теперь можно было услышать пульсацию крови в теле, даже если заткнуть уши.

— Ты хорошо смотришься в мужской одежде, — улыбнулся он.

Она почувствовала внезапную легкость:

— Тебе слишком неудобно там, на этом диване. На нем невозможно спать. Пойдем.

Что еще можно было сделать? Она хотела сказать пойдем со мной, но не договорила.

Они молча, бок о бок, одолели коридор. Вошли в спальню Фабрицио. Франческа посмотрела на него. Села на кровать. Затем проскользнула под простыню Не переставая смотреть на него. Он тоже посмотрел на нее, окруженный синевой ночи. Они были так близки. Куда-то подевалась нахальная луна. За окном темнота. Темнота долгой ночи, которая никак не заканчивалась.

16

— Сколько лет твоим дочерям? — спросил он несколько часов назад, когда они с Франческой сидели на террасе и пили пиво.

Она была немного пьяна и довольна жизнью. Сладко пахло весной. Как долго она не чувствовала себя свободной!

— Моим дочерям? — переспросила она со смешком.

— Да, — улыбнулся он. Улыбнулись и его круглые, большие, невероятные глаза.

— Разговоры о детях такие скучные, — засмеялась она.

— На самом деле я люблю детей. И часто даю уроки музыки малышам, например тем, кто живет у нас. Я очень люблю детей.

Черная тень промелькнула в его глазах.

Да, Франческе рассказывали, что Фабрицио давал уроки музыки. И она видела, как самоотверженно он искал маленькую Терезу. Но теперь она не хотела думать о детях. Ни об одном ребенке, Господи, прости меня.