Душа так просится к тебе - Анастасия Туманова

Нина лишилась дара речи. Некоторое время она стояла молча, открывая и закрывая рот, как вытащенная из воды рыбка, и во все глаза уставившись на побледневшую Софью. Затем, переглянувшись с такими же ошарашенными подругами, пискнула:

— Но… почему?! Ведь это же для всех нас… Не только для хористок… Сонечка, это ведь просто прошение, вы, возможно не поняли, вы новый человек…

— Я все отлично поняла, — отчеканила Софья железным тоном, который появлялся у нее крайне редко и которым, как она сама подозревала, сестры Грешневы были обязаны отцу — боевому генералу. — Я не стану участвовать в подобном фарсе. Я не могу в подобных выражениях выпрашивать денег, это унизительно.

Нина вытаращила от ужаса глаза и, так и не найдя подходящих слов, молча выскочила из уборной. Вслед за ней роем бабочек вылетели и хористки, Софья осталась одна. Через мгновение она поняла, какую страшную, непоправимую ошибку совершила только что.

«Дура… Господи, несчастная дура, что ты о себе возомнила? Кто ты такая? Содержанка, камелия, публичная девка, четвертый год живешь с купцом, и все об этом знают! Жить с мужчиной за деньги не совестно, а подписать дурацкую бумажку, от которой стольким людям может быть польза, — противно! Что теперь о тебе заговорят, что подумают! Боже, четыре года проиграть на подмостках и так ничему и не научиться…»

Опасения Софьи получили подтверждение в тот же вечер. Большой императорский театр гудел, как растревоженный улей, имя несносной гордячки-новенькой склоняли на все лады. Прямо в присутствии Софьи, не стесняясь, говорили о том, что некоторым, разумеется, незачем думать о деньгах, имея щедрого покровителя… а вот подлинным служителям искусства, увы, приходится беспокоиться… но разве эти куртизанки в состоянии понять… Мужчины поглядывали на молодую актрису кто с интересом, кто с неприязнью: все они тоже подписали злополучное прошение. Нравина и Самойлова демонстративно не ответили на Софьин поклон, а Нежина даже покинула репетиционный класс, когда Грешнева в нем появилась. Софье пришлось собрать в кулак всю волю, напомнить себе, что, как бы то ни было, а она графиня и это обязывает, остаться на вечерний спектакль и спеть Ольгу в «Русалке» так, что ее даже дважды вызывали. А после представления к усталой и расстроенной Софье, переодевающейся в своей уборной, вдруг прибежала Нина Дальская и шепотом произнесла:

— Сонечка, не расстраивайтесь, вы просто умница! Честно говоря, мы тоже были возмущены… но раз подписали Заремин и Нравина, как же мы могли… Мы испугались, а вы — нет! Вы и есть настоящая артистка, я так и сказала сегодня в кулисе Аничкиной, а Аничкина ответила, что все это, конечно же, так, но вот только Нравина…

— Нина, милая, я виновата, — огорченно перебила ее Софья. — Я не должна была, люди правы, это важно для труппы, не у всех есть… — она запнулась, но Нина поняла и прыснула:

— Не у всех есть, но все желают приобресть!

Софья невольно усмехнулась, и подруга тут же просияла:

— Ну вот и слава богу! Не огорчайтесь, поболтают, пошумят и забудут! А бас Горелов, между прочим, сегодня на весь класс сказал, что вы правы и что он сию низкопоклонническую бумажонку тоже подписывать не намерен! Но Горелов же — это Горелов, его в «Ла Скала» выписали на будущий сезон, так зачем ему жалованье, он…

— Нина, ради бога!.. — взмолилась Софья, у которой уже трещала голова от усталости и переживаний.

Дальская, кажется, поняла это и юркнула за дверь, напоследок сообщив заговорщическим шепотом:

— А насчет Нравиной вы вовсе не волнуйтесь, она так злобствует лишь потому, что боится, будто вы возьмете ее партии, а она…

— Я — партии Нравиной?! — теперь Софья рассердилась по-настоящему. — Нина, вы с ума сошли! Что за бред!!! Не смейте это никому повторять, иначе я…

Но Дальская уже исчезла за дверью, и только из коридора до раздосадованной Софьи донесся ее звонкий смех.

Прошло несколько недель, злополучная история с петицией понемногу начала забываться и даже прибавила Грешневой уважения среди молодой части труппы. Примы снова начали раскланиваться с ней, хотя и крайне надменно, но Софью это не оскорбляло: она хорошо знала театральную субординацию. В начале зимы Нина Дальская принесла на хвосте умопомрачительную новость, которую она, по ее словам, подслушала у дверей кабинета дирекции и которую поведала под страшным секретом только Софье. Новость действительно оказалась замечательной: дирижер Альтани говорил балетмейстеру, что партию Купавы в новой опере «Снегурочка» намерен «попробовать» с Грешневой.

— Нина, этого не может быть, — решительно произнесла Софья, выслушав пищащую от восторга подругу. — У Купавы большая партия, а я в театре всего третий год, мне не дадут.

— Сонечка, передаю как слышала! И больше — никому, чтоб не сглазить! Ой, дай боже, чтоб вам повезло, у вас ведь такой голос, такой голос!!! Вот споете Купаву, выйдете в ведущий состав, и эта Нравина наконец захлопнет свою хавирку!

— Нина!!! — ахнула шокированная Софья.

Дальская тихо рассмеялась и, нагнувшись, шепнула на ухо подруге:

— Папенька, знаете ли, держал скупку подержанных вещей в Свиньином переулке, прямо возле Хитровки, так чего только я в отрочестве не наслушалась… Удачи вам, Сонечка, я буду держать за вас кулаки!

Нина умчалась, Софья посмеялась немного и тут же забыла о сказанном. Но несколько дней спустя, находясь одна в пустом репетиционном классе (аккомпаниатор где-то задерживался), она забавы ради села за рояль и начала напевать арию Купавы из первого действия.

Ария была красивой и, как и исполненная ею когда-то партия Виолетты, писалась для колоратурного сопрано, но Софья не сомневалась, что споет ее без труда. Преподавательница Софьи из Неаполя, госпожа Росси, в свое время уверяла свою воспитанницу, что, научившись петь бельканто, любую русскую оперу «с ее кошмарными, тяжелыми средними регистрами, cara mia!» она исполнит с легкостью. И Софья чувствовала, что это в самом деле так. Во всяком случае, напевая сейчас арию Купавы, она не испытывала ни малейших затруднений на верхних нотах и, обрадовавшись, запела в полный голос, все громче и громче, увлекаясь звонкой, светлой, беззаботной мелодией: Купава, утешая безнадежно влюбленную Снегурочку, не может скрыть своего счастья — она ждет жениха, Мизгиря. Беспечно нащупывая голосом высокие ноты, Софья от души взяла головокружительное «ля» верхнего регистра, держала его до последнего… и опомнилась, лишь услышав мягкие аплодисменты от дверей. По спине пробежали мурашки; она испуганно сняла руки с клавиш рояля и обернулась. На пороге стоял Альтани, а из-за его спины выглядывали изумленные лица артистов.