Шелковая императрица - Фреш Жозе

Он уже представлял себе, как возьмет в руки заветный горшок с тутовым ростком, рассмотрит его глянцевые листья, поставит на полку в Пешаваре в лучшем и самом светлом уголке, будет заботиться о его благополучном росте… как червячки, полученные от Безупречной Пустоты, превратятся в куколок… И за все это великолепие он пожертвует лишь маленьким сандаловым сердечком! И тогда забудутся все беды и сомнения, преследовавшие его долгие месяцы.

Буддхабадра уже сталкивался со снежной бурей в горах, когда не разглядеть ни солнца, ни горных вершин, но понадеялся, что хорошо помнит дорогу, — зря! Не удивительно, что он спутал тропы и двинулся совсем в другую сторону, к Куче, вместо того чтобы идти прямо на юг, в Самье. Когда развиднелось, он попытался сделать поправку и теперь все больше углублялся в Гималаи по незнакомым тропам, пока не вышел к оазису Хотан, к югу от бассейна реки Тарим, — эта местность была настоящим царством холода.

Его одежда не годилась для настолько суровых мест: индиец так замерз, что плохо соображал и снова потерял ориентиры. Восемь дней Буддхабадра брел наугад, и силы постепенно покидали его. В конце концов он просто упал на снег, немного не дойдя до заброшенной хижины, какие изредка попадаются в этих краях, на Шелковом пути, некогда выстроенные кем-то для ночлега торговцев и паломников. И когда тело Буддхабадры уже покрывал слой снега, ему показалось, что его укутывает теплое одеяло. Хорошо, что той же тропой прошла вскоре труппа странствующих актеров.

Очнулся Буддхабадра под косматой шкурой яка, и сидевшая рядом молодая женщина с лукавым взглядом, завидев, что он шевельнулся, поднесла ему плошку горячего супа. Индийцу начало даже казаться, что он уже умер и возродился в некоем благословенном краю.

— Где я? — пробормотал он, с трудом переводя дыхание после большого глотка, который влила в него незнакомка. Очевидно, она не говорила на санскрите, потому что только ободряюще кивала, улыбалась и что-то изображала руками. По мимике и жестам Буддхабадра вдруг догадался, кем она могла быть.

Вскоре он припомнил и хижину, к которой шел. Женщина протянула ему зеркальце из полированной бронзы, и он увидел, что совсем отощал, а лицо пятнают следы обморожений. Потом в комнату вошел пожилой человек. Буддхабадра сообразил, что это руководитель труппы, хотя никогда прежде не видал актеров без традиционного красного грима на лице — обязательного атрибута представлений. Бывалый комедиант ловко ощупал изможденное тело настоятеля монастыря, осмотрел обмороженные места и без слов выразительно показал, что очень доволен: пострадавший идет на поправку, хотя едва не замерз насмерть.

Оставшись наконец в одиночестве, Буддхабадра прежде всего проверил, на месте ли драгоценная шкатулка в форме сердечка, спрятанная в дорожном узелке, который теперь лежал рядом с ним. К счастью, она была в сохранности.

Буддхабадра сразу же снова начал обдумывать, как бы ему поскорее добраться до монастыря Самье. Должно быть, он повторно перепутал направления и ушел далеко на север, в сторону оазиса Турфан — «сверкающей жемчужины Шелкового пути»: города, привлекавшего бродячие труппы своей щедрой публикой. Обычно они стекались туда в начале весны. И все же Буддхабадра был слишком утомлен, чтобы поспешить расстаться с новыми попутчиками, заботливыми и внимательными, проявлявшими искреннее сочувствие. Пришлось временно изменить планы и продолжить путь на север, к Турфану. Полтора месяца Буддхабадра наблюдал за жизнью комедиантов, согревавших сердца обитателей горных селений игрой марионеток, театром теней и акробатическими этюдами, получая за это пищу и теплый кров где-нибудь в углу амбара.

В Турфане тревога, непрестанно мучившая настоятеля, заставила его наконец расстаться с дружелюбной компанией актеров. Довольно скоро в Лояне, в монастыре Познания Высших Благодеяний, будет ждать его Безупречная Пустота, ведь уже почти миновали назначенные три месяца с момента их расставания в обители Самье. Что он сделает, если решит, что Буддхабадра нарушил данное слово? Хуже того, как он поступит, если тот появится вдруг без его драгоценной рукописи? Сложная дилемма. Нужно ли вернуться в Самье и забрать свиток? Или, напротив, стоит воспользоваться тем, что он уже в Турфане, и прямиком отправиться в Лоян?

На дорогу до оазиса Хами требовалось около двадцати дней, затем еще десять — при удачном стечении обстоятельств, — чтобы попасть к Тысяче Пещер. Оттуда до Лояна еще пара месяцев пути. Выходит, дорога займет три месяца, а с заездом в Самье — еще целых четыре месяца: всего, значит, семь! Нет сомнения, это чересчур долго даже для такого терпеливого аскета, как Безупречная Пустота. Он наверняка придет к выводу, что Буддхабадра пренебрег обещанием.

Итак, еще раз… Допустим, Буддхабадра придет без сутры… Безупречная Пустота наверняка потребует детальный отчет, станет расспрашивать о мельчайших подробностях его злосчастного путешествия, заставившего индийца нарушить данное слово. Легко запутаться; к тому же у лоянского настоятеля могут иметься свои лазутчики… За эти месяцы до него может, допустим, дойти весть о пропавшем слоне или, того не легче, о том, что ни слон, ни настоятель вообще не возвращались в монастырь. Скверно!

Если же пройдет целых семь месяцев… Можно сочинить сложное оправдание, сослаться на обстоятельства, всей правды о которых он якобы не имеет правды открывать, — да и к чему, если рукопись — вот она? Нет, лучше будет вернуться в Самье и оттуда сразу же направиться дальше, в Лоян. Перспектива совсем не радовала, особенно после ужасных испытаний, которые ему недавно пришлось пережить. Зима заканчивалась; холод уже не грозил, но снег превращался в бурные потоки воды и грязи, начиналось время частых и опасных лавин.

Однако выбора не было.

Буддхабадра мечтал о спасительном шелке, но при каждом движении все еще испытывал слабость и головокружение: его укачивало, пока он ехал на шаткой повозке актеров. И все время он почти бредил, воображая заветный росток тутового дерева.

Что касается шелка, он принесет колоссальные доходы, центр Малой Колесницы даст мощные импульсы к росту веры, и в обители появятся новые монахи. Древнее учение пребудет в сохранности и приумножится… Благочестивые образы во всей красе представали перед мысленным взором настоятеля монастыря Единственной Дхармы, отвлекая от мрачных воспоминаний и тревог. Понемногу он избавился от мучительных сомнений, идти ему в Самье или нет, и прибыл в Турфан в состоянии блаженного полусна.

Погруженный в свои видения, бесцельно прогуливаясь по городу, он и налетел на пригожего молодого человека, выходившего из большого, похожего на амбар строения. Юноша рассыпался в извинениях, а потом пригласил Буддхабадру внутрь, чтобы промыть разбитую при падении бровь и остановить кровотечение.

— О, да здесь настоящая оранжерея! — заметил Буддхабадра.

— Это тутовник, для разведения шелкопряда, — с рассеянной улыбкой ответил юноша, довольно сносно говоривший на санскрите, так что настоятель монастыря Единственной Дхармы без труда понимал его.

— Мне казалось, китайцы держат монополию на выработку шелка, — не удержался пораженный аскет.

— В Турфане можно найти все что угодно! — безмятежно отозвался молодой человек.

— А как тебя зовут?

— Луч Света. Но, к сожалению, мои насекомые серьезно занедужили.

За несколько минут Луч Света достаточно рассказал Буддхабадре, чтобы тот решил, что Безупречная Пустота сильно лукавил и набивал цену: оказывается, не так уж и трудно обойти запрет! Не было нужды в трудном путешествии в Центральный Китай — все можно достать гораздо ближе! Достаточно найти общий язык с милым юношей по имени Луч Света, как только его шелкопряды поправятся.

Часть оранжереи была выделена для коконов, аккуратно расположенных на узких стеллажах. В соседнем помещении стояли огромные котлы и не менее внушительные треножники из бронзы, под которыми, судя по горкам золы, регулярно разводили огонь. Луч Света объяснил, что таким образом обваривают коконы, чтобы их можно было размотать. Буддхабадра узнал все необходимое о сложных процедурах — от ухода за яйцами шелкопряда до получения нити, которую оставалось после этого лишь превратить в ткань… и, прислушиваясь к разъяснениям случайного собеседника, настоятель все яснее понимал, что Малая Колесница больше не нуждается в союзе с Большой.