Комета Лоренца (сборник) - Александр Хургин

Ильченко думает именно так - что хуже. Наверно, так думать ему больше нравится. Известно же, что хороших людей в мире подавляюще больше, чем плохих - это все говорят - и бедных гораздо больше, чем богатых. Вот оно отсюда как-то и следует. Вывод, в смысле.

Но он, Ильченко, пожалуй, согласился бы не принадлежать к хорошим людям, а к плохим принадлежать. Если при этом у него будет все, что только душе может быть угодно. Правда, он не знал, что угодно его душе. И ему самому что угодно - тоже сказать так сразу, навскидку, не мог.

Ему вроде и не нужно ничего сверх того, что есть. Ну, может, один или несколько раз приехать в "Ночной ковбой" на серьезной машине и с красивой девкой. А так - и нет у Ильченко никаких особых несбыточных желаний. С постом ему очень повезло. Пост легкий у него и необременительный - стой себе, никого не трогай, и все обязанности. И от армии повезло Ильченко отвертеться и не служить где-то там вдали от дома. И, что немаловажно, работой он навсегда обеспечен. Невзирая на всеобщий кризис экономики. Платят, правда, за его работу, то есть службу, до смешного мало и для жизни непредостаточно. Если на американские деньги пересчитать, как это теперь модно и принято, получится около тридцати их долларов или по-нашему "у.д.е." - условных денежных единиц, значит. Зато формой одежды обеспечивают. И пайком один раз в месяц небольшим продуктовым. И за квартиру платить льготу предоставляют в пятьдесят процентов от общей суммы. У других и этого ничего нет в помине. И между прочим, оружие ему доверяют табельное. На время дежурства. Зачем и почему он подвергается этому высокому доверию, Ильченко в известность не ставят. Раз инструкция "ни во что не вмешиваться". Видимо, для порядка. Мол, положено представителю исполнительной власти на государственной службе пребывать во всеоружии, значит, должен пребывать. И Ильченко всегда стоит в "Ночном ковбое" с пистолетом системы Макарова на боку. И пистолет у него всегда заряжен. Одной полной обоймой. Что должно бы придавать Ильченко уверенность в себе. Оружие всегда придает уверенность. В особенности молодым мужчинам. Конечно, если не знать, что не только ты, но и многие другие мужчины вокруг тоже вооружены до зубов и опасны. Ильченко об этом не знал. Хотя мог бы догадаться. Или хотя бы присмотреться. Не к девкам, как он это делал из праздности, а к их, так сказать, кавалерам и спутникам. Было бы больше толку. А с другой стороны, какой такой толк мог бы быть? Все равно ему не положено вынимать этот свой пистолет из кобуры и тем более стрелять из него в кого бы то ни было. Да и не смог бы он, наверно. Они же какие ни есть, богатые, а все равно люди. Живые и здоровые существа. Он только мог рисовать в уме оптимистические картины - что вот он подходит к тому, допустим, толстому, вынимает своего Макарова и выпускает ему в брюхо пол-обоймы минимум. А девку его победно уводит с собой. Куда уводит, Ильченко не думал. Уводить ее было, если подумать, некуда. И в его воображаемой картине присутствовало только "уводит". И все, без уточнений и адресов.

Зачем ее уводить, Ильченко тоже представлял себе слабо и неопределенно. Не знал он, что надо делать с такими красивыми девками. Он и вообще не знал, что надо с ними делать. С любыми. Хоть с красивыми, хоть с уродками. Не было у него подобного опыта, чтобы он мог знать. Ну, как-то так вышло. Не успел он в свои первые девятнадцать лет приобрести этот жизненно важный опыт общения полов. Здесь у него было все впереди. Если, конечно, было. Поскольку служит он в ресторане "Ночной ковбой", и никто на него не смотрит, ни одним взглядом не удостаивая. Так можно и всю жизнь прослужить. Никем не замеченным. Тем более после работы Ильченко идет домой, к матери, ложится и лежит до тех пор, пока снова не приходит ему время на работу идти. Вернее, не на работу, а на службу.

А придя, он стоит себе по инструкции, никого не трогает, с пистолетом.

И его никто не трогает.

Потому что хороший на его долю пост достался. Таких постов во всем городе раз два и обчелся. И некоторые сослуживцы ему от всего сердца завидуют.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Сначала в самом центре города путь Зуеву преградил миссионер-агитатор из секты "Евреи за Иисуса Христа".

- Вы еврей? - спросил миссионер, обнажив английский акцент.

- Пока еще нет, - ответил Зуев, который шел на день рождения и нес подарок - он сам его изготовил, собственноручно, и теперь нес.

Миссионер не понял ответа Зуева. А Зуев и сам сначала его не понял. А когда понял, остановился прямо посреди проезжей части проспекта имени Маркса-Энгельса и в потоке машин рассмеялся. И путь ему преградил милиционер из патрульно-постовой службы города - города денег, чугуна и стали.

- Вы пьян? - спросил патрульно-постовой милиционер у Зуева.

- Пока еще нет, - ответил Зуев, и милиционер ему поверил, как себе. Что тоже было смешно.

Потом Зуев рассказал все это Модзалевскому. И они посмеялись в закрытом помещении вдвоем. А посмеявшись, пошли на день рождения вместе. Естественно, купив в рыбном магазине красного портвейна. Потому что новорожденный очень любил и уважал портвейн. Причем именно красный портвейн. И именно крымский. А белый портвейн, даже крымский, он не любил и тем более не уважал. Говорил "для меня если портвейн белый, он уже не портвейн, и я к нему равнодушен, как евнух второй степени".

Зато к женщинам именинник был не равнодушен. Еще неравнодушнее, чем к красному портвейну. И Зуев с Модзалевским подарили бы ему женщину. С удовольствием и от всей души. Да вот дешевую женщину дарить им не хотелось из принципа, а на дорогую у них не было никаких денег из-за грянувшего летом финансового кризиса. Который впоследствии оказался не финансовым, а экономическим. Правда, если быть честным до конца, то в феврале яйца, масло и женщины слегка подешевели. Не ощутимо для простого человека и труженика, но все-таки. Видно, предложение незначительно превысило спрос. Или жизнь стала налаживаться и входить незаметно для живущих в какое-то русло. Но это вряд ли. Потому что, где это русло? Кто его видел? Да и привыкли мы жить без русла и вне его. Приспособились. И хорошо, можно сказать, выглядим.

Особенно Зуев выглядит хорошо. Он всегда и во всем одет элегантно. Сегодня - тоже. Модзалевский рядом с ним просто одет, по-спортивному, а Зуев - нет. Зуев - элегантно. Не менее элегантно даже, чем манекен в витрине шикарного магазина "Майкл Нечипоренко и сыновья". Где выставлена напоказ мужская одежда от какого-то кутюр - костюм поверх рубашки с галстуком, а сверху плащ желтого цвета. Заканчивается вышеупомянутый манекен в вышеупомянутом магазине почему-то шеей.

Зуев остановился перед витриной, обозрел это печальное зрелище и сказал:

- Смотри. Это я. Только без головы.

- Ты лучше, - сказал Модзалевский. - В смысле, выглядишь.

Зуев согласился с Модзалевским:

- Конечно, лучше, - сказал он. - Я же - с головой.

Модзалевский не стал возражать против очевидного и неоспоримого, он только достал из кармана фотоаппарат "мыльницу", поставил Зуева так, чтобы манекен служил ему контрастным фоном, и нажал на спуск.

Раздался выстрел, и Зуев стал оседать.

- Эй, ты чего? - не понял Зуева Модзалевский.

- Испугался? - сказал осевший Зуев. А Модзалевский объяснил ему, что он не испугался. Он не понял. Откуда взялся и прозвучал выстрел?

- Ну, мало ли, - сказал Зуев. - Ты что, выстрелов никогда не слышал? Может, убили кого. А может, дети резвятся, балуются и хулиганят.

- Дети - наше завтра уже сегодня, - сказал Модзалевский и спрятал фотоаппарат в карман. И вздохнул тяжело и грустно.

У него были причины вздыхать так, а не как-нибудь по-иному. Поскольку Модзалевский являлся отцом сына. Рос его сын и по дням, и по ночам, и еще быстрее, чем рос - он взрослел.

Зуев тоже был и являлся отцом. И тоже сына. Но взрослого, выросшего ранее. Так как Зуев был старше Модзалевского годами. Хотя Модзалевский был мудрее с рождения. И, проходя мимо рынка, он сказал:

- Давай, - сказал, - еще и цветов купим желтых.

Зуев на это открыто удивился - мол, зачем мужику цветы вообще и желтые в частности? А Модзалевский сказал:

- Мужик, не мужик - какая разница? Когда речь идет о цветах.

И они купили имениннику цветов. Раз уж так все как-то сложилось.

- Дядь, дай пять копеек, - сказал пацан в кепке.

Зуев осмотрел пацана сверху донизу и пять копеек не дал. А дал четыре.

Тут их и повязали. Подошли люди в штатской форме и сказали:

- Ваши документы.

- А что такое? - спросил Зуев. - Война началась с врагами или чрезвычайное положение ввели в страну?

И Модзалевский сказал:

- Да. Чего это мы должны ходить на день рождения к знакомым с документами? Они и так нас узнают. Мы с цветами идем. И с подарками.

Тут Модзалевский встряхнул сумку, и бутылки зазвякали в ней, биясь друг о дружку боками.

Ну, стражи закона, конечно, быстро им втолковали, что они - и Зуев, и Модзалевский - несмотря на свою арийско-славянскую внешность, подозрительно похожи на лиц кавказской национальности, и этим все сказано.