Третьего не дано - Анатолий Марченко

- У меня интереснейшая новость... - начал Мишель, надеясь поднять настроение Калугина.

- Ну-ну, - пробурчал Калугин, - знаю, из блохи голенище скроишь. Чего у тебя?

Мишель подошел к столу Калугина, где под стеклом лежала любовно вычерченная Илюшей схема Москвы,

- Вот переулок, видишь?

- Малый Левшинский?

- Он самый. - подтвердил Мишель. - В доме номер три собираются люди. Понимаешь, не грех бы и проверить. Установить наблюдение...

- Проверить! - снова вышел из себя Калугин. - Установить наблюдение! Советчик нашелся! У меня комиссары третью ночь на вахте. И без жратвы, между прочим.

Мишель не переубеждал Калугина: и проверит, и установит наблюдение, а сперва отведет душу, поплачется.

- Мы тут три адреса на контроль брали, - сказал Калугин. - Оказалось: чистая липа. Кому-то хочется, чтоб мы свои силы распыляли, выматывали. Зря людей гонять не буду. Сам-то уверен?

- Почти.

- Почти! - всплеснул длинными руками Калугин. - А чего забрел в тот переулок?

- Абсолютно случайно. Старые арбатские переулки...

Какое это чудо!

- Опять стихи?

- Проза, чистая проза! - засмеялся Мишель. - Иду, любуюсь - и вдруг: в дом три заходит Ружич!

- Опять Ружич?

- Опять.

- Не засек тебя?

- Исключено. Вечерело, да и я стоял в стороне, за забором. Потом, с интервалами в полчаса, - еще четверо!

В тот самый дом!

- С этого бы и начинал! - все еще пытался сердиться Калугпн, но теперь это у него не получалось. - Ружич, значит, у тебя снова на прицеле? - Он заговорил волнуясь, словно предчувствовал важные события. - Вот что. Больше туда не подгребай. Я другого пошлю. Иначе Ружич нам всю обедню испортит.

- Как знаешь, - вздернул плечами Мишель. - А только Ружич за мной остается. Я начинал, я и закончу.

- Добро!

- Скажи, - тихо спросил Мишель, - скажи, она знает об отце?

- Да, - коротко бросил Калугин. - Знает. Сама рассказала.

"Сама! - восхитился Мишель. - Иначе она и не могла поступить. Я поверил ей сразу, еще в ту ночь, на баррикадах. Она чистая, возвышенная, смелая! Как сама революция. Я пе имел права сомневаться в ней!"

И то, что тогда, в кафе "Бом", в его душу заползло сомнение, мучило его, будто он перечеркнул этим свою веру в ГОнну и свою любовь к пей. Он искупит вину перед своей совестью лишь в том случае, если докажет преданность Юнне, если в самую тяжкую минуту придет ей на помощь, если будет шить ее счастьем и ее страданиями. Отныне - он дал себе клятву каждая строчка его стихов будет принадлежать Юнне. А если ему будет суждено совершить подвиг - он посвятит его ей. Он встретится с ней и скажет все, что думает сейчас. Скажет, чтобы все, что происходит с ними, было ясным, светлым и чистым, как воздух революции.

- Смотри не сядь на мель, - сказал Калугин, догадываясь о душевном состоянии Мишеля. - Короче говоря...

Он не успел докончить: в кабинет вихрем ворвался Илюша.

- Товарищ Калугин! Вас срочно вызывает товарищ Петере!

Круглое, по-детски розовощекое лицо Илюши сияло:

он знал, что Петере не станет зря вызывать Калугина.

Наверняка предстоит боевое задание, и, значит, Калугин не забудет и его.

- Счастливый человек, - насупился Калугин, заметив, как блестят, точно спелая черная смородина после дождя, глаза Илюши. - Выпалил - и никаких тебе забот...

И тут же пожалел о сказанном: лицо Илюши будто опалило огнем. Опустив черную курчавую голову, словно его внезапно ударили, он окаменело застыл в той позе, в которой его застали слова Калугина. Но это продолжалось секунду. Илюша запальчиво крикнул:

- Я не мальчик! Не мальчик!

Калугин задержался в дверях и изумленно оглядел Илюшу с ног до головы. Тот не отвел взгляда.

- Вижу, что не мальчик, - медленно произнес Калугин, неожиданно улыбнувшись. - Вон какой вымахал!.. - И, обращаясь к Мишелю, сказал: Подожди меня, может, понадобишься.

Петере, в белой рубахе и защитного цвета бриджах, взмахнул гривой черных волос, нетерпеливо обнял Калугина за плечи.

- Читай. - Петере протянул Калугину лист плотно исписанной бумаги.

Калугин приник к листу. Это было донесение командира латышского стрелкового полка, несшего охрану Кремля. Он сообщал, что к нему пришла сестра милосердия и рассказала, что некий юнкер Иванов, находящийся сейчас в Иверской больнице, поведал ей, будто в ближайшее время Москва будет охвачена восстанием. Влюбленный в сестру милосердия, юнкер умолял ее на время грозных событий покинуть столицу.

- Ясное дело! - протянул Калугин, дочитав донесение.

- В том-то и беда, что многое неясно. Немедленно - к Феликсу Эдмундовичу. Забеги к Лацису, пусть захватит оперативные материалы.

Дзержинский с напряженным вниманием выслушал все, что доложил Петере. Попутно он просматривал материалы, которые ему время от времени подавал Лацис.

- Предлагаю немедленно оцепить Иверскую больницу и всю эту братию просветить чекистским рентгеном, - энергично заключил Петере свой доклад.

- По всей вероятности, это не больница, а прибежище офицеров, которых время от времени переправляют на Дон, - сказал Лацис.

Калугин сидел молча. Он не считал себя вправе высказывать мнение, пока его не спросят.

- А вы как думаете, товарищ Калугин? - обратился к нему Дзержинский.

- Считаю: товарищ Петере прав.

- Рентгеном просветить, конечно, надо, - согласился Дзержинский. - Но умно, не поднимая шума. Иначе спугнем. Кто-то из наших под видом обычной медицинской инспекции отправится в больницу. И вместе со специалистами проверит больных. И - тщательное наблюдение за юнкером Ивановым.

- Поедем мы с Лацисом, - сказал Петере. - А Калугин возьмет под контроль Иванова.

- Кстати, - сумрачно начал Калугин, - только что товарищ Лафар доложил, что в Малый Левшинский, дом три, приходят подозрительные люди. И среди них - известный вам штабс-капитан Ружич, он же Громов.

И Калугин рассказал все, что произошло у Мишеля с Ружичем вблизи кафе "Бом", отметив, что причиной тому - неопытность молодого чекиста.

- Конечно, беда эта невелика, - добавил он. - В штормах побывает, ветрами просолится - и порядок.

Парень он наш с головы до ног.

- Ну что же, - задумчиво сказал Дзержинский. - Наперед надо быть предусмотрительнее. Конечно, от ошибок и промахов мы не застрахованы. Не удивительно:

учились и учимся не в университетах, а в гуще масс, в борьбе. А вообще-то сам факт не очень вяжется с характером товарища Лафара. Может, на него повлияли другие обстоятельства?

- Повлияли, Феликс Эдмундович! - подтвердил Калугин. - Я ему сегодня баньку устроил. Прекрасный товарищ и вдруг... Еще контре голову не срубили, а он...

влюбился!

- Ив кого же, если не секрет?

- В Юнну Ружич, - ответил Калугин. - Надо же, все так переплелось!

- И он знает, что этот Ружич - ее отец?

- В том-то и дело, что знает.

Дзержинский посмотрел на озабоченное лицо Калугина, и ему ясно представилось, как тот устраивал Лафару баньку.

- Значит, из-за любви к дочери отпустил отца? - спросил Дзержинский.

- Ни в коем разе! - поспешно возразил Калугин. - Он не из таких!

- Тогда за что же вы ему устраиваете баньку?

- А пусть выбирает: или работа в Чека, или любовь!

- А если и работа, и любовь? - В глазах Дзержинского заиграли озорные искорки.

- Эти явления, Феликс Эдмундович, друг другу враждебные, знаю по себе, - упрямо стоял на своем Калугин.

- Враждебные? - переспросил Дзержинский и раскатисто и молодо рассмеялся.

Дзержинский наконец успокоился и серьезным тоном спросил:

- А у товарища Лафара есть план действий?

Калугин в спешке не поинтересовался, как думает действовать Мишель, и потому молчал.

- Узнайте, - сказал Дзержинский, понимая, чем вызвано это молчание. Он парень с головой. Но учтите:

самостоятельность предполагает ответственность. И величайшую. Особенно Лафара не ругайте. Ведь не один же Ружич нам нужен. Пожалуй, все складывается так, как надо. Главное - обезвредить ядро савинковцев. Я убежден, что и оружие на даче Тарелкина, и нападение на Лафара, и динамит, предназначенный для взрыва правительственного поезда в момент возможной эвакуации, и сегодняшнее сообщение о готовящемся восстании, - все это звенья одной цепи.

- После установления квартиры, которую посещает Иванов, необходимо без промедления арестовать всех, кто в ней окажется, - предложил Петере.

- Правильно, - поддержал Дзержинский. - Нам предстоит выдержать серьезный экзамен. Нелегко было справиться с анархистами, с различными группами саботажников и белогвардейцев. Но во сто крат сложнее справиться с тщательно законспирированной контрреволюционной организацией, имеющей крепкую дисциплину. Кто такие комиссары и следователи ВЧК? В большинстве своем рабочие, большевики. Но у них нет еще опыта, чекистской сметки, оперативного мастерства. И все же экзамен держать придется - судя по всему, нас задумал экзаменовать сам господин Савинков.

- Выдюжим, Феликс Эдмундович! - заверил Калугин.