Люцифер и семеро козлов - Андрей Лупахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты думаешь, меня это волнует? — Люцифер внезапно появился прямо перед Сеней и наклонил своё лицо к лицу перепугавшегося просителя, который попытался смягчить участь священник. — Да плевать я хотел, на тот факт, что он всё осознал! Это не имеет значения. Его душа теперь принадлежит мне! Хотя, должен признать, Панас Михайлович — презабавнейший человечишка, — голос Люцифера смягчился, на его лице появилась улыбка. — Возможно, я дам ему послабление в будущем. Или превращу в демона! А если он станет невыносимо скучным… такой вариант развития событий тоже исключать нельзя — тогда предложу ему сделку на вроде той, которую заключил с тобой.
— Окей, окей, — пробормотал Сеня. — Расслабься! И всё-таки, ты уверен, что тебе нужна душа ребёнка?
— Определенно уверен. Ты ведь не отказываешься из-за жалости к малышу, душа которого станет моей собственностью со всеми вытекающими последствиями? — Люцифер искоса посмотрел на приунывшего Сеню. — В принципе, мы можем расторгнуть наш договор…
— Не, не, не, не! Ни в коем разе! А сколько у меня времени на всё про всё?
— Сколько хочешь, — произнёс Люцифер, великодушно разведя руки, словно собираясь заключить в Сеню в дружеские объятия. — Сколько понадобится, но в пределах разумного, естественно. Хватит тебе неделю, чтобы унять муки совести?
— Да… наверное…
— Вот и славно! В случае форс-мажора я дам ещё времени. Торопиться нам с тобой некуда! А теперь — можешь убираться в мир живых.
Сеня не заставил дважды себя упрашивать и снова вернулся в царство сна, подарившее его сознанию целительное забвение. Он проснулся ближе к одиннадцати утра, разбуженный стонами беса, приходившего в себя после адовой попойки. Увидев, как его вчерашний собутыльник открыл глаза, пьющий рогоносец с трудом слез с мягкого кресла и подошёл к дивану. Ноги Стикса подкашивались, крылья повисли, а морда выглядела предельно жалкой. Впрочем, измученная похмельем физиономия вызывала, скорее жалость и улыбку, нежели призрение и неприязнь.
— О! — воскликнул Сеня, пытаясь нащупать рукой пачку сигарет на тумбе. — Кажется, кое-кто познал боль похмельного синдрома? — он посмотрел на беса, сочувственно улыбнувшись.
— Твою ж колотить, Сенечка, — с трудом проговорил Стикс, стиснув руками одеяло, — почему мне так плохо? Почему, а? Я умираю? Но я ж не могу умереть, я бессмертный, я бес, порождение тьмы…
— Ну ты, брат, вчера и нажрался! Помнишь Метастазова, Панаса? Ты ещё вселился в нашего знакомого батюшку…
— Помню, помню… — Стикс закрыл лицо руками и выругался в совершенно не характерной для него манере, но тут же извинился: — Прошу прощения… Сень, чего делать-то?
— Хм, — Сеня задумался. — Могу предложить анальгин, но вряд ли он подействует на твою бесовскую морду. А ещё в холодильники должны быть две банки с огурцами — налей себе пару стаканов рассола. Пьянь рогатая!
— А иди ты…
Стикс отправился на кухню, попробовать целительный рассол. Народное средство от Бахусовой болезни оказалось крайне эффективным — для возвращения «бесовской морды» к жизни понадобилось всего два стакана. Предложенный Сеней анальгин тоже пошёл в дело — как выяснилось, чудеса российской фармакологии на обитателей Преисподней очень даже действуют.
Пока Стикс приводил себя в порядок, его «коллега», немного поучаствовавший в возлияниях, стоял на балконе и курил, одолеваемый безрадостными думами.
«Ну и что теперь делать, Семён Алексеевич? — мысленно поинтересовался он, оглядев двор. — Ты же прекрасно знаешь, какие муки ждут ребенка, чью душу получит Люцифер. Или ещё хуже, как с этими — певичкой и Хельгой… если с у первой всё не то что бы прямо сильно плохо, то вторую мне действительно жалко… Неужели ты подпишешься на покупку души какого-нибудь малыша? Пошел ты на хер, понял?! Сам же знаешь, что в жизни на это не пойдёшь! Знаю. Знаю. Но ещё я знаю, что хочу получить свою душу обратно! Что же мне теперь делать?…»
Вернувшись в квартиру, Сеня застал Стикса, попивающего крепкий свежесваренный кофе. Бес сидел в кресле и болтал ногой, тихонько позвякивая оковами ада.
— Сенечка, я хотел бы извиниться за вчерашнее, — он виновато улыбнулся. — Перебрал малость!
— Да ты не малость перебрал, а нажрался в доску! Твои извинения приняты, хотя не особенно и требовались, ибо ты, сын мой, ничего страшного не натворил, если не считать пепельницы, вытряхнутой на балкон Зои Ивановны…
— Это… это та невоспитанная дама?
— Ага! Только ты её чуть по-другому обозвал, а потом взял мою пепельницу и полетел мусорить…
— Да-да! Ага! Вспомнил! — радостно воскликнул Стикс. — Захотелось похулиганить, ну что тут скажешь, я же бес, в конце-то концов!
— Наплюй, — буркнул Сеня. — Мне теперь не до того… это всё, так сказать, ерунда.
Он взял кота, тихонько вилявшего хвостом, и посадил на колени. Пушистая зверюга разлеглась поудобнее, молчаливо согласившись посидеть у хозяина. Прикрыв глаза, Бублик замурлыкал, осторожно поглядывая на Стикса, который ревниво покосился на своего пушистого друга. Хмурый Сеня достал сигарету и закурил.
— Ты не зачастил с табачищем? — спросил бес, отгоняя дым крылом.
— И на табачище наплюй. Скажи мне лучше, что теперь делать? Я же не душегуб какой, чтобы отдавать безвинного ребёнка Люциферу!
Бес задумчиво отхлебнул из чашки. Вздохнув, Стикс бесцеремонно взял кота и посадил к себе. Бублик слегка удивился внезапной перемене гладивших его рук, но всё равно решил преспокойно сидеть там, где посадили, следуя внутренним убеждениям, запрещающим любому нормальному коту делать лишние телодвижения во славу Лени матушки и Безделья батюшки.
— Самое обидное, — сказал Стикс, — это отсутствие положительных вариантов в твоей ситуации. Откажешься выполнить требования Люцифера — не сможешь вернуть душу. А убедишь дитя подписать контракт — будешь отвечать за это по-полной, когда умрёшь. За предыдущих шестерых козлов с тебя особо не спросят, если вообще спросят, а то и в праведность вменят. Но сознательно обречь ребенка на вечные муки… вряд ли ты сможешь отработать такой грешок. Скорее всего, после смерти тебя ждет один из кругов ада…
— Неужели у меня нет выхода?.. — Сеня окончательно приуныл, осознавая полное отсутствие перспектив для своей бессмертной души.
— Обожди печалиться! Как любит говорить мой приятель
