Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом. - Гэрет Уильямс

Он умер.

Я скажу тебе то же, что сказала Синовалу.

Оставьте мертвых в покое.

Он не захочет возвращаться. Он не захочет, чтобы его покой был потревожен.

И он не захочет увидеть меня.

Все то, что он сказал... он был прав, сказав это, но как же это было больно! Он сказал, что я убила его сына. Дэвид был моим. Я носила его. Я слышала, как биение его сердца угасает и умирает, я никогда не забуду этого и услышать, как он обвиняет меня...

Это ранило меня больше, чем я считала возможным.

Я пыталась стать чем—то иным. Я считала что это — ради пророчества Валена, но я ошибалась. Это было ради него. Я хотела стать человеком ради него.

Я потеряла себя, свое лицо, своего сына...

Я никогда не ненавидела его, как бы мне этого ни хотелось, но я давно перестала его любить.

Лита, ты не можешь заставить меня сделать это.

Из—на него я смеялась, из—за него я плакала, и из—за него пело мое сердце. Даже самые тяжелые раны моей души на время становились легче, когда он был рядом. Я должна была больше ценить те краткие мгновения — но это было так давно, и тогда я была другой.

Я помню один, особенный момент, когда мы были вместе — без болезни, без страха и без чуждого управляющего влияния. Это было перед тем, как я отправилась на За'ха'дум. Это была ночь, когда мы зачали нашего сына. Это была сделка, которую я заключила с ворлонцами. Я хотела для нас одну ночь вместе. Это я. Это мой эгоизм. Я должна была просто уйти.

Если бы я не потребовала этой ночи — Дэвид никогда нее был бы зачат. Он так и не был бы создан, лишь для того чтобы умереть, не родившись.

Понимаешь, в чем—то он был прав, хоть и не так, как он думал. Я убила нашего сына, потому что из—за моей настойчивости он был создан.

Я не знала, конечно, но от этого не становится легче.

Я так давно хочу быть забытой. Я хочу спать, хочу отдохнуть, но всегда оказывается так много работы. Искупление — это тяжелая дорога, и конец ее так далек...

Я хочу покоя.

Я хочу, чтобы все это закончилось.

Я не хочу снова увидеть его.

Пожалуйста, Лита...

Я не сделаю этого.

В Соборе, в Истоке Душ, пойманная в ловушку ее транса, Лита беззвучно плакала, слезы текли по ее бледным щекам.

Деленн, — неслышно подумала она, — ты не понимаешь.

Ты уже сделала это.

Душа Шеридана начала обретать форму в стылом воздухе.

А затем голос, идеально поставленный, с безукоризненным акцентом, пугающе совершенный во всех отношениях, произнес единственное слово.

— Откройся!

Такиэр открыл двери и ступил в зал Серого Совета. Зал, не использовавшийся так давно, все еще хранил ауру власти. Он шагал сквозь вязкую тьму, пока не вошел в круг. Столб света вспыхнул, обозначив его присутствие.

В этом зале он чувствовал величие. Здесь стояли величайшие минбарцы в истории, намечая судьбы себе и своему народу. Сам Вален, разумеется. Дераннимер, Немейн, Маннаманн и другие, вплоть до Вармэйн, Кинадрана, Калэйна, Соновара...

А сейчас — и он сам.

Совет давным давно перестал что—либо значить. Что за смысл во власти, если нет никого достойного ее? Кто был достоин ее сейчас, кроме самого Такиэра? Кто здесь мог проявить волю, харизму, решимость и силу, чтобы сделать то, что необходимо чтобы командовать?

Никто, кроме него.

Минбар был в безопасности. Он защищал планету от захватчиков двенадцать лет. Он отбил их атаки, и ему не требовалось для этого прибегать к помощи Синовала и продавать тому свой народ. Помощь Синовала в последней битве, три года назад, была незваной и неуместной.

Мир был не так защищен как прежде, но у него просто не было на это средств. Так много изменников перебежало к Синовалу, или же к Предателю. И все же он сделал все, что мог с тем, что у него было. Никто не скажет, что он пренебрег долгом перед своим народом.

Он не знал, почему он пришел сюда. Возможно — просто, чтобы напомнить себе о многом. В последнее время он не высыпался, и его ум начал терять остроту. Однако когда он был здесь — он был так же тверд, как всегда. Он все так же мог переиграть любого, кто смел ему противиться.

Предатель был на Минбаре. Шпионы Такиэра видели его в Йедоре с центаврианином и его собственной неверной дочерью. Такиэр не знал, что им было нужно, но он намеревался это выяснить. Он отдал приказ арестовать Маррэйна. Какая жалость. Во многом он уважал Маррэйна.

Он не знал этого Маррэйна, и это его беспокоило. Настолько опытный вождь, как он, не появляется просто так, из ниоткуда. Многие считали признаком безумия его заявление о том, что он тот самый Маррэйн, но Такиэр был не так категоричен. Он знал историю Маррэйна и слышал легенды о его загадочной смерти.

И все же, так или иначе — это было неважно. Безумец или призрак — он служил Синовалу, и Такиэр не потерпит никого из слуг изменника в своем мире.

Звуки шагов вывели его из задумчивости, и он поднял взгляд. Шаркая ногами, перед ним предстала фигура в сером плаще.

— Что такое? — раздраженно спросил он. Предполагалось, что этот зал постоянно охраняется. Наверное, это донесение о том, что Маррэйн схвачен.

Тот откинул капюшон и Такиэр уставился на него.

— Гизинер? Что ты здесь делаешь? — Он не видел священника многие годы, с тех пор как Серый Совет был официально распущен. Он следил за бывшими соратниками и большинство из них сейчас были мертвы. Он слушал, что Гизинер осел в Йедоре, отошел от дел — и был рад этому. Жрец сделал не самую впечатляющую карьеру.

— Ты болен? — спросил он. От Гизинера не слишком хорошо пахло, и выглядел он тоже не лучшим образом. В его походке была видна легкая неустойчивость. Самое очевидное, что мог бы подумать Такиэр — это то, что он был пьян, но это было абсурдом. Минбарцы не напиваются.

— Нет. — ответил Гизинер. — Со мной все в полном порядке.

— Тогда что все это значит?

Гизинер улыбнулся.

— У меня для вас послание, Сатай.

— Да?

— Бьется черное сердце. — Глаза Гизинера блеснули красным.

Такиэр пристально взглянул на него.

Сражаясь с энергиями, Синовал почувствовал, как его тело и душу свело болью. Что—то было... неправильно. Что—то вмешалось. Он не мог точно определить — что, но что—то рядом мешало ему.

Он чувствовал эмоции, разливающиеся от Литы. Деленн сработала отлично. Добровольно или нет — она обеспечила эмоциональный выплеск, необходимый, чтобы воссоединить душу Шеридана с его телом. Она боролась с собой, разрывалась между любовью и ненавистью, радостью и горем. Это было не совсем тем, чего ожидал Синовал — впрочем, он никогда не понимал что такое любовь — и это сработало вполне приемлемо. Душа Шеридана медленно возвращалась в его тело. Он мог видеть, как слабые признаки жизни начинают появляться и разгораться в бездыханном теле.

Добровольно или нет — Шеридан вновь будет жить.

А затем это ударило его. Выброс сырой, разрушительной энергии. Он отбросил его назад, заставил пошатнуться и собрать всю силу воли для того, чтобы удержаться на ногах.

Он поднял голову, посмотрев на реальность сквозь энергии души, сквозь сплетения эмоций, мыслей и мечтаний.

И тут же он понял три вещи.

Первое — что здесь, прямо перед алтарем стояли двое. Люди. Он узнал обоих. Он надеялся, что они оба мертвы — и, как видно, напрасно.

Второе — что трое из его Преторус Тутелари были мертвы, повержены в считанные секунды.

И третье — что Исток Душ кричал.

ТЫ НЕ ПРОЙДЕШЬ ЗДЕСЬ!

Себастьян улыбнулся.

— Я иду там, где есть свет. — ответил он, рассматривая странно радующий хаос, вызванный его пришествием. — А там где нет света — я сам приношу его.

Он осмотрелся вокруг. Синовал был растерян, и изо всех сил пытался удержаться на ногах.

Гален, — подумал он. — отвлеки пока что его от меня. Я хочу кое—что попробовать.

Бывший техномаг немедленно принялся плести заклинания.

Себастьян доверял опыту и силе Галена и присел, изучая камень души у своих ног. В нем было заключено жутко выглядевшее создание — насекомоподобное, с сотнями извивающимися щупалец и плотной, хитиновой, масляно—черной кожей.

Он ударил в камень наконечником своей трости. Кристальная оболочка раскололась, и тварь материализовалась перед ним.

С легкой усмешкой он указал тростью в направлении Синовала.

— Убей его. — приказал он и тварь, бессильная ему сопротивляться, бросилась вперед.

ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО!

Но Себастьян не слушал. Он мог, а значит — делал.