Прямой наводкой по врагу - Исаак Кобылянский

Ночевали мы в небольших сельских домах, человек по десять в каждом, не считая хозяев. Было тесно и душно, зато тепло. Ну а Винокуров с Маркиным жили вдвоем у одинокой хозяйки по имени Одарка, миловидной молодой женщины лет тридцати. Ее муж, совхозный механик, ушел на войну летом 41-го, через месяц прислал единственное письмо, и с тех пор о нем не было известий. В доме Одарки, помимо комнаты с печью, на которой спала хозяйка, была еще маленькая спальня, предоставленная Винокурову, а Михаил ночевал на лавке рядом с дверью в спальню. К своим постояльцам Одарка относилась с уважением, ведь благодаря им она была избавлена от тесноты, духоты и прочих «прелестей», которые достались всем ее соседям. Перед важным Винокуровым сильно робела, да и к Михаилу относилась очень сдержанно.

Прошло всего несколько дней пребывания в «Красной Звезде», когда случилось страшное ЧП. Во время полкового учения, в котором отрабатывался штурм вражеских траншей после обработки переднего края противника залповым огнем минометов, по неизвестной причине десяток мин угодил в расположение пехотинцев, готовившихся к атаке. Четверо солдат второго батальона были убиты, двенадцать — ранены. Все однополчане остро переживали случившееся. Мы уже отвыкли от жертв, ведь с середины декабря дивизия находилась в тылу. И вот такое кровавое происшествие!

Учения были немедленно прекращены, а командование дивизии и всемогущая служба СМЕРШ начали совместное расследование. На следующее утро в штаб дивизии, размещавшийся в Каланчаке, были вызваны по тревоге все командиры рот и батарей полка. Отправляясь в штаб, Винокуров велел ординарцу передать командирам взводов и старшине: личному составу не покидать усадьбу совхоза. Пообещал вернуться к ужину, а за себя на весь день назначил командира взвода управления. Все это слышала Одарка, которая, судя по ее последующим действиям, приняла полученную информацию к немедленному руководству.

Когда Михаил, передав кому было положено распоряжения комбата, вернулся в дом с порцией горячего завтрака в котелке, его ожидал сюрприз: на столе в окружении тарелок с квашеной капустой и солеными помидорами стояла бутылка самогона, а рядом — два стограммовых граненых стаканчика. Не дожидаясь вопросов изумленного постояльца, Одарка заявила с кокетливой улыбкой: «Начальник уехал, так почему не погулять себе на свободе?»

Не стану вдаваться в подробности этого дня, достаточно сказать, что Михаил покинул спальню, лишь когда пришла пора идти за обедом, а после дневной трапезы они без устали продолжали любовные утехи до густых сумерек. К возвращению Винокурова в доме был восстановлен порядок, а умиротворенные любовники (по предложению заботливого Маркина) твердо решили, что хозяйка обязана утешить и командира. Подбодренная Мишей, Одарка пообещала преодолеть свою робость перед красивым, но очень уж важным Винокуровым и «согреть» его одинокую постель.

Наступила ночь, и, когда послышался мерный храп основательно уставшего за день Михаила, Одарка сползла с печи и в одной рубашке бесшумно вошла в спальню. Приблизившись к кровати, она ласково прикоснулась к щеке спящего Льва Николаевича и прошептала: «Что же это вас мучает? Что вы так жалобно стонете во сне? Может, я сниму ваши муки?» Не произнеся ни слова, Винокуров привлек ее к себе...

На следующий день полковые учения возобновились, но использование боеприпасов было категорически запрещено, стрельбу лишь имитировали. А в доме Одарки установился новый режим ночной жизни. Как только Маркин засыпал, хозяйка отправлялась в спальню. Усладив Льва Николаевича, она покидала его, а по пути к своей постели расталкивала Мишу. Через несколько минут гвардии ефрейтор (это звание комбат установил ему с Нового года) проворно взбирался на печь к любвеобильной хозяйке. Все трое были довольны. Такой порядок продолжался больше недели.

В середине февраля совершенно неожиданно с какой-то оказией на несколько часов в совхоз приехала из Каланчака младшая сестра Одарки, незамужняя Маруся. Сестры долго шушукались, после чего хозяйка объявила, что уходит на часок в правление совхоза, и недвусмысленно попросила Маркина тем временем развлечь сестру. Намек был понят правильно: Михаил без излишних церемоний успешно выполнил просьбу хозяйки. Вполне удовлетворенная Мишиным «развлечением», Маруся уехала еще засветло, так что Винокуров и не узнал о ее визите.

«Ночи любви» продолжались в прежнем режиме, но через несколько дней после случившегося общения с Марусей у Маркина обнаружились симптомы... гонореи. Эта довольно редкая в довоенном СССР венерическая болезнь, она же — триппер, или, как ее называли на фронте, «трепак», широко распространилась на ранее оккупированной территории. Считалось, что сюда ее занесли немецкие солдаты, побывавшие до этого во многих странах Европы. Миша потерпел день-другой и отправился в санроту. Он оказался не первой жертвой случайных связей и был, как и его предшественники, направлен в специальное отделение фронтового госпиталя. Перед тем как покинуть батарею, Михаил узнал от Винокурова, что и у того не все в порядке. Тогда Маркин, слегка смутившись, признался Льву Николаевичу, что, видимо, «подхватил» свою болезнь, переспав с Марусей.и предположил, что затем, еще не зная об этом, он «наградил» хозяйку дома, а та, ни о чем не ведая, передала заразу Винокурову.

Прошла еще неделя, и наш полк перевели из «Красной Звезды» поближе к Перекопу. А командир батареи стал неузнаваем: ужасно хмурый, он прихрамывал, морщился от боли. Можно лишь догадываться каково было в эти дни гордому и самолюбивому Льву Николаевичу. В отличие от своего ординарца непреклонный Виноградов долго терпел боли, лишь когда ему стало совсем невмоготу, он под страшным секретом поделился своим горем с командиром санитарной роты. Тот пошел навстречу необычному больному, не отправил его в госпиталь, а предоставил возможность «глушить» постыдную болезнь сульфидином, так сказать, «без отрыва от производства». Боли притупились, но результатом стала хроническая гонорея, избавиться от которой Льву Николаевичу удалось лишь спустя полтора года, когда он попал в госпиталь после тяжелого ранения.

В конце марта 1944 г., за несколько дней до штурма Перекопа, вернулся из госпиталя неунывающий Маркин. Он подробно рассказывал всем батарейцам о том, как и чем его лечили, щеголял медицинскими терминами и названиями лекарств. Запомнился его рассказ о тайной практике продления срока лечения в этом госпитале, которой пользовались некоторые хитрецы в канун предстоявшей выписки на фронт. Встретив вновь прибывшего больного со свежим «трепаком», такой хитрец уводил новичка в укромное место, брал у него «мазок» и наносил на собственный член, чем заново заражал себя. Все знали что самострелов на фронте ожидал «расстрел перед строем части за умышленное членовредительство».