Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль - Дитрих Айгнер

Рузвельт заверил Черчилля, что и американцы будут придерживаться принятого в 1941 году решения, что война в Европе и против Германии является первоочередной задачей, и что война в Тихом океане и с Японией будет носить затяжной характер, пока не будет разбита Германия. В политическом аспекте соотношение сил противоборствующих сторон глобально не изменилось: Германия является в любом отношении наиболее опасным противником. В случае победы над Гитлером Япония будет вынуждена признать свое поражение, но победа над Японией, наоборот, никакого существенного воздействия не оказала бы. Япония, кроме того, в настоящее время находится дипломатически в лучшей ситуации, так как Советский Союз Японии войну не объявлял, в то время как действия Советского Союза, США и Великобритании против Германии смогут оказаться тесно связанными друг с другом. Тесное пространство для судоходства и огромные расстояния в Тихом океане и без того не позволяют проводить там крупномасштабные наступательные операции. Это основное решение относилось ко всему периоду войны, хотя из-за японских успехов до середины 1942 года было задействовано значительно больше американских войск, кораблей и военного снаряжения в Тихом океане, чем было ранее запланировано.

Кроме того, Рузвельт был убежден, что западные державы летом 1942 года должны будут помочь Советскому Союзу «по той простой причине, что русские армии наносят больший урон в живой силе и военной технике странам оси, чем другие 25 «объединенных наций» вместе взятые». Больше всего ущемленные от этого решения почувствовали себя, и не без основания, китайские гоминдановцы и Чан Кайши, который после вступления США в войну против Японии рассчитывал на более масштабную помощь, чем она была в действительности.

Зато проблема, где и когда должны будут начать боевые действия наземные войска англосаксов, вызывала бурные дискуссии между Вашингтоном и Лондоном с большой оглядкой на отношения с Москвой. Черчилль, которого мучили воспоминания первой мировой войны, смог, несмотря на сопротивление американских генштабистов, до середины 1942 года убедить, наконец, Рузвельта в том, что высадка на французском побережье в 1942 году закончилась бы военным поражением, и нужно попытаться путем высадки в Северной Африке атаковать крепость Европы с юга.

Этой уступкой Рузвельта Черчиллю, конечно, одновременно потерял силу план президента выторговать у Сталина послевоенные территориальные притязания в обмен на скорое открытие второго фронта. На долю Черчилля выпала неприятная задача вместе с чрезвычайным послом Гарриманом лично сообщить разочарованному Сталину это решение в августе 1942 года в Москве. Холодная обстановка этой встречи начала только разряжаться, когда Черчилль нарисовал перед Сталиным впечатляющую картину ожидаемых разрушений, причиненных налетами союзной авиации на Германию стратегических последствий высадки в Северной Африке. Гарриман сухо доложил Рузвельту: «Оба вскоре разрушили все значительные промышленные города Германии».

Однако Сталин сохранял сдержанность. Ни успешная высадка в Северной Африке и поражение немецкого корпуса Роммеля, ни битва под Сталинградом, которая в конце 1942 и начале 1943 года стала переломным пунктом войны в Европе, не могли преодолеть недоверие Сталина. Три раза он отклонял предложение Рузвельта о личной встрече Большой тройки, почему Черчилль и Рузвельт встретились снова одни в январе 1943 года в Касабланке для дальнейшего стратегического общего планирования и в последний день представили прессе для публикации во всем мире формулировки «безоговорочной капитуляции» Германии, Италии и Японии, так как будущий мир во всем мире мог быть обеспечен только путем полного уничтожения немецкого, японского и итальянского военного потенциала и господствовавшего в этих странах мировоззрения. Хотя главным адресатом этого заявления были враждебные государства, его авторы сочли нужным еще раз заверить Сталина, что западные державы ни в коем случае не станут заключать с Гитлером никакого договора. Но вопрос второго фронта осложнял по-прежнему отношения между союзниками. Когда Сталин в начале июня 1943 года был информирован о решении англосаксов начать наступление против Италии и сдвинуть срок для пересечения канала на 1944 год, отношения достигли низшей точки за период войны. Окончательно спорный пункт о втором фронте был закреплен документально только во время совместной встречи Большой тройки на начавшейся в ноябре 1943 года конференции в Тегеране, когда запланированное наступление летом 1944 года совпало с наступлением Советской Армии.

К этому времени Сталин уже мог реагировать спокойнее, так как с осени 1943 года наметилось четкое смещение центра тяжести в коалиции. После того как Сталин в октябре 1943 года в Москве объявил министру иностранных дел Халлу, а в Тегеране Рузвельту, к его облегчению, что Советский Союз после победы над Германией объявит войну Японии, многие крупные стратегические вопросы были решены, в то время как политические проблемы обращения с вражескими государствами после победы и прежде всего вопросы стабильного' послевоенного устройства все время выдвигались на первый план. Рузвельту стало значительно труднее придерживаться политики «отсрочки». Эта смена тем происходила на фоне смещения сил внутри Большой коалиции, потому что благодаря советским военным успехам с чувством собственного достоинства советского руководства росло и уважение западных держав по отношению к нему. Уже в марте 1943 года реальный политик Рузвельт понял, что у него не будет другого выбора, как отказаться от своего безусловного сопротивления территориальным притязаниям Сталина и удовлетворить потребности Советского Союза в безопасности. Чем дальше Красная Армия продвигалась в центр Европы, тем больше был интерес западных держав к проведению своевременных совещаний, чтобы вдруг не оказаться перед свершившимся фактом.

Эта новая политика по отношению к Советскому Союзу была продиктована не только логикой силы, а и твердым намерением Рузвельта поддерживать сотрудничество с этой страной для установления послевоенного порядка, добиться победы не только в войне, но и в завоевании мира. Не позднее чем с 1943 года Рузвельту стало ясно, что без политического согласия внутри Большой тройки, а если причислить сюда еще и Китай как потенциальную великую державу и фактор порядка в Азии, то внутри Большой четверки, будущая система коллективной безопасности была бы обречена на провал. Поэтому восточноевропейская и германская политика Рузвельта стала в значительной степени функцией его русской политики. Согласие с продвижением Советского Союза и Польши на Запад, а также со Сталинским требованием о создании «дружественным Советам правительств» в Восточной и Южной Европе, с демилитаризацией и расчленением Германии и даже его временное согласие с планами деиндустриализации (план Маргента) должны были доказать Сталину, что Рузвельт полностью разделяет советские требования в вопросе безопасности.