Оборотный город - Андрей Белянин

Пока эти двое препирались и спорили, я спокойно подошёл поближе, заглянул за арку и, найдя в уголке солдатскую лядунку с порохом и пулями, тихо булькнул туда немного самогону. Ну их, этих бесов, ненадёжный народец, так и норовят после всех мирных переговоров тебе же в спину шмальнуть. А с мокрым порохом искушения меньше…

— Эй, ты, случаем, не Иловайский будешь? — неожиданно обратился ко мне рогатый охранник. — Хозяйка-то приказ выдала — всех Иловайских до неё пропускать беспрепятственно!

— А чего же стрелял тогда? — удивился я.

— А насчёт того, чтоб не стрелять, указаний не было, — нагло ответил он, за что ещё раз словил меж рогов твёрдой батюшкиной рукой. Да этих упёртых лупи не лупи, мозги и так по гроб жизни отбитые, зато храбрости хоть отбавляй. Ладно уж, пойдём дальше, раз Катенька уже позаботилась о пропуске на мою персону…

— Гад такой, — бормотал всё ещё не остывший священник, пока мы удалялись от арки, и вдруг, резко развернув меня за плечи, заорал в полный голос: — Стрэляй давай, да!

— Хренушки, — скорбно донеслось в ответ. — Ктой-то мне весь порох обмочил…

— Ха! — опять развернул меня батюшка, сияя белозубой улыбкой, как солнце над Тифлисом. — Шутка такая смешная, э! Я знал, что ты ему порох мочил, я всё видэл, пашутил с табой, да!

Я хмуро выгнул бровь. Нечисть, она и есть нечисть…

Всю дорогу до города этот грузинский юморист трещал не переставая, избегая встречаться со мной взглядом. Вот и гадай теперь, когда он успел столковаться с бесом насчёт второго выстрела. Никому доверять нельзя.

Кроме разве что той же Катеньки, да и она, по совести говоря, меня всерьез не держит, а так, ради контакта с представителем человеческого племени данного исторического отрезка. Интересно, так у неё самой-то парень есть? Надо будет непременно спросить при встрече, а то буду вот так долбить лбом ворота её сердца, а она, поди, давно другому обещана?! Тогда чего уж, пожелаю счастья молодым да и пойду восвояси на Гребенскую линию проситься, под пулями чеченскими буйну голову сложить…

А что? Зато, говорят, там красиво — горы, вино, шашлык, фрукты разные, не сразу же убьют-то? Но как только — чтоб Катьке-изменнице вот в тот же день письмо роковое отправилось, дескать, «погиб Ваш хорунжий Всевеликого войска Донского Илья Иловайский, умер, весь кинжалами вражескими исколотый, с Вашим светлым именем на устах. И сотворите ради него милость Божию, коли когда мальчика родите, так назовите Илюшенькой». А в конце письма эдакий романтический рисунок — кровоточащее сердце, пронзённое стрелой амура.

Тьфу! Самому противно, надо ж было такое придумать…

А на входе в городские ворота меня торжественно встретили два русоволосых красавца, в нарядной одёжке, бледные, как кефир, но с широкими улыбочками до ушей. То есть парни и рады меня видеть, но активно проявлять свои чувства тоже не рискуют, по причине того, что к каждому за правую руку привязана адская собака, из тех, что охраняет Хозяйкино жилище.

— Здорово дневали, братцы! — Я кивнул упырям и приветливо потрепал по загривкам ужасных псов. — Чего кислые, как англичане или русские щи?

— Ты это, хорунжий, руками тока не сильно размахивай, — осторожно попросил Шлёма. — А то энта помесь тигра с крокодилом чуть чего кусают кого поближе за что помягче. Больно, спасу нет…

— А так всё хорошо, — поспешил успокоить изумлённых таким поклёпом псов миротворец Моня. — Хозяйка как тебя у арки увидела, так сразу нас навстречу отправила в качестве почётной гвардии и охраны.

— Ай, какая охрана, зачэм глупые вещи гаваришь, э?! Я сам кунака сваего вездэ проведу, одын всэх зарэжу, сам Иловайского буду…

Два пса одновременно оскалили страшные зубы, и отец Григорий на том же накале резко поменял концовку предложения:

— …таким храбрым звэрям передавать в целости и сохранности! Бэрите, да! Заботьтесь о нём, бэрегите его, он же для меня как брат! — И, уже повернувшись ко мне, с заискивающей улыбкой добавил: — А ещё весь корзин нада в церковь занести, это па дароге. Нэдалеко. Савсэм рядом, э?

— Полчаса как минимум и совсем в другую сторону, — честно предупредили меня упыри.

Грузинский батюшка попробовал было цыкнуть на них, но, встретившись взглядом с немигающими собачьими глазами, бодро взвалил продукты себе на спину и исчез, как предрассветная дымка над горой Машук.

— Мы так поняли, что ты сейчас без своего Прохора?

— Он наверху остался, прикрывая мой отход, — не моргнув, соврал я. — И кстати, уж извините его, он не со зла на вас наехал, просто беспокоится за меня.

— И правильно делает, — сурово насупился Моня. — Иловайский, ты ить не в первый раз в наших краях, почему без оружия? Ни сабли, ни пистолетов, даже обычной нагайки не взял! Тебе тут курорт, что ли?

Да ему, видать, жизнь надоела, — повысив голос, поддержал Шлёма. — Вот скажи, бутерброд ходячий, что ты будешь делать, ежели я сейчас тя укушу?

Ответ мог быть только один, короткий, прямой и максимально красноречивый. В смысле так, чтобы сразу с ног долой, клыки настежь, коленки вовнутрь и лёгкий дым из отпавших ушей. Вроде получилось…

— Ты не насмерть его?

— По-моему, нет, — неуверенно успокоил я огорчивишегося Моню. — Ты его по щёчкам похлопай или водичкой побрызгай, глядишь, и отойдёт.

— В мир иной?

— Да ладно! Я же его не дубиной, а кулаком. У нас в станицах даже пятилетние дети такой удар держат. Вот если б наотмашь, с разбега, да не в челюсть, а в лоб…

— Ага, то есть такое у вас дети уже не держат. А девушки?

— Девушки держат. Ещё и сдачи дают, не стесняются. — Милое у вас воспитание на Дону. — Моня склонился над распростёртым другом и, поразмыслив, предложил: — Слушай, может, тебе самому до Хозяйки пройтись? А чтоб никто ничего худого не помыслил, так ты обеих собак себе возьми. Справишься?

— Легко. Только перед Шлёмой неудобно как-то…

— А я без претензиев, — на мгновение пришёл в себя балдеющий упырь. — Ещё чуток полежу, и повторим, да?

— Мазохист, — извиняясь, пробормотал Моня, передавая мне два поводка.

Я позволил псам вылизать битую Шлёмину физиономию, уточнил направление и вольным шагом двинулся в путь. Адские создания, виляющие хвостиками, действительно показали себя самой надёжной и бескомпромиссной охраной.

Помню, разок на меня слишком откровенно облизнулись двое незнакомых вампиров — собачки лениво гавкнули, и кровососы резко предпочли сделать вид, что просто целуются.

Потом сумасшедшая ведьма на метле попыталась, завывая, на бреющем полёте цапнуть меня за воротник и увлечь к себе в печную трубу. Псы в одновременном прыжке вырвали из-под неё помело, сгрызли, а потом ещё и оплевали опилками спикировавшую в соседний забор бедняжку.

Ну и набегали два или три раза шумливые подростковые банды бесенят, кидались издалека всякой помойной дрянью, обзывались и тут же удирали, не дожидаясь даже насмешливого собачьего взгляда в их сторону. А потом какой-то мелкий гадёныш выбросил прямо перед нами драную, полудохлую кошку!

Может, конечно, и не выбросил, может, он её нёс себе на ужин и просто уронил от неожиданности и удивления. Может быть, кошка была не совсем ещё при смерти или как-то резко вспомнила свою боевую молодость, не знаю, не знаю…

Но при виде адских псов она выгнула спину дугой, вздыбила жалкие остатки шерсти и с гнусавым воем, типа «хрен догонишь!», понеслась вниз по улице. Собаки, как вы уже догадались, тоже отреагировали вполне предсказуемо. Им же глубоко фиолетово, что их поводки намотаны мне на руки и в один миг их не снимешь.

— Посторонись, несознательные, зашибу-у! — тонко орал я, едва ли не ласточкой летя над мостовой за счастливыми псами, наслаждающимися жаркой погоней за кошкой, которая всё ещё хочет жить. О, святый Боже, святый бессмертный, помилуй мя, что это было…

Вы знаете, как бегают кошки? Во-первых, быстро, во-вторых, зигзагами, в-третьих, там, где это им удобно. А в результате мне четыре раза пришлось с разбегу сигать через чужие палисадники, три раза перепрыгивать ямы, рытвины и траншеи, пару раз почти вертикально по стене вверх и кубарем вниз, а напоследок меня успешно протащили волоком через неизвестно откуда взявшуюся лужу!

Но веселее всего было, когда эта подлая мурка, свернув за угол, не сбавляя хода, влетела в целую похоронную делегацию и в великолепном балетном прыжке уселась перевести дыхание прямо на крышке гроба. Не более полминуты, потому что потом в толпу врезались мы…

Бедная нечисть сыпанула во все стороны, останки покойного (колдуна, беса, вампира, леший его теперь разберёт) были безжалостно растоптаны и разнесены на сувениры. Кошка умудрилась скрыться в суматохе, а я подъехал к Хозяйкиному дворцу, уже сидя на перевёрнутой гробовой крышке, с венком на шее и чёрной лентой «От жены, тёщи и любовницы — мы тебя помним, сволочь!». Кто бы сомневался, меня забудешь, как же…