Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
34
Механические фигуры вели себя смирно. А вот студенты и особо курсистки возмущение выражали бурно. Где это видано, чтоб с бедных учащихся содрали по десяти копеек с носа, так еще не дают насладиться историческими личностями в полный рост, гонят в шею. Безобразие спускать не намерены, будут жаловаться в газеты.
Господин Стефансон ворковал над бунтарями голубем мира, обещая, что билеты будут действительны и завтра, и послезавтра, и когда им будет угодно, и сколько угодно раз. Сейчас заведение закрывается ввиду непредвиденных обстоятельств. Он приносит все возможные извинения за доставленные беспокойства. Просит покинуть помещение незамедлительно.
Студенты и особо курсистки смекнули, что получили щедрый дар, смягчили гнев, но, выходя из паноптикума, натолкнулись на мерзкого капиталиста и его раба. Юноши и особо курсистки догадались, что их выгоняют, чтобы не мешать этим господам. Они возмутились окончательно. Стоя на Невском, бурно выражали протест царизму с капитализмом вообще, а владельцу паноптикума особо. Пока к ним не направился городовой. Юное поколение притихло и разошлось парочками.
А господин Стефансон не мог оторваться от входной двери, на которой появилась табличка «Закрыто». Прижался спиной к углу дверного проема и часто-часто моргал. Будто пытался сменить картину перед глазами на что-то более приятное, чем господин из полиции с зажившими шрамами и величавый господин с сигарильей.
– Показывайте, – сказал Ванзаров. Он успел осмотреть зал. Ничего более ужасного, чем Мария Стюарт рядом с палачом, не нашлось. Прочие персонажи мировой истории занимались скучными делами. Наполеон смотрел в подзорную трубу на величие своей империи, Веллингтон наблюдал, как громит Наполеона на Ватерлоо, Дюма строчил «Трех мушкетеров», а Ливингстон делал вид, что очутился в дебрях Африки. Мертвых было много, но мертвы они были с тех пор, как им приделали восковые головы и напичкали шарнирами.
– Это ужасно, господа, – пробормотал Стефансон.
– Нашли дохлую крысу? – осведомился Аполлон Григорьевич, надеясь на возмездие.
– Ах, ну как вы можете шутить, господин…
– Лебедев! – бросили в лицо владельцу паноптикума имя, которое он обязан был знать. До сих пор не заказал пластическую фигуру великого криминалиста.
– Господин Лебедев, – повторил тот без всякого трепета. – Прошу вас, умоляю, сделайте что-нибудь!
Имея дело с трупами и актрисками, Аполлон Григорьевич не привык делать «что-нибудь». Вскрывать мертвые тела и любить живые – это он умел. Но как сделать «что-нибудь»?
– Что вам? – спросил он, будто к нему пристал уличный торговец оракулами.
– Вы же старший, господин Лебедев, предпримите усилия или прикажите вашему чиновнику… Только не стойте… Только не ждите.
Ванзаров помалкивал.
Лебедев не мог ни засмеяться, ни показать нрав. Наивность владельца паноптикума походила на глупость: он решил, что криминалист – начальник. Вот что бывает, когда имеешь дело с механическими куклами. Никакой проницательности. Аполлон Григорьевич за словом в карман не полез, объяснил, кто есть кто. Господин Стефансон залился краской, чуть дыша.
– Прошу простить… Прошу простить… – бормотал он, мелко кивая Ванзарову.
– Показывайте, – опять предложили ему.
– Прошу за мной.
Оторвавшись от стены, господин Стефансон засеменил вглубь зала. Ванзаров – за ним. Аполлон Григорьевич, булькая возмущением, двинулся следом.
Мимо мелькала всеобщая история в самых значительных личностях и событиях, известных каждому гимназисту. Будто стрелку часов этого мира закрутила чья-то всесильная рука.
Господин Стефансон дошел до конца экспозиции: писатель Золя стоял с кипой исписанных листков, за ним виднелся черный бархатный занавес. За которым скрывалось какое-то помещение, судя по легкому сквозняку, шевелившему подол занавеса.
– Это так ужасно, господа, – предупредил он.
Ужасным полицию не испугаешь.
– Открывайте, – приказал Ванзаров.
Занавес зашуршал и отъехал. Открылось небольшое помещение, служившее, вероятно, черной прихожей, если заходить со двора. Стены и дверь, ведущую во двор, выкрасили свежей черной краской. Посреди пустого закутка находился дубовый стул с высокой резной спинкой. На стуле сидел молодой человек, свесив голову на грудь. Торс обнажен, брюки и ботинки на месте. Руки, просунутые в прорези спинки стула, были накрепко связаны ремнем, вытащенным из его же брюк. Пальто, пиджак, жилетка и сорочка лежали в углу кучей. Глаза молодого человека были мертвы, как стеклянные глаза механических фигур. Будто он стал экземпляром паноптикума. В шею ему впилась петля шелкового шнура, змеясь по спинке стула. Перед ним находился другой стул с огарком свечи. Пол был густо посыпан блестящими осколками.
Лебедев одобрительно свистнул.
– Вот и не верь ясновидению, – проговорил он. – Опять в десятку.
Господин Стефансон театральным жестом приложил руку ко лбу.
– О, катастрофа, все пропало!
– Ваш родственник? – спросил Ванзаров, примериваясь, как подойти, чтобы не наступить на осколки.
– Какой родственник! Это мой рядчик[33]. Пропал неделю назад и вот как явился.
– Как его имя?
– Морозов Федор Алексеевич, владелец мастерской… Но каков мерзавец!
Ванзаров потребовал разъяснений. Стефансон не скрывал ничего.
Примерно две недели назад в паноптикуме объявился Федор Морозов, предложив свои услуги. Стефансон как раз искал особое зеркало: прозрачное с обратной стороны. Такие зеркала имели платиновое покрытие, были чрезвычайно редки в России и дороги. Он дал объявление в газету, Морозов на него откликнулся. Обещал сделать за вполне разумную цену. Он показался Стефансону серьезным человеком, особенно радовала выгода: Морозов запросил в два раза меньше, чем стоило платиновое зеркало. Ему был выдан аванс в сто рублей. После чего рядчик исчез. По адресу мастерской, который был назван Стефансону, оказался трактир. Владелец трактира о зеркальной мастерской не слышал.
– Обманул и присвоил деньги, – пожаловался владелец паноптикума.
– У вас было платиновое зеркало. Зачем вам еще? – спросил Ванзаров.
– О, какая печаль, – сообщил Стефансон. – Это я привез из Парижа. Вы знаете, что в Париже принято в окна первых этажей ставить платиновые зеркала, чтобы с улицы нельзя было подсматривать?
– Хотели ввести подобную моду в Петербурге?
– Конечно, нет! Какая боль… Я надумал изготовить модный аттракцион: вы заходите в помещение, смотрите в зеркала со всех сторон. Затем вас приглашают пройти за зеркала. И что вы видите? Вы видите, как другие смотрятся в зеркала, не подозревая, что за ними наблюдают. Очень занимательно! Особо нравится дамам.
– Такое бы зеркало в полиции, чтобы за допросами наблюдать, – сказал Лебедев. Криминалист во всем искал практический подход.
Господин Стефансон был глубоко безразличен к нуждам полиции.
– Все пропало, – заключил он. – И зеркала больше нет, и денег нет… Как одернул занавес, так и понял: это катастрофа, зеркало погибло.
Сожалеть о погибшем жулике, но все же человеке, он и не думал. Забыл, наверно, что человек не кукла, ему шестеренки не поменяешь.
– Что мне теперь делать? – спросил Стефансон, будто Ванзаров был волшебником.
– Стойте на месте, – последовал приказ.
Прежде чем подойти к телу, надо было решить, что делать с осколками. Лебедев предложил смести в сторону: для протокола не будет иметь существенного значения. Грязную работу Ванзаров взял на себя. Нагнувшись, рукой в перчатке стал осторожно сдвигать осколки. Стеклышки шелестели и подмигивали. Сделав сметающее движение, Ванзаров заметил белый клочок, который скрывался под стеклышками. Сняв перчатку, поднял. На крохотном снимке с рваными краями виднелось личико юной девушки.
Аполлон Григорьевич принял находку, держа двумя пальцами за края.
– Фото старое, сделано лет тридцать назад, если не больше. Вираж и фиксаж в шестидесятые был слабый, бумага пожелтела, – сказал он, разглядывая без лупы, лишь прищурив правый глаз, который у него был глаз-алмаз. – А выдержка долгая: замечаю краешек штыря, каким фиксировали голову…
– Господин Стефансон, вам знакома эта девушка? – спросил Ванзаров.
Воткнув монокль, Стефансон рассмотрел с брезгливой миной.
– Не имею ни малейшего понятия. Вероятно, кто-то из посетителей обронил.
Надо было вернуться к осколкам. Ванзаров расчистил пол у ног погибшего и зашел с левой стороны стула. Махнув перчаткой, он увидел дощечку со шнурком, закрепленным с концов. Узелков не было. Находка была немедленно предъявлена Лебедеву.
– Еще один глупец пожелал пролезть в четвертое измерение, – сказал тот, не обращая внимания на Стефансона. – Не удержал и выронил.
– Морозов не мог, – ответил Ванзаров.
– Слишком далеко от руки нашли?
Ванзаров предпочел не отвечать в присутствии постороннего. Он попросил Лебедева заняться телом, а сам принялся за осмотр одежды. Внутри пальто нашелся куль мешковины. Ванзаров развернул: мешок оказался большим. В карманах погибшего обнаружились: горсть гривенников, бумажный рубль, мятый носовой платок, распечатанная колода карт, явно крапленая, записка и набор стержней с загнутыми концами на стальном кольце. Заметив находку, криминалист хмыкнул.
– Знакомая
