Пристрелите загнанную лошадь - Оксана Обухова

Никогда не думала, что в доме моей свекрови такие удобные кровати, мягкие подушки и уютные одеяла. В прошлой жизни я трижды оставалась ночевать у Анны Леопольдовны, и каждый раз чувствовала себя принцессой на горошине. Постельное белье сбивалось в комья, пуховое одеяло чесалось, мягчайшая подушка казалась поленом в изголовье кровати. Все было плохо, все раздражало и мешало жить.

Утром следующего дня я была рада, что уже, в принципе, пока жива. И вылезти из-под невесомого одеяла я заставила себя нешуточным усилием воли — я просила четыре дня, и один из них уже наступил.

Анна Леопольдовна накормила меня завтраком, угрюмый вид гостьи мудро не приняла на свой счет и, оставив на тумбе в прихожей запасной комплект ключей от дома, отправилась выгуливать Агафью.

«С чего начать?» — сидя за письменным столом в кабинете Великого Хирурга, хмуро и, надо сказать вполне безуспешно, размышляла я. «С чего начать?» Вчера, на свежих впечатлениях мысли бегали куда резвей. Я собиралась узнать через подругу Анны Леопольдовны места бывшей прописки своих соседей, — не всех, конечно, а только новых, «нелегалов», — но по зрелому размышлению пришла к выводу: такой фронт работы мне за четыре дня не поднять. Это поле деятельности способен вспахать лишь взвод охраны мистера Туполева или, что предпочтительнее, следственная бригада из городской прокуратуры.

Позвонить Туполеву, поделиться догадками и нехай сами пашут? Бегают по адресам, выискивают точки возможного соприкосновения троцкистов с семьей Самоеда, проверяют нет ли путаницы в прописках…

Я представила, как, изображая частного детектива, бегаю по городу, расспрашиваю бывших соседей моих фигурантов, и даже поморщилась. Фигня какая-то. Хотя вчера вечером все казалось простым и ясным.

Сегодня я получила подтверждение пословицы — утро вечера мудренее. Сегодня утром за столом Великого Хирурга я нашла столько погрешностей в прежнем плане, что не придумала ничего лучшего, как достать из бобрового кармана визитку молчуна Антона и таки дать ему команду:

— Антон, мне нужна вся имеющаяся у вас информация по Самоеду. Вся, вся, вся.

— Куда привезти? — без тени эмоций спросил молодой мужчина.

— А она собрана и подшита? — очень удивилась я.

— Можем и подшить, если надо, — серьезно сказал Антон.

— Да нет, обойдусь как-нибудь, — пробормотала я. — А вообще-то, она в каком виде?

— Могу привезти дискету, могу распечатать.

— Лучше распечатать, — подумав секунду, сказала я. — Привезите все к двум часам дня на остановку трамвая за два квартала от моего дома. Кинотеатр знаете?

— Знаю. Что-нибудь еще надо?

— А как же, — усмехнулась я. — Тот самый цифровой диктофон, привезете?

— Да. Что еще? Назар Савельевич спрашивает, у вас с деньгами порядок?

— Порядок. Недавно зарплату получила. И вот о чем еще хочу вас попросить. Сделайте, пожалуйста, так, чтобы любой звонок в областную больницу с вопросом о вновь поступившей пациентке по фамилии Иванова, был фиксирован вашими людьми. Можно так сделать?

Неторопливо шагая от дома свекрови до дома купца Колабанова, я пыталась утоптать мысли и, наконец, поймать за хвост появившуюся, но почему-то ускользнувшую, весьма приличную идею. Мне всегда лучше думалось на ходу. Только пешеходы и юркие автомобилисты мешали сосредоточиться. «Что же там мелькнуло такое? — подстегивала себя. — Что-то очень здравое и дельное было…» То, что бегать как наскипидаренная с расспросами по городу и рисковать наткнуться на кого-то из знакомых Самоеда, я не буду, это точно. Но тогда, что?

Ах, да, я решила, что легче выманить Самоеда на себя.

Подумала, и, аж, колени подогнулись. Не лучше ли побегать, Софья?

Не лучше. Тот, кто бегает, рискует превратиться в безмозглую добычу. Надо предложить противнику свои правила игры и стать охотником, — вот о чем я тогда подумала. Предложить, заставит, выманить.

А если он меня просто пристрелит?

А надо сделать так, чтобы живая, я ему была выгоднее, чем мертвая.

Но как? Как? Ведь мелькала же какая-то идея!

Мыслей крутилось много. И одна глупее другой. Можно легонько натравить ребят Туполева пошарить чуть-чуть вокруг дома, но тогда Самоед почует опасность и юркнет в нору. Ищи потом ветра в поле и трясись всю жизнь — мстительный до сумасшествия убийца не лучшее воспоминание на ночь.

Можно плюнуть на все и уехать к маме.

Но у мамы новый муж, новая семья и маленькая дочь, моя сестренка.

Внезапно вспомнив себя шестнадцатилетнюю, я усмехнулась. Тогда, тридцатишестилетняя мама, влюбившаяся в инженера со своей фабрики, казалась мне сбрендившей старухой. Какие могут романы в тридцать шесть?! Влюбляться надо в восемнадцать, ну в крайнем случае, в двадцать пять! И не в лысого толстопуза, а в стройного красавца.

Помню, как новый лысый мамин муж приехал на мою свадьбу и, улучив минутку, шепнул падчерице: «Софья, сразу рожай. Такую партию нельзя профукать». Мой Виталий и его мама Анна Леопольдовна произвели на главного инженера единственной фабрики Городка по производству нитяных перчаток, сильнейшее впечатление.

Но что-то я отвлеклась. Уехать к маме, хорошо, конечно, но нельзя.

Подходя к площадке зверинца под звуки песенки «от улыбки станет всем светлей», я нашарила в кармане мобильник и нажала кнопочку повтора последнего номера:

— Антон, это снова я.

— Слушаю, Софья Николаевна.

От внимательного обращения спина немного выпрямилась, но бронежилете из доброго слова не сошьешь.

— Антон, мне нужен мощный электрошокер или газовый пистолет. А лучше и то и другое. Сделаете?

— Сделаем. Что еще?

— Спросите у Туполева, когда начал строиться новый дом для мамы и Кирилла, и когда семья решила в него переехать.

— Спрошу. Что еще?

— Все. До встречи.

Рано утром, еще до завтрака, я позвонила Душману и наврала ему о больной бабушке. Сейчас в субмарине сидела Земфира (кстати сказать, никогда не боявшаяся переработать за лишнюю копейку), я помахала ей рукой и пошлепала к «колониальным и скобяным товарам». У меня, наконец, появилась идея, и следовало немедленно воплотить ее во всей красе.

У лестницы на второй этаж стояла коляска с младшим Сухомятко. Семен Тарасович орал благим матом, я остановилась, пропела «гули-гули» и потрясла экипаж за ручку.

— Ой, Софья, спасибо! — крикнула с лестницы Татьяна и бегом спустилась вниз. — Я-то кошелек оставила. Едем в магазин и на прогулку. А ты как? Уже вернулась? — разыскивая в коляске соску, спросила соседка.

— Зря ездила. Бабушку сегодня в областную больницу перевезли. Сейчас помоюсь, поем и на дежурство.

— В ларек? — поправляя капюшон комбинезона на младенце и не глядя на меня, спросила Татьяна.

— Нет, к бабушке в больницу.

Соседка выпрямилась, прищурилась и удивленно сказала:

— Слушай, сегодня же воскресенье, как же вы бабушку перевозили? На скорой из своего города?

— Нет, двоюродный брат на машине привез.

Эту легенду я повторяла дважды, пока достигла своей комнаты. Первый раз здоровьем бабушки поинтересовалась семья Кунцевичей, перетаскивающая бак для кипячения белья из ванной на кухню, второй раз отчиталась за отсутствие перед бдительным Мишаней Коноваловым. Минут через тридцать информацию о бабушке и моих передвижениях в сторону областной больницы, будет знать каждый любопытный троцкист. Было бы неплохо сварить для достоверности куриный бульон и приготовит паровые котлетки, но времени нет. Каждая лишняя минута, проведенная на втором этаже колабановского дома, прибавляет мне седых волос.

Я быстро приняла душ, переоделась и нацарапала открытое послание для коммунальной доски объявлений.

Доской для объявлений служил обшарпанный кусок обоев рядом с телефоном. Туда, на гвоздик подкалывались общие счета за коммунальные услуги и электричество, вешались записочки с отчетом кто, кому, куда просил перезвонить и чего передать, повисали телеграммы, реже поздравления с днями рождений, наиболее часто появлялись грозные, нешуточные послания неаккуратным квартиросъемщикам.

Наиболее продвинутым в области эпистолярно-квартирного жанра являлся географ Кунцевич. В качестве примера приведу один из последних его шедевров.

«Леди и джентльмены.

Кто из вас регулярно подкладывает обкаканные памперсы в чужие помойные ведра?! Прошу прекратить безобразие!

Нежно целую, ваш Кунцевич.

P.S. Узнаю, кто это делает, набью джентльмену толстую хохлятскую морду.»

Памперсы прекращали «по недоразумению» попадать в чужие помойки, но через неделю на объявлении появилась приписка корявым почерком — «а твое ведро, джентльмен уважаемый, и без г. на воняет!».

Я повесила на гвоздик следующее послание:

«Тому, кто спер чужую вещь с чердака. Пора прекратить путаницу! Вещь не моя, надо вернуть. Вознаграждение и конфиденциальность гарантирую.