Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940–1941 - Вальтер Хубач

Доставка 2-й горнострелковой дивизии и занятие исходного положения около Тронхейма для прорыва через Фёуске в Нарвик в начале мая вызвали наивысшую нервозность у шведского посланника в Осло, который стремился убедить себя и свое правительство в том, что «такое количество войск могло быть доставлено только против Швеции». Эту обеспокоенность благоразумно не разделяли в Стокгольме.

Неблагоприятное развитие военной ситуации для немцев около Тронхейма и Нарвика очень скоро привело к тому, что немцы задумались о возможности подвоза боевой техники по шведским дорогам. 2 апреля 1940 года Верховное командование вермахта сообщило министерству иностранных дел, что в зависимости от развития ситуации позднее могла возникнуть необходимость предъявить другие требования к Швеции. При этом уже было указано на снабжение немецких войск в Норвегии по шведским дорогам (Лулео – Нарвик и Трёллеборг – Гётеборг – Осло). 22 апреля шведский военный атташе в Берлине имел беседу с начальником управления главнокомандующего военной авиацией генерал-лейтенантом Боденшатцем, в ходе которой последний предложил, чтобы Швеция поставила в Тронхейм две моторизованные батареи (полевые гаубицы калибра 10,5 см) и в Нарвик две батареи зенитных пушек калибра 2 см с соответствующими боеприпасами; за это Швеция получила бы соответствующие орудия немецкого производства. Шведский военный атташе мог из такого наглого требования по праву сделать вывод о недостатке вооружения у войск, стоявших в Тронхейме и Нарвике. Шведское правительство отклонило эту просьбу. Последующий зондаж германского военного атташе в Стокгольме и беседы в Берлине привели к такому же результату. При этом шведское правительство могло сослаться на чувства симпатии и дружелюбия, которые шведская общественность испытывала к соседней Норвегии.

16 мая, когда немецкое наступление на западе шло уже полным ходом, имперский министр иностранных дел Риббентроп принял шведского посланника в Годесберге для беседы. Риббентроп подчеркнул, что ситуация в Норвегии развивается удовлетворительно. Рейхсканцлер благосклонно относился к населению и доказал бы это освобождением норвежских военнопленных. «Норвежцы вели благородную борьбу, и здесь к этому народу испытывают только симпатию». Только в Северной Норвегии сложилась другая ситуация; там немцы боролись против английских колониальных войск и французских горных стрелков, а не против норвежцев. У Нарвика стояли отборные войска, у которых тем не менее отсутствовали зенитные пушки и тяжелая артиллерия. И все же Швеция сама была заинтересована в скором урегулировании положения на севере, так как Норвежский театр военных действий, на котором боролись теперь немцы и союзники, для Швеции был небезопасен в долгосрочном плане. Тогда Риббентроп снова поставил вопрос о разрешении провоза боевой техники. С этим не должно быть связано нарушение шведского нейтралитета; упаковка могла быть такой, чтобы не привлекать внимания. Были необходимы примерно три поезда с 30–40 пломбированными вагонами, в которых должны были перевозиться тяжелая артиллерия, зенитные пушки, боеприпасы, инженерно-саперное имущество, техника связи и инвентарь. В дальнейшем снова был поставлен вопрос, допустит ли Швеция транспортировку немецких моряков из Нарвика. Со ссылкой на шведскую почетную позицию пожелание доставлять боевую технику было отклонено уже на следующий день и, напротив, было разрешено возвращение домой немецких моряков в ограниченном количестве. Германское министерство иностранных дел после 16 мая вплоть до остановки военных действий в Северной Норвегии в июне 1940 года больше не ставило никаких требований о транзите военного имущества. С 19 по 22 апреля поезд из 34 вагонов вез санитарные материалы, инвентарь и продукты в Нарвик, 25 апреля прошел другой поезд из пяти вагонов с продуктами для гражданского населения. В семи групповых транспортах в Нарвик были отправлены по железной дороге два врача и 290 человек санитарного персонала; 528 моряков торговых судов, 104 военнослужащих военно-морского флота и 159 раненых были вывезены из Нарвика. Эти передвижения транспорта нужно было представлять полностью согласно международному праву. Ни немецкая сторона не оказывала сильного давления на Швецию, чтобы силой добиться провоза боевой техники для испытывавшей большие трудности 3-й горнострелковой дивизии, ни Швеция не допустила по собственному почину, как утверждалось в норвежских нотах и нотах союзников, направленных шведскому правительству, ничего, что не находилось бы в согласии с долгом поддержания нейтралитета.

Неизвестным фактором было поведение России в отношении событий в Скандинавии. Норвегия и Швеция мобилизовали во время финской войны часть своих вооруженных сил на севере. В нотах союзников к скандинавским правительствам от 5 апреля выражалось опасение, что Россия могла бы овладевать частями норвежских или шведских областей. Но после неожиданно плачевного окончания финской войны этого можно было не опасаться. В этом отношении был избран также благоприятный срок для проведения немецкой операции; акция союзников по минированию была рассчитана на те же политические предпосылки.

И все же по отношению к России придерживались осторожного поведения. Благодаря предоставлению русскими базы «Север» германский морской флот получил некоторое облегчение в возможностях своего передвижения. Отсюда единственный транспортный корабль снабжения своевременно прибыл в Нарвик 8 апреля, что сделало возможным сопротивление там. В подготовительных соображениях для случая «Учение Везер» гросс-адмирал Редер предложил представить сущее как добродетель и объяснить русским в начале операции, что Тромсё (для захвата которого не хватало немецких сил) не будет захвачен Германией. Представления Редера о том, что пусть лучше Тромсё будет в русских руках, чем в британских, не разделял Гитлер, который потребовал захватить также и Тромсё, хотя, конечно, средств для этого не было.

Германский посол в Москве получил указание зачитать 9 апреля в 7 часов меморандум, врученный датскому и норвежскому правительствам, народному комиссару иностранных дел Молотову и передать копию, подчеркнув при этом, что при германском занятии Дании и Норвегии речь идет о мероприятиях по защите от непосредственно предстоящего наступления англ о– французских вооруженных сил. Шведская или финская территории не затрагивались. «Имперское правительство придерживается взгляда, что наши акции находятся также в сфере интересов Советского Союза, так как при проведении известного нам англо-французского плана: 1) Скандинавия стала бы театром военных действий и, по всей вероятности, это привело бы также к 2) повторной постановке финского вопроса». С напряжением ожидавшийся ответ России на немецкую акцию в Скандинавии был неожиданно благоприятным. Молотов заявил германскому послу графу фон дер Шулленбургу буквально следующее: «Мы желаем Германии полного успеха в ее оборонительных мероприятиях». В ходе последовавшей беседы с Молотовым германский посол, к своему удивлению, должен был констатировать неожиданную готовность русских в отношении всех германских пожеланий.

Через два дня после этого граф фон дер Шулленбург сделал запись обсужденного и охарактеризовал эту перемену следующим образом: «По моему мнению, для этого поворота имеется только одно объяснение: наша скандинавская акция должна принести огромное облегчение советскому правительству, так сказать, скатить камень с ее груди… Советское правительство всегда было исключительно хорошо информировано. Если англичане и французы намеревались занять Норвегию и Швецию, то можно с уверенностью предположить, что советское правительство знало об этих планах… Советскому правительству кажется, что англичане и французы уже появились на берегах Балтийского моря, и оно видит снова поставленным финский вопрос, как сообщил лорд Галифакс; и, наконец, как самый большой из всех ужасов: опасность втягиваться в войну с двумя великими державами. Этот страх, очевидно, мы заимствовали от них… Сегодняшняя длинная и обстоятельная статья в «Известиях» о нашей скандинавской акции… звучит как единственный крик облегчения». 13 апреля Молотов вызвал к себе германского посла и задал ему вопрос о том, что верно в слухах о предстоящей немецкой акции против Швеции. Он заявил, что «советское правительство сильно заинтересовано в поддержании шведского нейтралитета, его нарушение нежелательно для советского правительства, и оно надеется, что Швеция не будет втянута в нашу акцию, если этого можно как-нибудь избежать». Германский посол получил указание заявить, что «поддержание нейтралитета Швеции соответствует как германским, так и советским интересам… Нашим намерением не является распространение нашей военной акции на севере в шведскую область. Мы полны решимости непременно уважать нейтралитет Швеции до тех пор, пока Швеция также соблюдает со своей стороны строгий нейтралитет и не поддерживает западные державы». Это заявление полностью совпало с фактическими германскими намерениями. Дополнительно неоднократно высказанное предположение, что Германия оставила свои планы в отношении Швеции, учитывая мнение России, было необоснованным и ошибочным.