Дети капитана Гранта - Жюль Верн

— Тем хуже, — заметил Гленарван — наши лошади измучены зноем… А тебе, мой мальчик, не слишком жарко? — прибавил он, обращаясь к Роберту.

— Нет, сэр, — ответил мальчуган, — я люблю жару. Жара — вещь хорошая!

— Особенно зимой, — глубокомысленно заметил майор, пустив вверх клуб дыма от своей сигары.

Вечером сделали привал у заброшенного ранчо — глиняной мазанки с соломенной крышей. Около ранчо был частокол, правда полусгнивший, но все же он мог защитить лошадей от лисиц. Самим лошадям эти хитрые звери не в силах причинить вред, но они перегрызают их недоуздки, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.

В нескольких шагах от ранчо была вырыта яма, очевидно служившая кухней, так как в ней виднелась остывшая зола. Внутри ранчо имелись скамья, убогое ложе из бычьей кожи, котелок, вертел и чайник для приготовления матэ — чая индейцев из настоя сушеных трав, очень распространенного в Южной Америке. Втягивают его в себя, как многие американские напитки, через соломинку. По просьбе Паганеля, Талькав приготовил несколько чашек матэ, и наши путешественники с удовольствием запили им свой обычный ужин, найдя индейский напиток превосходным.

На следующий день, 30 октября, солнце встало в раскаленном тумане и устремило на землю необыкновенно жгучие лучи. Температура в этот день, видимо, была исключительно высока, а на равнине, к несчастью, нигде нельзя было укрыться от зноя. Однако маленький отряд снова храбро двинулся на восток. Несколько раз в пути встречались огромные стада. Не имея сил пастись из-за этой удручающей жары, скот лениво лежал на траве. Сторожей, вернее сказать — пастухов, не было. Одни собаки, привыкшие, спасаясь от жажды, высасывать молоко у овец, сторожили огромные стада коров и быков. Рогатый скот здесь очень спокойного нрава.

К полудню в пампасах начались изменения, которые не могли ускользнуть от глаз, утомленных однообразием этих мест. Злаки стали реже. Вместо них появились тощие репейники и гигантские чертополохи, футов в девять вышиной, которые могли бы осчастливить всех ослов земного шара. Там и сям виднелись низкорослые колючие кустарники темно-зеленого цвета. Как ни казались они невзрачны, а на такой иссушенной почве даже и они были ценны. До тех пор влага, сохранявшаяся в глинистой почве равнины, питала пастбища, и ковер травы был густ и роскошен. Но теперь этот ковер, местами истертый, местами прорванный, обнажил свою основу и обнаружил скудость почвы. Талькав указал спутникам на эти явные признаки возраставшей сухости.

— Я лично ничего не имею против этой перемены, — в заявил Том Остин: — все трава да трава — это в конце концов может и надоесть.

— Да, но там, где есть трава, есть и вода, — отозвался майор.

— О, у нас недостатка в этом нет, — вмешался Вильсон, — да и по дороге мы, конечно, встретим какую-нибудь реку.

Услышь эту фразу Паганель, он, конечно, не упустил бы случая сказать, что между Колорадо и горами аргентинской провинции реки очень редки, но как раз в этот момент географ объяснял Гленарвану одно явление, на которое тот обратил его внимание.

С некоторого времени в воздухе как будто чувствовался запах гари, а между тем до самого горизонта не видно было никакого огня. Не замечалось и дыма — указания на отдаленный пожар. Таким образом, это явление нельзя было объяснить какой-нибудь обычной причиной.

Вскоре запах горелой травы стал так силен, что все, за исключением Паганеля и Талькава, были удивлены.

На вопросы своих друзей географ, всегда готовый объяснить любое явление, поведал им следующее:

— Мы с вами не видим огня, но чувствуем запах дыма. А ведь нет дыма без огня, и эта поговорка так же верна в Америке, как и в Европе. Значит, где-то огонь имеется. Только у этих пампасов такая ровная поверхность, что воздушные течения не встречают здесь никаких препятствий, и запах горящей травы часто чувствуется миль за семьдесят пять.

— За семьдесят пять миль? — недоверчиво переспросил майор.

— Да, именно, — подтвердил Паганель. — Я должен прибавить, что эти пожары охватывают большие пространства и порой достигают значительной силы.

— Кто же поджигает прерии? — спросил Роберт.

— Иногда молния, когда травы очень высушены зноем, а иногда это дело рук индейцев.

— А с какой целью они это делают?

— Индейцы утверждают — не знаю, насколько это верно, — будто после таких пожаров в пампасах лучше растут злаки. Это доказывало бы, что зола удобряет почву. Я же лично думаю, что цель этих пожаров — уничтожить миллиарды клещей, докучающих стадам.

— Но такой энергичный способ может стоить жизни кое-кому из животных, бродящих по равнине, — заметил майор.

— Случается, что иногда сгорают целые стада, но какое это имеет значение при таком громадном их количестве!

— Я забочусь не об индейцах — это их дело, — продолжал Мак-Наббс, — а думаю о путешественниках, которые проезжают через пампасы. Разве они не могут быть застигнуты и охвачены пламенем?

— Как же, как же! — с видимым удовольствием воскликнул Паганель. — Это порой случается, и я лично ничего не имел бы против того, чтобы присутствовать при таком зрелище.

— Это похоже на нашего ученого, — сказал Гленарван. — В своей любви к науке он дошел бы до того, что согласился бы быть сожженным заживо!

— Ну нет, дорогой Гленарван, я ведь прочел Купера, и его «Кожаный Чулок» научил меня, как спастись от надвигающегося пламени. Надо просто вырвать траву вокруг себя по радиусу в несколько саженей. Нет ничего проще. Поэтому-то я нисколько не страшусь приближения пожара и, напротив, всеми силами стремлюсь его увидеть.

Но пожеланиям Паганеля не суждено было осуществиться, а если он и оказался наполовину изжарен, то только благодаря нестерпимо жгучим лучам солнца. Лошади тяжело дышали под влиянием этой тропической жары. Тени можно было ждать только от изредка набегавшего на огненный диск облачка. Тогда всадники, подгоняя лошадей, старались держаться в освежающей тени, которую вместе с облаком гнал вперед западный ветер. Но лошади скоро отставали, и солнце, ничем не заслоненное, заливало новыми огненными потоками иссохшую почву пампасов.

Вильсон, заявляя, что у них есть достаточный запас воды, не принял во внимание неутолимой жажды, терзавшей в течение этого дня путников, а его утверждение, что на их пути наверняка встретится какая-нибудь река, было слишком поспешным. На самом деле не видно было речек (однообразно плоская почва не представляла для них удобных русел), и даже искусственные водоемы, вырытые руками индейцев, и те все пересохли. Видя, что признаки засушливости с каждой милей увеличиваются, Паганель заговорил об этом с Талькавом и спросил его, где рассчитывает он найти воду.