Созвездие Овна, или Смерть в сто карат - Диана Кирсанова

– Что ты намерен предпринять? – спросила она быстро, остановившись прямо передо мной.

– Я?

– Мы не можем допустить, чтобы какой-то хлыщ…

Она не договорила, вновь обвила меня руками, и ее прохладные ладони скользнули вниз, под мою рубашку, к моему лицу прижалась ее шелковая щека, на меня пахнуло легким ароматом ее гладкой кожи – только одна женщина в мире имела такой аромат…

…Я сделал все возможное, чтобы подойти к нему как можно тише – и все-таки он проснулся. «Кто здесь?!» – громко спросил этот Ромуальдис Табунс и резко поднял голову с раскладушки, когда половицы скрипнули под моими шагами.

– Я, я, – прошептал я, приближаясь.

– Что вы… Зачем вы?.. Что вам надо?! – наверно, он плохо видел в темноте и потому неловко шарил вокруг себя руками.

– Попить… попить я зашел, – сказал я первое, что пришло мне в голову.

И бросился на него.

Адвокат оказался еще сильнее, чем можно было предположить, глядя на него, – мы боролись, как два зверя, с хрипением, рыком, он съехал с раскладушки, мы стали кататься по полу… Я мог бы проиграть эту битву, даже очень бы мог – но оказалось, что Алка неслышно вошла следом за мной и одним точным, гибким, кошачьим движением накинула на его шею капроновую веревку.

Он еще долго не умирал, выгибая свое сильное тело и стуча по половицам босыми пятками, одна его рука пыталась просунуться под удавку, а другая до последнего тянулась к моему… к моему горлу. Но вот она дернулась, со стуком упала на пол, и глаз его остекленел… Мы поднялись, оглушенные. Это было настоящее убийство.

– Его надо перетащить в сарай! – прошептала Алка. – Я тебе помогу.

Но я отказался от ее помощи и поволок его сам… По дому и по двору я шел, шатаясь от тяжести его тела. Там, в сарае, Алка раздела его, брезгливо поворачивая это тело своими тонкими, белыми руками, сдернула с него рубашку, кальсоны… Белье снимать не стала – может быть, постеснялась при мне, а возможно, посчитала, что по белью опознать человека не удастся. К снятым вещам она присоединила принесенные из дома франтоватый френч и ботинки убитого нами адвоката. Одежду она скатала в узел (что стоило мне тогда вспомнить о том, другом узле, с одеждой моей матери, который в ночь похищения я забросил в погреб, не заметив, что одна туфля вывалилась и упала на пол сарая! – но я не вспомнил) и бросила рядом с телом.

– Сегодня уже поздно – скоро рассвет. Эти ночь и день пусть он лежит здесь, – сказала она мне, забрасывая тело тряпками и париками, которые извлекла из стоявшего рядом же сундука, – а ночью мы вывезем его.

– Куда? – глупо спросил я. Мне вдруг стало страшно.

Она посмотрела на меня удивленно.

– Туда, – ответила жена с ударением. – Туда же.

Это значило – туда, в известь.

Мы вернулись в дом. Я думал, что не смогу уснуть в эту ночь – но я уснул, провалился сразу же, как только моя голова коснулась подушки. Мне ничего не снилось – совсем ничего… Один раз в эту мутную пучину сна ворвался яростный лай нашей привязанной во дворе собаки, ворвался – и стих…

А проснулся я оттого, что жена с силой трясла меня за плечо:

– Проснись! Проснись, слышишь? Он ушел!

– Кто?.. – я еще ничего не соображал и силился открыть глаза – они не разлеплялись…

– Тот! Этот… адвокат! Которого ты…

Я рванулся на кровати – и залепил ей пощечину. Она отшатнулась, но я уже стоял рядом с ней и зажимал ей рот:

– Что ты орешь, дура?!

В доме стояла абсолютная тишина – было слышно мерное тиканье ходиков.

Жена моя смотрела на меня не мигая – я опять терял самообладание под этим взглядом.

– Как ушел? – прошептал я, убирая руку от ее губ.

– Так! Его нет… там! Он ушел. Очнулся и ушел. Ты не добил его!

– А собака?

– Пес лаял, лаял под утро – но ты не проснулся!

Я сел на кровать – отчаяние охватило меня.

– Что же делать?..

– Послушай, – зашептала Алка, опускаясь на колени рядом с кроватью. – Послушай, может быть, все еще обойдется… Похоже, что он ушел, накинув на себя ту хламиду – помнишь, она лежала на сундуке. Но френч и обувь на нем – те самые, которые я бросила рядом с телом.

– Ну и что?

– А то, что там, в кармане – виски и шоколад… Они отравлены.

Жена смотрела на меня снизу вверх и успокаивающе гладила по руке.

– Как только он захочет съесть конфету…

– А если не захочет?

– Тогда… – она потерлась гладкой щекой о мою руку. – Тогда нам надо найти его, другого выхода нет. Я не думаю, что он пошел выдавать нас – иначе милиция была бы уже здесь. Нет, он будет продолжать шантаж. Вот только цена возрастет.

– Что же делать? – повторил я.

– Я тебе скажу, – тонкие пальцы, скользившие по моей руке, медленно подбирались выше, к предплечью. – Прежде всего наведаться в газету… может быть, он уже сумел побывать там? Ведь в статье обещалось, что расследование будет продолжено! А потом… надо будет убрать свидетельницу… ту, что видела нас в морге… санитарку. Если она еще жива – потому что я тоже угостила ее конфетами, и она взяла коробку… Но теперь мы не можем ждать, она должна умереть немедленно. У нас просто нет другого выхода!

– Ты!!! – Я взял ее голову в ладони и сжал так, что черты ее лица исказились. Но гнев мой отчего-то почти сразу прошел. – Я больше не буду никого убивать, – вымолвил я устало.

Алка глянула мне в глаза – и поняла, что я говорю это всерьез.

– Хорошо, милый, – покорно сказала она, помолчав самую малость, и поднялась с колен. – Отдыхай. Я все сделаю сама.

Она действительно все сделала сама – она даже не рассказывала мне о том, как у нее все это получалось. Но я и сам все знаю. Знаю, что в том же месте, где я брал грузовик, она угнала и старенькую оранжевую «Ниву» – на ней моя жена и совершала свои поездки. Возвращалась она из них всегда очень бледная и молча вытягивалась на диване, глядя в потолок широко открытыми глазами.

Прошло несколько дней – и она исполнила все, что задумала.

– Нам больше нечего бояться, – тихо сказала она вчера вечером.

А сегодня утром ее не стало…

Высокий плечистый человек закончил свой рассказ в полном молчании. Тишину нарушало только сопение следователя Бугайца – он тщательно записывал что-то в свой протокол, хотя включенный диктофон стоял рядом, на столе.

Но мое внимание привлекло не это. Примерно в середине рассказа Ивана Ада резко выпрямилась на своем стуле и гневно заискрила синими глазами – вот что было интересно!

– Все это чушь, в этом нет никакого сомнения! – сказала она, когда Иван наконец замолчал. – Ну просто сказки Шахерезады!

Все мы удивились; но Ада ни на кого не обращала внимания – ни на кого, кроме Ивана:

– Да-да! Ни одному твоему слову не верю! Ни одному!

– Почему это? – ревниво спросил Бугаец, который уже собрался было вписать еще что-то из показаний Ивана Нехорошева в протокол – и даже руку с ручкой занес над бланком.

– Этот человек никого не похищал и не убивал! Алла – да, это уже почти неоспоримо. А Иван – нет. Это очень просто доказать: приметы преступников нам известны, но приметы вот этого человека под них не подходят!

Мы переглянулись.

– Мне кажется, я знаю, как все произошло на самом деле, – продолжала Ада. – Я даже думаю, что первая часть твоего рассказа – сущая правда. Совершенно очевидно, что Алла намекала, а то и прямо говорила тебе: «Руфина может проговориться о том, что вы и Илья – не родные ее дети. Чтобы этого не случилось, надо обезопасить себя, надо ее убить…» Нетрудно догадаться и о том, какие еще аргументы она выдвигала: Руфина достаточно пожила на этом свете, говорила твоя жена, сейчас она постепенно впадает в маразм, в сущности, помочь ей безболезненно уйти – это даже не убийство, а акт милосердия.

Иван смотрел на Аду, не отрываясь; на его небритых скулах играли желваки.

– Но, – тихо продолжила Ада и подалась вперед, чтобы взглянуть арестанту в глаза, – но суть в том, что вы так и не смогли убить свою мать. Когда полвека называешь воспитавшую тебя женщину матерью, кровное это родство или нет – на самом деле уже не имеет значения.

Я не знаю, когда именно вы заподозрили, что Алла, устав ждать от вас поступка, сама «устранила» Руфину. Допускаю: как и все вокруг, вы тоже долгое время думали, что старая женщина умерла от сердечного приступа. Когда же вам стало ясно, что Алла ее убила?

Наручники на руках арестанта слабо звякнули; широкие руки закрыли осунувшееся лицо. Мы молчали.

– Она сама сказала мне об этом… – наконец, глухо сказал Иван, не поднимая головы. – Она… была пьяна. Я замахнулся на нее, она закричала… и выплюнула мне все прямо в лицо. Пашка был при этом. Я обернулся к нему, он попятился…

– Когда это было?

– Вчера…

Ада кивнула, словно ожидала именно такого ответа.

– Правильно. Именно вчера! После того как ваша жена с Пашкой вернулись от Нели. До сих пор вы вообще не были в курсе происходящего. И рассказ ваш, по крайней мере, наполовину – выдумка. Нет, Иван, вы никого не убивали! Вы взяли на себя чужую вину. Повторили чужой рассказ, но от своего имени… И не Алкину вину вы взяли на себя, потому что жена ваша уже мертва, – после паузы добавила Ада вкрадчиво и сверкнула уже янтарем своих расширенных глаз. – Вы…