Коридоры власти - Чарльз Сноу

Я не узнавал Гектора Роуза. Во-первых, он сказал мне - правда, "не буквально" (по его собственному выражению), но все же достаточно определенно, - что сам он поддерживает политику Куэйфа. Это было неожиданно. Я считал, что он - так же как Дуглас и другие его коллеги - с самого начала относился к ней с некоторым предубеждением. Очевидно, взвесив все трезво, он решил, что это разумный курс; кто-кто, а Роуз был на это вполне способен. А может, он все еще находился под впечатлением Суэцкого кризиса? Во всяком случае, это было неожиданно. Но еще неожиданней был его выпад против Дугласа.

Я знал Гектора Роуза уже лет двадцать. За все это время я ни разу но слышал, чтобы он осудил кого-то равного ему по чину. Осуждать-то он, наверно, осуждал, но привык держать свои мысли при себе. Многие годы я понимал, что он, скорее всего, не любит Дугласа и, уж наверно, ему завидует. И все же я был поражен - да и он сам, вероятно, тоже, - что он не сумел сдержаться.

Зазвонил телефон. Мне сообщили, что у меня в кабинете сидит Фрэнсис Гетлиф. Услышав об этом, Роуз сказал:

- Может быть, он согласится уделить мне пять минут?

Я попросил пригласить Гетлифа к нему, и тут Роуз вторично за этот вечер посмотрел на меня так, словно колебался: сказать или нет.

- У вас ведь будет возможность поговорить с ним потом? - спросил он.

- Думаю, что да, - ответил я.

- В таком случае я был бы вам признателен, если бы вы передали ему вкратце то, что я только что вам сказал.

- Значит, вы считаете, что надвигаются неприятности?

- Всегда лучше быть к ним подготовленным - вам не кажется?

- В том числе неприятности и личного характера?

- Ну, так далеко я заходить не собирался...

Не собирался, однако хотел, чтобы Фрэнсис Гетлиф знал, чего можно ждать, только не хотел сам говорить ему об этом.

Когда Фрэнсис вошел в комнату, Роуз встретил его с любезностью настолько преувеличенной, что казалось - он передразнивает самого себя.

- Дорогой сэр Фрэнсис, вот уж поистине нечаянная радость! Я и не мечтал о таком удовольствии...

Он поминутно величал Гетлифа "сэр Фрэнсис". А Фрэнсис, и сам склонный к церемонности, называл его не иначе как "господин непременный секретарь". Прямо испанцы XVII века, нетерпеливо думал я, хотя мне пора было привыкнуть к этой их слабости, да и к тому же я был несправедлив. Никакие они были не испанцы, а самые обыкновенные англичане - государственные чиновники середины XX столетия. И они в самом деле уважали друг друга. Фрэнсис был куда больше по душе Роузу, чем я.

Роуз нас не задержал. Он спросил Фрэнсиса, доволен ли тот деятельностью комиссии ученых. Доволен, ответил Фрэнсис. А согласится ли он, если дело дойдет до открытых разногласий ("И вы, конечно, сами понимаете, что совсем даром вам это не пройдет"), согласится ли он поддержать решение ученых силой своего авторитета?

- Да, - сказал Фрэнсис и прибавил: - А как же иначе?

Последовали благодарности, обмен любезностями, слова прощанья и снова благодарности и любезности. Вскоре мы с Фрэнсисом уже шли через парк к лестнице герцога Йоркского.

- В честь чего это он? - спросил Фрэнсис.

- Он давал тебе понять, что готовится грандиозный скандал.

- Так ведь мы на это шли.

- Похоже, что все обернется хуже, чем мы предполагали. - Я повторил то, что слышал от Роуза, и прибавил: - Он может кого угодно довести до белого каления своими намеками и недомолвками, но все же мне стало ясно, что на этот раз мишенью буду я.

На траве под солнцем расположились парочки. Фрэнсис шел раздраженный, озабоченный. Он сказал, что скорее все обрушится на него.

- Послушай, - заметил я, - никто не любит сообщать дурные вести, но, хоть Роуз ничего определенного не сказал, мне кажется, что он ждет дурного.

- До чего мне все это надоело, - сказал Фрэнсис.

Несколько шагов мы прошли в молчании, затем он продолжал:

- Хоть бы нам удалось довести это дело до конца, а там я выйду из игры. Хватит с меня!

Он заговорил о делах международных. Что я о них думаю? Логически рассуждая, иначе оценить положение невозможно. Посмотреть ли с точки зрения технической или с военной - все указывает на то, что надежда сохранить мир становится все более реальной. Логически рассуждая, это так. Я с этим согласен. Но вот, пожалуйста, едва только Куэйф и несколько ученых попытались перейти от слов к делу - и на них уже готовы обрушиться все громы и молнии.

- Иной раз поневоле думаешь, что люди так и не опомнятся вовремя. Я не хочу сказать, что люди злы. Я даже не хочу сказать, что они глупы. Но все мы - пассажиры сумасшедшего автобуса и согласны только в одном: как бы не подпустить кого-то к рулю.

Мы поднимались по лестнице.

- Мне нужен совет, Льюис, - вдруг резко сказал Фрэнсис.

Я испугался - уж не решил ли он отстраниться? Однако он сказал:

- Просто не представляю, как быть с Пенелопой и этим молодым человеком.

Он стал еще тревожней, еще угрюмей. Пока мы шли через парк, его человека, который лучше, чем кто-либо, знал, чем грозит грядущая война, одолевали мрачные мысли об этой войне. А теперь он заговорил так, словно его только одно и беспокоило - судьба дочери. Он говорил точь-в-точь как англичанин времен царствования королевы Виктории, которому будущее представляется ясным и безмятежным и у которого одна забота - получше выдать замуж дочь и обеспечить внуков.

Он должен встретиться с Пенелопой в дамской гостиной "Атенея". Не пойду ли я с ним? Все-таки ему поддержка! Он понятия не имеет, что там у них происходит и что она задумала. Возможно, они с Артуром тайно обручены и даже строят планы насчет свадьбы. Но летом Артур уехал к себе в Америку. Что это - ссора? Фрэнсис ничего не знал.

Не знал он также, близка ли она с Артуром. Но этого вопроса он не коснулся: как-никак она была его дочь, и, говоря о ней, мы проявляли гораздо больше щепетильности, чем если бы обсуждали поведение любой другой девушки. Но сам я считал, что это вполне возможно.

Мы сидели в гостиной, поджидая Пенелопу. Никогда еще я не видел Фрэнсиса таким озадаченным. И он, и жена его совсем растерялись. Пенелопа была упрямее их обоих и не привыкла объяснять свои поступки. К паукам у нее вкуса не было, окончила она всего лишь какие-то секретарские курсы, и ученые - друзья отца интересовали ее не больше, чем индейцы с Амазонки. Теперь, однако, она решила признать их существование. Она сообразила, что кое-кто из них живет в Соединенных Штатах и, уж конечно, кого-нибудь можно будет уговорить взять ее на работу.

- Нужно положить этому конец, - заявил Фрэнсис. - Я не допущу, чтобы она уехала.

Он сказал это с решимостью короля Лира в бурю и почти столь же убедительно. Он уже заказал бутылку шампанского, и вид у него был такой, точно он готовился умиротворить взбалмошную возлюбленную.

Наконец в гостиную влетела Пенелопа - раскрасневшаяся, красивая, сердитая.

- Я думала, вы в двенадцатой комнате, - сказала она, глядя на нас в упор, будто мы виноваты в ее ошибке.

- Выходит, что ты думала неверно, - ответил я.

- Но мы всегда встречались в двенадцатой.

- Никогда!

- Но я же прекрасно помню, что приходила в двенадцатую. - Она упрямо стояла на своем, и вид у нее был страшно надутый.

- Значит, или у тебя плохая память, или прежде ты ходила не туда, куда нужно.

Она вдруг перестала хмуриться и просияла улыбкой. И сразу же мне стало понятно, что находит в ней Артур и другие.

С жадностью здоровой молодости она выпила подряд два бокала шампанского.

Фрэнсис разговаривал с ней учтиво, но несколько натянуто, почти как с Гектором Роузом. Он сказал ей, что пригласил к обеду одного ученого из Оксфорда.

- А сколько ему лет? - Пенелопа выпрямилась.

- Лет сорок семь - сорок восемь.

Она снова откинулась на спинку кресла.

- Если бы ты увидела его, - заметил я, - ты бы сразу побежала наряжаться в новое платье.

- Вот уж нот! - Но тут ее осенило. - А у него есть знакомые в Америке?

- Причем тут Америка? - спросил я, пытаясь прийти на помощь Фрэнсису.

- Да я собираюсь туда осенью или будущей весной.

Фрэнсис откашлялся. И, набравшись духу, сказал:

- Извини меня, Пэнни, но я предпочел бы, чтобы ты выбросила это из головы.

- Почему?

- Потому что это вряд ли осуществимо.

Фрэнсис решил взять быка за рога.

- Дело вовсе не в том, что мы не могли бы найти тебе там службу. Наверно, могли бы...

- Так за чем же остановка? - обрадовалась Пэнни.

- Не в работе дело. Неужели ты сама не понимаешь?

Фрэнсис помолчал, потом снова пошел в наступление.

- Разве ты не понимаешь, что мы не можем позволить тебе вешаться на шею этому Плимптону?

- А почему бы нет?

Пенелопа с наслаждением потянулась, лицо у нее стало безмятежное, словно на сегодня она уже высказала все, что хотела. Фрэнсис продолжал еще что-то говорить, но она будто и не слышала. Неужели она не понимает, что родители не могут ей этого позволить? Не понимает, что у них есть обязательства по отношению к ней?