Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона - Артур Конан Дойль

– Нет, не могу, – резко ответил я. – Я и то передавал тебе слишком много денег.

– Вы были очень добры ко мне, – сказал он, – но мне необходимы эти деньги. Иначе я не могу показаться в клуб.

– И отлично! – крикнул я.

– Да, но не думаю, чтобы вам было приятно, если я выйду оттуда обесчещенным, – сказал он. – Я не вынесу позора. Мне нужно достать эти деньги во что бы то ни стало. Не дадите вы, придется употребить другие средства.

Я был страшно сердит: в третий раз в этом месяце он обращался ко мне за деньгами.

– Не видать тебе от меня ни одного фартинга! – крикнул я. Он поклонился и, молча, вышел из комнаты.

Когда он ушел, я открыл бюро, убедился, что корона на месте, и снова запер на замок. Потом я обошел весь дом, чтоб убедиться, все ли двери заперты. Обыкновенно это делает Мэри, но в эту ночь я решил исполнить сам эту обязанность. Спускаясь с лестницы, я увидел Мэри у бокового окна передней. Когда я подошел к ней, она закрыла ставни и окно.

– Скажите, папа, – проговорила она, несколько смущенно, – вы отпустили на сегодня Люси?

– Конечно, нет.

– Она только что вернулась домой. Я не сомневалась в том, что она выходила только поболтать с кем-нибудь за воротами, но, во всяком случае, это не годится.

– Поговори с ней об этом завтра утром, или я сам поговорю, если желаешь. Ну, что, все везде заперто?

– Да, папа.

– Спокойной ночи.

Я поцеловал ее, пошел в спальню и вскоре уснул.

Я стараюсь рассказать вам все, что имеет отношение к делу. Пожалуйста, м-р Холмс, предлагайте мне вопросы, если я говорю недостаточно ясно».

– Напротив, ваше показание отличается замечательною ясностью.

– Я перехожу к той части моего рассказа, которая требует особой точности. Я вообще сплю довольно чутко, а в эту ночь мой сон был тревожнее обыкновенного. Около двух часов меня разбудил какой-то шум. Он затих раньше, чем я вполне очнулся, но мне показалось, будто где-то тихо закрылось окно. Я насторожил уши. Вдруг я с ужасом услышал в соседней комнате чьи-то тихие шаги. Я встал с кровати, дрожа от страха, и заглянул в свою уборную.

«– Артур! – вскрикнул я, – негодяй! вор! Как смеешь ты трогать эту корону.

При свете газового рожка я увидел моего несчастного мальчика. Он был в рубашке и брюках и держал в руке корону. Он, казалось, сгибал или выпрямлял ее изо всех сил. При моем восклицании он уронил ее и побледнел, как смерть. Я поднял корону и осмотрел ее. Не хватало одного угла с тремя бериллами.

– Негодяй! – кричал я вне себя от бешенства. – Ты испортил ее! Ты опозорил меня навеки! где бериллы, которые ты украл?

– Украл! – вскрикнул он.

– Да, украл! Вор! – продолжал кричать я, тряся его за плечи.

– Камни все тут. Не может быть, чтоб не хватало, – возразил Артур.

– Не хватает трех, и ты знаешь, где они. Вор и к тому же лжец! Разве я не видел, как ты ломал корону.

– Довольно ругани, – проговорил он, – я не намерен долее терпеть и не скажу ни слова. Утром я покину ваш дом и буду жить самостоятельно.

– Я отдам тебя в руки полиции, – кричал я, не помня себя от горя и бешенства. – Я потребую, что бы это дело было расследовано.

– Вы ничего от меня не узнаете, – отвечал он со страстью, которой я не ожидал от него. – Если призовете полицию, пусть ищет!

Мой крик поднял на ноги всех в доме. Первой в комнату вбежала Мэри. При виде лица Артура и короны у меня в руках, она сразу догадалась в чем дело, громко вскрикнула и упала без чувств. Я послал за полицией и объяснил все. Когда инспектора и констэбли вошли в дом, Артур, стоявший с упрямым видом, сложив на груди руки, спросил меня, намерен ли я обвинять его в краже. Я ответил ему, что теперь это уже не частное, а общественное дело, так как испорченная корона – достояние нации, и потому я предоставляю закону вступить в свои права.

– По крайней мере, не допускайте, чтобы меня арестовали немедленно, – сказал он. – И вам, и мне будет лучше, если бы я мог на пять минут выйти из дома.

– Чтобы убежать или спрятать украденное, – возразил я.

Сознание ужасного положения, в котором я очутился, охватило меня с новой силой. Я умолял его припомнить, что дело идет не только о моей чести, но и о чести личности, стоящей гораздо выше меня. Подобного рода скандал может вызвать взрыв народного негодования. Но можно еще предупредить несчастие, если только он сознается, куда девались недостающие три камня.

– Все равно ты попался на месте преступления, – говорил я. – Признание не ухудшит дела. Если ты скажешь, где находятся бериллы, все будет прощено и забыто.

– Прощайте тех, которые нуждаются в прощении, – отворачиваясь от меня, насмешливо ответил Артур. Я увидел, что никакие слова не могут повлиять на него. Делать было нечего, я позвал полицейского и инспектора и велел арестовать моего сына. Немедленно обыскали и его самого, и его комнату, и все места в доме, куда он мог спрятать бериллы, но нигде не оказалось и следа их, а мой несчастный сын молчал в ответ на все наши уговаривания и угрозы. Сегодня утром его отвезли в тюрьму, а я, выполнив все формальности, бросился к вам, чтобы молить вас помочь раскрытии тайны. В полиции открыто сознаются, что ничего не понимают в этом деле. Не стесняйтесь никакими расходами. Я уже объявил, что даю тысячу фунтов награды. Боже мой, что я буду делать! В одну ночь я потерял честь, бериллы и сына. О, что делать мне?!»

Он схватился обеими руками за голову и начал раскачиваться из стороны в сторону, бормоча что-то, словно ребенок, горе которого слишком велико для того, чтоб выразить его словами. Шерлок Холмс сидел молча, нахмурив брови и устремив глаза на огонь в камине.

– Бывает у вас много гостей? – спросил он.

– Никого, за исключением моего партнера и его семьи. Иногда заходит кто-нибудь из друзей Артура. В последнее время часто бывал сэр Джордж Бёрнвель.

– А сами вы часто бываете в обществе?

– Артур – да. Мэри и я предпочитаем оставаться дома. Мы с ней не любим выездов.

– Со стороны молодой девушки это удивительно.

– Она очень тихого нрава и к тому же не очень молода. Ей двадцать четыре года.

– По вашим словам, это событие страшно подействовало на нее?

– Ужасно! Она расстроена даже сильнее меня.

– И никто из вас не сомневается в виновности вашего сына?

– Как можем мы сомневаться, когда я собственными глазами видел корону в его руках.

– Я не считаю это достаточно убедительным доказательством. А вообще корона попорчена?

– Да, она помята.

– А вы не думаете, что он хотел расправить ее?

– Да благословит вас Бог! Вы стараетесь сделать все, что можно, для него и меня. Но это слишком трудная задача. Зачем же корона была у него в руках? Если с невинной целью, то почему он не сказал этого?

– Вот именно. А если он виновен, то почему не выдумал какого-нибудь оправдания? Молчание его носит обоюдоострый характер. Вообще, в этом деле много странного. Что говорят в полиции насчет шума, от которого вы проснулись?

– Там думают, что это Артур хлопнул дверью своей спальни, запирая ее.

– Удивительно правдоподобно! Неужели человек, идущий красть, хлопнет дверью так громко, что разбудит всех в доме? А что же говорят о пропаже камней?

– Продолжают еще обыскивать пол, стены и мебель в надежде найти их.

– А искали вне дома?

– Да. Поиски ведутся с необычайной энергией. Весь сад тщательно обыскан.

– Ну, сэр, – сказал Холмс, – очевидно, что дело-то гораздо серьезнее, чем думаете и вы, и полиция. Вам оно кажется простым, мне же чрезвычайно сложным. Подумайте, что можно вывести из вашей гипотезы. Вы предполагаете, что ваш сын встал с постели, сильно рискуя попасться, вошел в вашу уборную, открыл бюро, вынул корону, отломал небольшую часть ее, пошел куда-то в другое место, где спрятал три берилла из общего числа тридцати девяти так искусно, что их не могут найти, потом вернулся с остальными в уборную, пренебрегая опасностью быть пойманным. Скажите, пожалуйста, выдерживает ли подобного рода гипотеза критику?

– А другая какая? – крикнул банкир с жестом отчаяния. – Если он не виновен, то почему не объяснит нам всего?

– Эта задача выпадает на нашу долго, – ответил Холмс. – М-р Гольдер, мы с вами отправимся в Стритгэм и займемся часок-другой изучением некоторых подробностей.

Холмс настаивал, чтобы я отправился с ними. Я охотно согласился на его желание. Слышанная мной история возбудила во мне сильное любопытство. Сознаюсь, что виновность сына банкира казалась мне столько же очевидной, как и его несчастному отцу, но я настолько верил в ясность суждений Холмса, что чувствовал, что не вся надежда потеряна, раз он недоволен данным ему объяснением. Он не сказал ни слова, пока мы ехали в южную часть Лондона, и сидел, опустив голову на грудь и надвинув шляпу на глаза, очевидно, весь погруженный в свои мысли. Наш клиент, очевидно, несколько ободрился от мелькнувшего ему слабого луча надежды и даже стал болтать со мной о своих делах. После непродолжительной поездки по железной дороге и по шоссе, мы скоро очутились в Форбанке, скромном жилище великого финансиста.