Фаворит короля - Рафаэль Сабатини

Письмо произвело на Рочестера именно то впечатление, на которое она и рассчитывала, и он в радостном возбуждении показал его Овербери. Тот, будучи человеком куда менее оптимистичным, отнесся к сообщению холодно и даже презрительно, однако виду не показал и с готовностью приступил к сочинению высокопоэтичного ответа.

Когда ответ пришел в Одли-Энд, лорд Эссекс уже завершил свой визит, причем уезжал он в несколько приподнятом настроении. Миледи все еще проявляла холодность, однако не такую резкую, как прежде. Объяснялось это тем, что она сумела дать Эссексу порошок доктора Формена и, положившись на зелье, принялась ждать, когда супруг начнет проявлять признаки отвращения.

Из-за порошка или по каким иным причинам, но, вернувшись в город, граф Эссекс почувствовал резкое ухудшение здоровья. Его уложили в постель, и доктор начал даже проявлять опасения за его жизнь. Так, между жизнью и смертью, молодой граф провел несколько недель. Молодая супруга оставалась в Одли-Энде и, хорошо сознавая нечестивость подобных надежд, тем не менее надеялась на смертельный исход и даже втайне молилась за это.

Ведь, в конце концов, смерть — куда более надежный помощник, чем доктор Формен. Смерть полностью устранит все ее страдания — а если такие мысли и были греховными, в них все же было куда меньше святотатства, чем в поступках людей, доведших ее до подобных дум. Она написала об этом возлюбленному и миссис Тернер, и у нее ни на миг не возникло подозрения — но оно тут же возникло у сэра Томаса Овербери, — что зелье доктора Формена является медленно действующим ядом (разговоры о таких ядах ходили постоянно), и что под «холодностью» колдун имел в виду самый настоящий могильный холод.

Вести об ужасном состоянии лорда Эссекса достигли вернувшегося в Лондон двора, и король послал к больному своего личного врача сэра Теодора Майерна.

Коллегия врачей посматривала на Майерна свысока и с удовольствием «подрезала бы ему хвост», если бы не его высокий покровитель. Майерн был швейцарцем из хорошей протестантской фамилии и прежде служил личным врачом французского короля Генриха IV, но когда после убийства короля страной стала править регентша Мария Медичи, Майерн почувствовал себя очень неловко, ибо новая правительница была ярой католичкой. Английский посол в Париже, зная о его искусстве и о доверии, которое питал к нему покойный Генрих IV, рекомендовал врача королю Якову. Тот быстро оценил способности нового лекаря: Майерн легко устранял сложности, возникавшие в пищеварительном тракте короля в результате безудержного обжорства. Более того, доктор обладал и другими качествами, приятными его величеству: лицо у Майерна было круглое и веселое, фигура также была приятно округла. Он весь лучился добродушием и с первых же шагов при английском дворе создал себе репутацию человека, которому можно доверить все или почти все. Но, самое главное, он говорил на латыни как настоящий древний римлянин, а это для короля было едва ли не самым похвальным человеческим качеством. И что бы там ни болтали английские врачи, негодовавшие, что иностранец занял такое высокое положение, и как бы ни обзывали его шарлатаном, они говорили об этом только между собой.

Итак, розовощекий и подвижный сэр Теодор появился у постели больного, нашел признаки желудочного воспаления, которые английские коллеги напрочь проморгали, выписал рецепты и сообщил его величеству, что через неделю поставит графа на ноги.

Этот смелый прогноз сбылся, и король Яков смог лишний раз восхвалить собственную проницательность: не зря он так доверял этому лекарю.

Но, вытащив графа Эссекса из объятий смерти, доктор Майерн, сам того не ведая, приговорил к ним графиню — как она выразилась в письмах лорду Рочестеру и Анне Тернер. Более того, ее ждала судьба даже худшая, чем смерть: как утверждал Формен, применение лекарств разрушило действие волшебного порошка, который он с таким трудом составил и который графиня с такими трудами употребила.

Родители настояли, чтобы леди Эссекс вернулась в Лондон: ей, как истинной супруге, подобает быть рядом с больным господином. Она постаралась скрыть нетерпеливое ожидание встречи с возлюбленным, и ей удалось уговорить родителей позволить остановиться в доме дяди Нортгемптона: если бы ей не удалось склонить их на это, им бы пришлось отправлять ее из Одли-Энда связанной по рукам и ногам.

Во время трехнедельной болезни его светлости леди Эссекс частенько отъезжала из Нортгемптон-хауза в гости к миссис Тернер. Леди Саффолк могла сколько угодно протестовать против дружбы дочери с женщиной низшего сословия, но леди Эссекс упорствовала — ведь дом миссис Тернер стал местом тайных свиданий с Рочестером. Влюбленные встречались почти что ежедневно либо на Патерностер-роу, либо в особняке вдовы в Хаммерсмите и там вновь и вновь клялись в вечной любви, сетовали на свою судьбу и в том обретали хоть какое-то успокоение.

Поведение лорда Рочестера на этих встречах лишний раз доказывало ее светлости силу заклинаний доктора Формена: милый Робин больше не сомневался и не говорил о том, что надо склониться перед неизбежным — наоборот, с каждым днем он становился все тверже и все решительнее восставал против приговора рока, собираясь сражаться с судьбой до последнего дыхания. Решимость лорда Рочестера питала ее надежды, а леди Эссекс, в свою очередь, поддерживала его, когда клялась, что лучше пусть ее разорвут на клочки, но она никогда не позволит дотронуться до себя другому. Уверовав в могущество доктора Формена, она ждала случая снова пустить в дело магический порошок, так как за внушительную цену уже запаслась новой порцией. Переступив через стыд и поправ гордость, она снова съездила в одинокий дом в Лэмбете и прошла через страшную и унизительную процедуру вызывания духов.

Окончательное выздоровление его светлости положило конец тайным встречам. А вместе с болезнью лорд Эссекс утратил и остатки терпения и нанес визит лорду-хранителю печати. Намерения у лорда Эссекса были вполне определенные.

Произошло это холодным январским днем. Земля в саду Нортгемптон-хауза затвердела от холода, река покрылась льдом. В дальнем конце галереи в прекрасной библиотеке лорда-хранителя печати собрались все Говарды, чтобы сломить непокорную дочь.

Леди Саффолк, мрачная и неприбранная, восседала в кресле у камина. Лорд Саффолк вымерял шагами длину комнаты, словно это была привычная палуба. Старый Нортгемптон, весь нахохлившийся от холода и от того еще более похожий на стервятника, стоял, протянув к огню иззябшие руки. Хрупкая и побледневшая леди Эссекс сидела чуть поодаль — она крепко сжала губы и устремила грустный взор в безрадостное будущее. Ее брат, такой же мрачный, как и родители, молча взирал на собравшихся.

Прибыл лорд Эссекс. Из-за болезни он чуть похудел, но взгляд его не утратил твердости, а лицо — упрямства. Саффолки поприветствовали его довольно уныло, Нортгемптон — несколько повеселее, он даже пригласил придвинуться к огню, чтобы отогреть ноги. Фрэнсис вообще ничего не сказала, хотя супруг целую минуту пронзал ее злобным взглядом.

— Мне кажется, — с горечью произнес он, — вам неприятно видеть меня снова в добром здравии.

Она холодно глянула на него. Она ненавидела его и считала, что имеет все права на ненависть. Для нее он был злобным тираном, упрямцем и подлецом, решившим во что бы то ни стало воспользоваться тем, что предоставлял ему закон и на что он не имел никакого морального права. Открытая ненависть прозвучала и в ее ответе:

— Разве что-либо из прошлых наших разговоров могло заставить вас ожидать иного?

Саффолк разразился проклятиями. Нортгемптон хихикнул: старый греховодник испытывал к Фрэнсис самые большие симпатии, если он вообще был способен на подобные чувства, и потому счел ответ вполне достойным вопроса. К тому же он уже давно подумывал о том, какую пользу мог бы принести семье и в особенности ему самому Рочестер. Лорда Эссекса же он находил совершенно отвратительным.

— Вы откровенны, мадам, — с горечью произнес молодой граф.

— И считаю это своим достоинством.

Горечь в голосе лорда Эссекса сменилась иронией:

— Мне следует поучиться, чтобы не отстать от вас. Начнем урок сразу же. Откровенность за откровенность, хватит тянуть время. Завтра я отправляюсь в Чартли и прошу вас следовать со мной.

— Вы просите? — мягко осведомилась она. Он возвысил голос:

— Приказываю, раз вам так больше нравится. Или, если быть более точным, просто объявляю свою волю.

— Вы хотите сказать, что и не собираетесь узнать мое желание?

— Я уже достаточно долго изучал ваши желания! Слишком долго. Должен сообщить вам, мадам, что жена не может иметь желаний, отличных от желаний мужа.

— Я рада, сэр, что присутствующие здесь мои родители могут оценить ваши взгляды.