Наследник - Н Шитова

А много ли он потеряет в этом случае? Похоже, что дрожать-то уже было особо и не над чем. Осталось только выяснить, все это его собственный бред, или же по ту сторону необычного зеркала что-то есть?

Он оперся выпрямленными руками о раковину, перенес на руки свой вес и немного покачался. Придя к выводу, что на совесть смонтированная итальянская сантехника должна выдержать килограммы его веса, Игорь вскарабкался с ногами на край раковины…

— Плюну в глаза тому, кто скажет мне, что я нормальный человек… — усмехнулся он и, кряхтя, изобразил прыжок полураздавленной лягушки…

Его плечи едва пролезли в проем зеркала, но кроме этого ничто не задержало его падения. К счастью, пропасти по ту сторону не оказалось. Он приземлился на все четыре конечности и, перевернувшись, сел, осматриваясь.

Рядом с ним лежало на траве мокрое окровавленое махровое полотенце в полосочку. Там, откуда он только что вывалился не было ничего. А вокруг всеми цветами радуги переливались под небесными ночными сполохами неоглядные красоты…

Здесь, как и дома, уже стемнело, но было значительно теплее, чем питерской октябрьской ночью. От одних пейзажей и запахов у Игоря закружилась голова. Он подобрал полотенце и обнаружив, что оно все еще мокрое и все так же пахнет хлорированной ладожской водой, прижал его к распухшему лицу.

— Чудненько, Игорек… Это ты здорово сделал… — вздохнул он. — А немного подумать никогда не вредно. Особенно, когда собираешься свалять дурака… Хоть бы кухонный нож с собой захватил, идиот… Место-то ой какое скверное…

В последнем он был уверен бесповоротно. Словно знал это всегда. Словно бывал здесь когда-то, но позабыл об этом на время.

— Лох в Зазеркалье, первая серия… — проворчал он, поднялся на ноги и, придерживая у лица полотенце, начал спускаться вниз по едва заметным глазу примятостям на траве.

Слева в темноте что-то вдруг захрумкало, зашуршало. Игорь в панике отпрыгнул вправо, но напугавший его звук стал резко стихать, удаляясь.

— Тарзан в каменных тисках мегаполиса с точностью до наоборот, прошептал он, едва переводя дух. — Какой же ты, к чертям собачьим, мужик, если тебя какой-то кролик до смерти перепугал?…

Придя в себя, Игорь решил поменьше обращать внимания на непонятные звуки и прочие странности места, куда он так скоропостижно попал.

— Если ты будешь нервничать, тебя первый же чеширский кот забодает, Игорь вложил в свои слова побольше презрения.

Разговаривать наедине с собой было несколько непривычным, но послушать собственный голос посреди погруженной в темноту холмистой степи оказалось весьма кстати. Приободрившись, он снова пошагал вниз. Цели своего путешествия Игорь пока не представлял. Что-то подсказывало ему, что цель нарисуется сама собой, нужно только поменьше разевать рот и постараться, чтобы никто тебя не съел раньше времени.

Часть III. НА ПРОСТОРАХ ПОГРАНИЧЬЯ

Глава 1. Новорожденный

Вообще-то ему и в состоянии небытия было неплохо.

Конечно, как только его выдернули из этого состояния, он уже не мог сказать наверняка, был ли он счастлив в своем бессмысленном неодушевленном небытии.

Он появлялся на белый свет долго, почти сутки, и едва родившись, знал все о себе и о прежнем обладателе своих многокрасочных воспоминаний. Больнее всего ему стало, когда картины стали связными и живыми.

Почему, когда рождаешься, первым делом приходит боль?.. Еще не почувствовав толком своего тела, он уже бредил, погрузившись в кошмар всплывающих мучительных воспоминаний. Его крутил и крутил неумолимый поток…

… Увидев в зеркале чужое лицо, он сначала решил, что и в самом деле здорово перебрал накануне. Так и до белой горячки недалеко. Пора послушаться добрых советов и взяться за себя. Да и неловко: кому скажешь, что подойдя к зеркалу, увидел в нем чужую угрюмую и даже злобную рожу? Всякий решит, что ты сам себя не узнал. А рожа, действительно, была хоть и чужая, но будто бы слегка знакома.

Не обращая особого внимания на квадратную физиономию, выглядывающую из зазеркалья, Андрей принялся раскладывать принадлежности для бритья, но темноволосый тип решил всерьез заявить о своем реальном существовании. Андрей слишком поздно осознал опасность.

Первый удар был очень сильный. Он отшвырнул Андрея на пол, сковал мышцы, парализовал, не давая даже разогнуться. Андрей уже слышал торопливые шаги Игоря в коридоре, но второй удар оказался настолько сокрушительным, что последней связной мыслью стало сожаление, что вечеринка не иначе, как накрылась.

Это был удар изнутри, и он оборвал все.

Перед невидящими глазами Андрея возник чей-то силуэт. Это был очень бледный и почти бесплотный молодой мужчина. Он узнал его: это было его собственное отражение в несуществующем зеркале. И это отражение казалось мертвым, столь же мертвым, сколь он был и сам. На секунду Андрею почудилась неведомая опасность, исходящая от полупрозрачного, эфемерного двойника, но потом он почувствовал что уход был неизбежен, и призрак-отражение в этом не виноват.

Ничто не могло противостоять той странной воле, повинуясь которой его тело распадается заживо, каждая молекула стремится оторваться от соседок немедленно.

Мертвые глаза его прозрачного отражения наполнились вдруг необъяснимым восторгом и нетерпеливым ожиданием. «Это не мое отражение, — понял вдруг Андрей. — Оно само по себе. Оно чувствует себя совсем иначе… Оно… О, Боже, оно ждет моей смерти…» И страх вылил в душу целый ушат боли. Сердце, неровно качнувшись, остановилось и с сухим почти безболезненным хлопком лопнуло… Кровь перестала шуметь в ушах. Он уже не мог позвать брата на помощь. Даже когда он почувствовал, что Игорь рядом, ни пожаловаться, ни вовсе рот открыть он уже не мог. Все очень просто. Хлоп — и выноси готовенького. Вот в чем прелесть внезапной смерти в расцвете лет: минимум страданий себе и окружающим. Вот только младшенький… Как теперь он без какого-никакого, но все же опекуна?

К тому моменту, когда в квартире появились призраки в белых халатах, он был уже стопроцентно готовеньким. Да, с ним пытались повозиться, пристраивали аппаратуру, кололи чем-то в самое сердце, пропускали через тело электрические разряды, но рассыпавшуюся в хлам машину уже нельзя было запустить.

У него уже ничего не могло болеть. По всем правилам свеженькому покойничку не положено ощущать боль. Но вопреки этим правилам, боль гуляла внутри…

И тогда он понял, что жив.

Не ВСЕ ЕЩЕ жив вопреки разрушительному удару, а УЖЕ жив!..

И сначала он обрадовался. Еще бы, ведь он больше не не был тем бестелесным и неразумным клубком преломленно-отраженно-поглощенного света, застрявшим между слоем амальгамы и поверхностью стекла. Он был живым созданием и вовсю рвался наружу, и доказательством его существования на свете стала слепая и неумолимая боль.