Роман и повести - Сергей Баруздин

Краков трепетал флагами: красными — советскими, бело-красными — польскими и белыми простынями, спущенными из многих окон. Это цивильные немцы, не успевшие удрать на запад, заявляли о своей лояльности. А меня Краков встретил и еще одним приятным — на нескольких домах и перекрестках улиц я увидел указатели: «Хозяйство Семенова».

Наш дивизион остановился на окраине города.

Надолго?

Старший лейтенант Буньков пообещал:

— Подождите! Сейчас выясню.

Вскоре он вернулся:

— Разгружайтесь. Будем ночевать. Нам отведен вон тот дом.

Я с ходу попал на пост. Значит, придется ждать вечера.

Пока я дежурил, по улицам Кракова шли машины с орудиями, и самоходки, и танки, и грузовики с пехотой. Тянулись жители, возвращающиеся домой, — на лошадях и просто так, пешком, с ручными тележками, с мешками и сумками. Некоторые из них были веселы, взбудораженны, радостно приветствовали каждого нашего солдата и офицера. Другие шли угрюмые, безразличные ко всему. Тащили на себе ребят — маленьких и больных, закутанных в тряпье, иногда забинтованных. Худая, с детским лицом женщина везла на тележке детский гробик. Как раз возле меня она остановилась, судорожно приоткрыла крышку гробика, посмотрела и опять пошла дальше, будто успокоенная — с просветленным лицом. Может быть, она хотела похоронить ребенка в родных местах…

После дежурства я побежал разыскивать Наташу. На одной из площадей, возле братских могил погибших в боях за город, играли дети, и толковали о чем-то монашки в непривычных нашему глазу черно-белых одеждах, и рядом с ними седой старик без шапки бормотал слова молитвы, часто повторяя: «Матка боска».

Мне показали дом, где жили девушки из политотдела дивизии, но предупредили:

— Если она не уехала… Мы свертываемся.

Я заспешил. Дверь открыл старик лет пятидесяти и сразу пропустил в комнату, сказав на приличном русском языке:

— Здравствуйте! Да, да, они у нас были! Очень милые барышни… Иван, дай-ка стул господину красноармейцу.

Из соседней комнаты появился забитого вида парень и молча подставил мне стул.

Я переспросил:

— Давно ли уехали?

— Час, пожалуй, — сказал хозяин. — Да вы садитесь, садитесь! Может, откушаете и рюмочку хотите?

— Нет, нет. А это кто? — поинтересовался я, показав на стоявшего в ожидании парня.

— О! Это мой работник. Очень милый юноша! — воскликнул хозяин. — Что ж ты не поздоровался, Иван, с господином красноармейцем?

Иван как-то неестественно поклонился и произнес:

— Дзень добра!

Не успел я удивиться, как вбежал Володя:

— А я тебя ищу всюду! Команда «по машинам» была! Бежим!

Дорога, дорога, дорога. Отличный асфальт. Дорога бежит среди полей и парковых лесов, мимо старинных замков и современных вилл, богатых фруктовых садов и обычных деревень. Деревни, как правило, прячутся в стороне от дороги, но мы их видим. Им трудно спрятаться сейчас, когда голы ветви деревьев, когда нет зелени да и снег — разве это снег? — ничего не может сделать. Снега мало. Он дотаивает в ложбинках и канавах, он доживает свои часы и минуты в тени под мостами, прячется под стволами деревьев.

А деревни бедные, даже если смотреть на них мельком с дороги. Деревни живут. Дымят трубы. Мелькают одинокие человеческие фигурки. Изредка мычат коровы…

Все, что ближе к дороге, замерло. Замерли особняки и виллы. Замерли сады и парки. Замерли теннисные корты и волейбольные площадки. Красивые, как на картинке, они похожи на нарисованные. Даже красно-белые флаги, вывешенные для порядка, что ль, на некоторых богатых домах, не колышутся. Безветренно и туманно. Туманная дымка висит над дорогой.

Дорога пустынна. Наш дивизион катит без остановки. Впереди — «газик» Катонина, за ним — крытые машины штаба, звукачей, топографов, фотографов, грузовики хозвзвода. Побитые машины успели отремонтировать. Шуршат скаты по мокрому ровному асфальту. Тарахтят моторы. Краков позади. Уже час пути, и другой. Начался, кажется, третий.

…Наша машина шла пятой. И вдруг — резко затормозила. Заскрипели тормоза у шедших впереди машин. Непонятные крики. Разрывы. Кажется, мины.

— Занимай оборону!

Это голос комвзвода Соколова.

Мы вывалились из машины и бросились под откос возле бетонного моста.

По другую сторону от нас лесок и труба завода. Стреляли оттуда.

— Шестиствольный. И не один, — сказал Соколов. — Сейчас соображу… Три штуки.

Оборону заняли уже все наши. Лишь пустые машины стояли на открытой дороге. Им некуда скрыться. Мины разрывались рядом. Я смотрел на машины, вернее — на колеса машин. Недолет. Опять недолет. Перелет. Мина ударила в мост рядом с нами. Осколки асфальта полетели на нас.

— Что они там медлят? — возмущался Соколов. — А ну давай…

Он назвал пятерых из нас, и мы по-пластунски, скрываясь за нашей машиной, миновали дорогу.

— Гранаты! И… смотрите в оба! — шепнул лейтенант. — Только ползком!

Мы ползли уже в сторону леска, над которым виднелась заводская труба.

«Ползком!» Соколов всегда говорил «ползком», а не «по-пластунски», как все офицеры.

— А у меня ведь нет гранаты, — бормотал рядом со мной Володя. — Что делать?

— Ползи, — ответил я ему. — Ничего… Как-нибудь.

Мы огибали лесок справа. Между деревьями уже торчала заводская кирпичная стена и ворота. Они были открыты. Минометы стреляли откуда-то из-за ворот.

Соколов связал три гранаты.

— Как дойдем до стены, вы меня подсадите, — приказал он.

— Почему вас? Вы и так ранены… — недоумевал Саша. — Я… Мы тоже можем…

— Молчи! — произнес Соколов. — Я сказал… Подсадите меня.

— Наши, смотрите, наши! — закричал Володя.

— Тише ты! — цыкнул на него комвзвода. — Вижу…

С другой стороны к стене ползли наши звукачи, и почему-то рядом с ними Буньков. Они уже почти у самой стены.

— Скорей! — подгонял нас Соколов.

Минометы всё еще стреляли. Вой и свист где-то у нас над головой, а разрывы мин раздавались, кажется, далеко-далеко. Но это только казалось. Немцы обстреливали наши машины на дороге. А дорога рядом, хотя и скрыта от нас стволами деревьев.

Мы подбирались к самой стене. Подсадили сразу двоих — Соколова и Сашу. С другой стороны ворот уже забрался на стену Буньков и еще двое солдат. Полетели гранаты.

— Теперь к воротам! — закричал со стены Соколов. — Быстро!

Мы бросились к воротам.

Минометы разбиты. Возле них трупы — раз, два… Кажется, пять. Начальник штаба и наш комбат обезоруживали трех немцев.

Один немец дико сопротивлялся и истерично кричал.

— Чего он хочет? — спросил я.

— Ну ладно, ладно, хватит. Успокойся, — говорил Буньков почти миролюбиво. — Берите их. — Он весело посмотрел на нас. — Тоже мне — нервишки! Говорит, что их предали…

Еще четверо суток пути. Короткие остановки — на час, на два, и опять мы двигались на запад. Корпус вел бой с хода, и наша помощь ему, видно, не требовалась. Мы догоняли корпус — вернее, его хвосты: санбаты, хозчасти, обозы. Даже штабы ушли далеко вперед.

После нескольких бессонных ночей — остановка в городе Берут Старый. Всюду следы недавних боев. Жители растаскивали из магазинов продукты, вещи и мебель — из пустых квартир.

— Сегодня, кажется, отоспимся, — говорил комбат Буньков. — Ищите помещение. Размещайтесь.

Мы с Сашей и Володей зашли в один дом. Хорошая обстановка. Чисто. На стене — портрет Ленина! Нас встретили две женщины и молодой человек, чуть старше нас.

— Пойдем, — заторопился Саша. — Лучше в каком-нибудь пустом доме.

Хозяева пригласили нас остаться.

— А откуда у вас этот портрет? — спросил я.

Молодой человек что-то горячо объяснял по-польски.

— Что? Что? — не понял Володя.

Я, кажется, понял:

— Он говорит, что этот портрет был у отца, которого забрали немцы.

— Вот это человек! — сказал Саша. — Давай здесь!

Не успели мы вернуться к нашим и сказать, что помещение найдено, узнали: «По машинам!»

— Всем быть в боевой готовности, — предупредил майор Катонин, когда мы заняли места в машинах. — Патроны, гранаты, чтобы все было готово.

— Ну ничего, славяне, еще отоспимся. Все впереди, — шутил Буньков. Потом посмотрел на лейтенанта Соколова: — Как, Миша, верно?

— Верно, — согласился Соколов.

В последнее время наш лейтенант как-то повеселел. Точнее — с момента наступления. И даже то, что мы сейчас не работали, а просто ехали вперед, не огорчало его. Что происходило в его душе, мы не знали.

Машины наши выехали из Берута Старого и устремились по относительно свободной дороге куда-то в леса. Их здесь много — почти настоящих, смешанных и не таких прилизанных, которые мы видели прежде. Вдали слышался грохот орудий. Вспыхивали ракеты и трассирующие пули. Приближались сумерки.