Гарнизон не сдается в аренду - Евгений Костюченко

— Посмотрите в окно, — вещала блондинка. — Вечное небо. И вечные облака, которые меняются каждую секунду. Вечное озеро и вечные волны, которые ни мгновения не стоят на месте. Вечный лес и вечные деревья, которые обновляются каждой весной. И только человек, который стоит в центре природы, пытается остаться неизменным.

Это бессмысленно. И это противоречит истинным законам. Законам природы. И законам Бога, если вы верите в него. Невозможно остаться неизменным. Мы меняемся независимо от нашей воли и наших прихотей. Мы меняемся вопреки всем надуманным законам общества и государства.

И я жила когда-то по этим законам. Я училась в школе, училась в институте, училась на курсах групповодов. Я водила интуристов по моему прекрасному городу. Мне нравилась моя работа. Мне нравилось, что я зарабатываю много денег. И мне неважно было, как оценивает меня любой другой человек. Меня интересовало только одно. Я хотела жить все лучше и лучше. Мне нужны были все новые и новые удовольствия. Хорошо одеваться. Хорошо питаться. Путешествовать. Менять мебель. В конце концов выйти замуж за иностранца и жить за границей. Таким был мой жизненный план. Но это был план смерти. Какое счастье, что я вовремя остановилась.

Я возродилась. Я выжила. И хотя новая жизнь дала мне все то, к чему я стремилась в прежней жизни — я путешествую, я хорошо питаюсь и одеваюсь — да, у меня есть все это, но не это главное. Главное, что я смогу выжить, постоянно возрождаясь.

Она опустилась на пол, и тут же другая женщина неловко встала, и, глядя в окно, принялась рассказывать о себе. Ей было очень стыдно, что в прежней жизни она торговала в комиссионном магазине. Всю жизнь провести среди чужих вещей… Следы чужих судеб и страстей оставались на ее руках… (Она показала свои руки). Она жила чужой жизнью и получала за это комиссионные. Зато теперь у нее все свое.

И вдруг поднялась Регина. Гранцов с трудом удержался, чтобы не кинуться к ней и не увести отсюда, разметав всю эту братию.

Радостным, странно дрожащим голосом она начала рассказывать о себе. В прежней жизни ей, оказывается, довелось быть главврачом призывной комиссии. И она подписывала липовые документы, чтобы освободить от воинской обязанности чьих-то сынков. За них просили большие люди. Наверно, кто-то получал за это деньги. Ей денег не давали. Зато у нее были прекрасные отношения со всякими начальниками. Да, дети «нужных» родителей не шли в армию. А вместо них отправлялись по-настоящему негодные к службе ребята, потому что надо было выполнять план призыва. И теперь она надеется возродиться, чтобы служить больным и несчастным людям.

Она села, и все повернулись к Гранцову. Он невольно встал, и, с удивлением слыша свой изменившийся голос, вдруг начал говорить:

— Я всю жизнь мечтал стать военным…

Словно холодный обруч сдавил виски и лоб. Он чуть не зажмурился от внезапной боли где-то в глубине головы. Его голос дрожал, и дыхания не хватало до конца фразы. Но пока он говорил, боль отступала, и возникало приятное ощущение легкости. С каждым словом он как будто освобождался от груза и, казалось, вот-вот оторвется от земли.

— Мой отец был начальником заставы… и мое детство прошло… на южной границе, среди песков, ящериц, овчарок и зеленых фуражек. Отец погиб… Нелепо. Разбился на мотоцикле. Не любил ездить в закрытой машине. Его столько раз просили, чтобы он не гонял на своем «Днепре». Но он все равно не пользовался служебным газиком. Он просто не доверял ни одному водителю. Верил только себе. И разбился. Точнее, его сбил пьяный водитель самосвала. Что было дальше? Мать снова вышла замуж, и мы уехали в Ленинград. Но я мечтал вернуться в пески… Я поступил в училище, и я был отличным курсантом, потому что начальник училища знал моего отца, и мне нельзя было хоть в чем-то быть вторым. Только первым. Никто в училище не знал, что я бываю в доме начальника. Перед самым выпуском я женился на его дочери. Я служил в отличной дивизии, и у меня была отличная рота…

Он чувствовал, как постепенно разжимается холодный обруч на его голове, и голос становился ровнее. Но и легкость исчезла, и ноги ощутили опору.

— Каждый офицер мечтал служить за границей. Но еще больше об этом мечтали офицерские жены… Я попал в загранку, потому что этого добилась моя жена. Потом она говорила, что я женился на ней по расчету. И мамочка ее всю жизнь припоминала мне эту первую командировку. Так бы и сгнил в капитанах, если б не генеральская дочка… А может, они и правы? Может, и был у меня какой-то расчет, только я сам его не понимал… Но это ерунда. С расчетом или без расчета, но я снова вернулся в пески. Картина: ящерицы взлетают по бархану, оставляя цепочку следов…

— Димка! Ты чего, блин, делаешь? Ты же подписку давал.

Он увидел, что в проеме двери стоит его брат, Гошка. Бледный, небритый, тощий — но в полном сознании.

— Уберите его, — раздался спокойный женский голос, и несколько волонтеров поднялись и надвинулись на Гошку. Он беспомощно поднял руки и, хромая, отступил в коридор.

Гранцов встряхнулся и резко выдохнул.

— Я вам, сукам, уберу его, — сказал он, и на этот раз голос звучал как всегда.

Волонтеры оказались мужиками крепкими, но неловкими. Они хватали Гранцова за руки, пытались повалить его. Он не вырывался. Он просто бил их, короткими и проверенными движениями — кого коленом в пах, кого локтем в ухо, кого лбом под глаз. Каждому из них хватило одного удара. Получив свое, волонтер останавливался, видимо, понимая, что дальнейшее участие в драке не будет способствовать его выживанию. Женщины остались сидеть, безучастно наблюдая за возней мужчин, и только блондинка куда-то выскочила.

Не дожидаясь подхода подкрепления, Гранцов потащил брата за собой. Он заперся в кладовке и откинул люк. Гошка без разговоров спустился в проход, а Вадим распахнул окно (ложный след) и придвинул к двери шкаф. Как только он спрыгнул вслед за братом, шкаф рухнул под натиском подоспевших волонтеров и скрыл под собой люк.

— Ну и катакомбы, — ворчал Добросклонов, с трудом перешагивая через пороги переборок.

— Это на случай ядерной войны, — говорил Гранцов, задраивая за собой проход. — Не все так плохо было в системе.

— Милитаристы хреновы. Вот куда шли народные-то денежки. Стой, не могу больше, — Гошка прислонился к стенке. — Нога… Что у меня с ногой? Смутно помню, что в меня стреляли. Попали?

— Рикошетом задело. Ерунда, заживет.

— Долго я валялся?

— Примерно сутки.

— Не верится. Вроде только что сидел в твоем штабе, потом комендант ваш приехал, потом стрельба. Открываю глаза — больница. И вдруг за стенкой слышу твой голос. Меня как током ударило. Ты чего так кричал-то? Напился, что ли?

— Ага, напился. Чаю с лотосом, — Гранцов выругался. — Ну-ка, хватайся за плечи. За плечи, не за шею!

— На шею не дави, на шею не дави, — засмеялся Гошка, оседлав родного брата.

— Что смешного?

— Я не смеюсь. Я радуюсь. Давно не виделись.

Глава 18. Пора делиться тайнами

Безрассудная вылазка Гранцова сорвала все миротворческие порывы гарнизона. А после того, как решетка вентиляции оказалась плотно затянута брезентом снаружи, стало ясно — отношения с арендаторами испортились окончательно.

— Надо им настроение испортить, — решил Поддубнов. — Перекроем канализацию, отрубим свет. Потом включим с повышенным напряжением, чтоб у них все перегорело к чертовой матери.

— Еще можно помехи включить, — предложил Керимов. — Связь им отрежем. Еще я могу ночью собак на прогулку пускать.

— Через два дня выпустишь, — сказал Гранцов. — А пока не корми их, пусть оголодают. А потом полакомятся охранниками.

— Злые вы, господа. Господа, вы звери, — томно произнес Добросклонов. — Не обижайте бедных придурков. Они и так наказаны судьбой. А дальше будет еще хуже.

— Да мы шутим, — успокоил его мичман. — Просто кулаки чешутся.

— Нам бы только ночь продержаться, да день простоять, — сказал Гранцов. — А потом выйдем на связь с округом, там разберутся. Борис Макарыч, а чего бы тебе прямо сейчас не позвонить?

— Выходной день, никого не найти, — замялся Поддубнов. — В понедельник свяжусь.

— Да зачем ждать? Звони оперативному дежурному. Так и так, понаехали тут всякие, личный состав притесняют, расхищают государственное имущество. Позвонил бы, Макарыч.

— Неудобно оперативного беспокоить, — мичман встал. — Пойду посмотрю, что-то вентиляция не тянет.

Он пригнулся, шагнув в переход, и потянул за собой стальную дверь. Керимов усмехнулся:

— Димыч, не обижай старика. БМП не станет высокому начальству звонить. Это он в лесу такой смелый. А когда увидит полковника, сразу понимает, что сам он только мичман.

— Ну, давай я позвоню! Может, они там, в штабе, и не знают ничего про этих аферистов? Может, вообще пора сюда спецназ вызывать для защиты ценного объекта?