Эксодус (Книга 3, 4 и 5) - Леон Урис

- Войдите.

Китти вошла. Иордана сидела за столом. Она подняла голову и холодно посмотрела на Китти.

- Прошу извинить, Иордана... Вы случайно не знаете, чем закончился вчера побег в Акко? Дов Ландау в порядке? Вы ведь знаете, как сильно Карен привязана к мальчику. Она почувствует себя гораздо лучше, если...

- Я ничего не знаю.

Китти собралась уходить и уже у двери обернулась и спросила.

- Ари тоже участвовал в рейде?

- Ари мне не докладывает о своих действиях.

- Я думала, вы просто так знаете.

- Как же мне знать? Этот рейд совершили Маккавеи.

- Ну, вы и ваши друзья каким-то образом ухитряетесь узнавать все, если только хотите.

- Если бы я даже знала, я все равно ничего бы вам не сказала, миссис Фрэмонт. Я не хочу, чтобы что-нибудь помешало вам сесть в самолет и улететь из Палестины.

- Мне было бы гораздо приятнее, если бы мы расстались друзьями, но похоже на то, что вы хотите отнять у меня последнюю возможность.

Китти быстро вышла из кабинета и направилась к подъезду. На спортплощадке дети играли в футбол и весело визжали. Дети поменьше играли в салки на лужайке, а которые постарше - лежали на траве и читали.

Круглый год в Ган-Дафне не переводятся цветы, подумала Китти, и воздух всегда благоухает.

Китти спустилась по ступенькам здания администрации, прошла мимо окопов в другой конец лужайки и остановилась у статуи Дафны. На этот раз она не испытывала никакой ревности. Она посмотрела вниз на долину Хулы и ее охватило вдруг щемящее чувство одиночества.

- Шалом, геверет Китти, - здоровались с нею ребята, бежавшие мимо. Один мальчуган подбежал к ней и обхватил ручонками ее стан. Она погладила его по головке и отпустила.

У нее было очень тяжело на душе, когда она направилась к больнице. Расставание с Ган-Дафной было более трудным, чем она думала.

Войдя в кабинет, она принялась за истории болезни: нужно было часть закрыть, а часть дополнить.

Странно, подумала она; когда она оставила детдом в Салониках, у нее было не так тяжело на душе. Никогда Китти по-настоящему не пыталась стать "другом" евреев в Ган-Дафне. Почему же это вдруг на нее так навалилось?

Может быть оттого, что на этом оборвется ее приключение с Ари? Ей будет очень тяжело расстаться с ним навсегда; она долго его не забудет, может быть никогда. Но все равно со временем все образуется, войдет в норму, и она сможет дать Карен все то, в чем девушка так нуждалась и что ей так хотелось дать ей. Им будет очень хорошо вместе, и девушка, конечно, тут же возобновит занятия балетом. А со временем образ Ари Бен Канаана, как и воспоминания о Палестине вообще, поблекнут, конечно.

Это только естественно, что сейчас ей тяжело, рассуждала Китти. Любое расставание и любой переезд с места на место причиняют известную боль.

Она принялась за свои личные заметки, касающиеся "ее" детей. В самом ли деле это безличные объекты медицинских предписаний? Не являются ли они скорее несчастными детьми, всецело зависящими от нее? Имеет ли она право бросить их просто так? Не обязана ли она ставить их интересы выше собственных?

Китти тут же отогнала от себя эти мысли. Она выдвинула ящик стола и достала свой паспорт. Рядом лежал британский паспорт Карен. Тут же были и два билета: аэропорт отправления - Лод, аэропорт назначения - Нью-Йорк.

Марк Паркер специально приедет встречать их в Сан-Франциско. Милый Парк... лучше него нет друга на свете. Марк, конечно, поможет ей устроиться где-нибудь в Сан-Франциско. Китти особенно любила район залива. Они могли бы устроиться в районе моста Золотых Ворот, либо в Беркли, неподалеку от университета. Театр будет рядом, и балет и Сан-Франциско, эта страна чудес. Китти задвинула ящик.

Она снова принялась за истории болезни, затем положила их обратно в шкаф. Она безусловно имеет право уехать... в этом не может быть никаких сомнений. Сам доктор Либерман признался в этом. Она ничем не обязана этим детям. Это была работа, как всякая другая.

Китти замкнула шкаф, где лежали истории болезней, и вздохнула. Как бы она ни оправдывала себя перед собственной совестью, на душе все-таки оставалась какая-то тень. В самом ли деле она решилась на это все ради Карен, а не из-за своей эгоистичной любви к девушке?

Китти обернулась и чуть не вскрикнула. В дверях стоял араб. Он был как-то странно одет. На нем был неуклюжий шерстяной костюм в елочку, а на голове красная феска, обмотанная белой повязкой, придававшая ему странный вид. У него были огромные черные усы, с тончайшими, закрученными кончиками.

- Не пугайтесь, - сказал араб. - Можно мне войти?

- Конечно, - ответила Китти, удивленная его английской речью.

Она подумала, что он живет где-нибудь поблизости, и что у него кто-нибудь заболел дома.

Араб вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

- Вы миссис Фрэмонт?

-Да.

- Меня зовут Мусой. Я - Друз. Вы знаете, кто такие друзы?

Она что-то слышала об этой мусульманской секте, члены которой жили в деревнях на горе Кармель, к югу от Хайфы. Она слышала также, что они относятся лояльно к евреям.

- О, вы наверно, пришли издалека.

- Я член Хаганы.

Китти инстинктивно вскочила.

- Ари! - вскрикнула она.

- Он скрывается в моей деревне. Он возглавил нападение на тюрьму Акко. Он просит, чтобы вы приехали к нему.

У Китти бешено билось сердце.

- Он тяжело ранен, - сказала Муса. - Вы поедете?

- Да, - ответила она.

- Не берите с собой никаких медикаментов. Нам нужно быть осторожными. Всюду рыскают английские патрули, и если они обнаружат у вас медикаменты, это покажется им подозрительным. Ари велел посадить в машину детей. Завтра у нас свадьба в деревне. Мы скажем англичанам, что дети едут на свадьбу. У меня тут грузовая машина. Отберите человек пятнадцать детей, и пусть они с собой захватят постель.

- Через десять минут они будут готовы, - сказала Китти и помчалась в кабинет доктора Либермана.

От Ган-Дафны в Далият эль-Кармиль было восемьдесят километров. Ехать приходилось в основном по узким горным дорогам Галилеи. Старый грузовик продвигался очень медленно.

Дети, сидевшие в кузове, радовались неожиданному празднику и пели во все горло, пока машина пробиралась по горам. Одна только Карен, сидевшая рядом с Китти в кабине, знала истинную цель этого путешествия.

Китти принялась расспрашивать Мусу. Ей удалось узнать только, что Ари был ранен в ногу сутки назад, что он не может встать, и что ему очень больно. О Дове Ландау он ничего не знал и ничего не сказал также о смерти Акивы.

Несмотря на полученные инструкции Китти все-таки бросила в боковое отделение пакет со стрептоцидом, сульфамидом, марлей и йодом. Такая аптечка первой помощи вряд ли вызовет подозрения.

По-настоящему Китти только два раза в жизни испытывала глубокий страх. Первый раз - в ожидалке отделения полиомиэлита детской больницы в Чикаго, где она просидела трое суток, когда у Сандры был кризис. Затем - в Дворцовой гостинице на Кипре в дни голодовки детей на "Эксодусе".

Теперь ее снова охватил страх. Она не слышала пения детей сзади и не обращала внимания на попытки Карен успокоить ее. Она была вне себя от страха.

Она сидела с закрытыми глазами, ее губы непроизвольно шевелились, произнося все снова и снова одни и те же слова.

- Кто бы ты там ни был, Бог, охраняющий Израиль. Пожалуйста, не дай Ари умереть... пожалуйста, не дай ему умереть.

Прошел час, затем еще один, затем и третий. Нервы сдали у Китти совершенно, и она была близка изнеможению. Она сидела с закрытыми глазами, приклонившись головой к плечу Карен.

Грузовик свернул, наконец, в сторону Кфар-Масарик, следуя той же дорогой, по которой Ари скрылся из Акко. Подъезжая ближе к Кармелю, они то и дело сталкивались с английскими солдатами.

На каком-то перекрестке их остановили.

- Это дети из Ган-Дафны. У нас завтра свадьба в Далият эль-Кармиле.

- Ну-ка всем слезть! - скомандовали англичане. Они обыскали всю машину. Пришлось развязать всю постель; дважды англичане вспороли одеяла ножами. Затем полезли под машину, сняли скат с запасного колеса, подняли капот и обыскали двигатель, обыскали также всех детей. Обыск длился целый час.

У подножия горы их снова подвергли обыску. Китти сидела чуть ли не без чувств, когда Муса наконец направил машину вверх на Кармель.

- Все друзские деревни расположены высоко в горах. Нac немного, и только высоко в горах мы можем защищаться от арабов, - пояснил Муса. - Еще несколько минут, и мы приедем.

Когда машина подъехала к деревне и сбавила скорость, пробираясь по узким улицам села, Китти сделала над собой усилие и подтянулась.

Деревня Далият эль-Кармиль лежала словно на крыше земного шара. По сравению с грязью и запущенностью большинства арабских сел эта деревня вся сверкала белизной и чистотой. У большинства мужчин были усы, а некоторые носили европейские костюмы. Их головные уборы несколько отличались от арабских, но их главной отличительной чертой было чувство собственного достоинства, которое сквозило буквально во всем, их гордая внешность и воинственный вид, говорящий о том, что они умеют постоять за себя.