Звезда заводской многотиражки - Саша Фишер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мельников, пойдемте со мной, — сказала она.
_______________________________
Ну и немного магазинной атмосферы Советского Союза.
Конусы с соком:
Кассирша и счеты:
Вкусности кулинарного прилавка.
И на сладкое:
Приятного чаепития! Помните кулинарные магазины? Что любили там покупать?
Глава пятнадцатая
Узелок завяжется, узелок развяжется…
Ее речь звучала так холодно, что, кажется, даже чай у нас в чашках покрылся корочкой льда. Я шел следом за Анной Аркадьевной по коридору и обдумывал, где же я успел накосячить. Узнать достоверно, что про отца я наврал, она не могла — чтобы получить всякие справки из другого города, одного дня недостаточно. Да и не факт, что приедет нужная информация, а не путаница какая-нибудь. Разозленный «серый человек» нажаловался? Тоже вряд ли, я не говорил в редакции, где именно живу и как устроился.
В общем, я терялся в догадках, любуясь по ходу дела зрелищем ее крышесносным афедроном. Все-таки, фантастическая фигура у женщины. Почему она до сих пор не замужем, интересно?
Всю бесконечно долгую дорогу по коридорам и лестницам она ни разу не оглянулась. Она вела меня в комнату на втором этаже, третью слева от центральной лестницы. Она остановилась и зазвенела связкой ключей, выбирая нужный. Ну что ж, момент истины!
— Иван, у меня к тебе будет небольшая просьба… — сказала она, сразу же, как только впустила внутрь и притворила дверь. — Понимаешь, мне по чистой случайности досталась югославская вешалка и два ГДРовских кресла. Я думала, их привезут уже собранными, но они все какими-то частями… А ты как раз предлагал свою помощь.
Комната у Анны Аркадьевны была того же размера, что и у нас. Вот только обставлена была не в пример уютнее. На стенах — обои с крупными цветами, люстра с хрустальными висюльками. Ковер на полу. Ковер на стене. Широкий диван-тахта с множеством подушек в наволочках из вышитого гобелена. У меня так бабушка делала, я с детства помню. Купит какую-нибудь скучную тряпку, потом берет клубочки шерстяных ниток, которых у нее всегда валялось великое множество, и цыганскую иглу. Несколько вечеров, и вот уже вместо унылого серо-зеленого узора на диванной подушке распускаются невиданные цветы, плещется море, сияет яркое солнце… А на ковре в центре — куча наваленных друг на друга плоских картонных коробок.
— Так это инструменты нужны, — сказал я и почесал в затылке. — Одного моего желания помочь для сборки мебели недостаточно.
— А какие инструменты? — живо заинтересовалась комендантша. — Я могу спуститься к Петровичу в мастерскую и принести весь его ящик.
— Может лучше было самого Петровича попросить? — спросил я, оценивая фронт работ. Нет, в принципе, ничего сложного, конечно. Просто логика мне подсказывала, что у общежития должен быть в штате специально обученный человек, который как раз и занимается починкой, сборкой, мелким и крупным ремонтом…
— Иван, — Анна Аркадьевна посмотрела на меня с укоризной. — Во-первых, у него уже закончился рабочий день, а во вторых… — она понизила голос и оглянулась на дверь. — Во-вторых, я подумала, что у нас с тобой уже есть один общий секрет, а значит и в этом я могу на тебя рассчитывать…
«Общий секрет?» — хотел спросить я, но вместо этого понимающе улыбнулся и закивал.
— Если кто-то узнает, что я купила новую мебель, начнут болтать, судачить, — продолжала Анна Аркадьевна. — Некоторые годами ждут в очередях, ночью ходят к мебельной фабрике номер подтвердить, а я… В общем, я очень надеюсь, что ты удержишь язык за зубами.
Она наградила меня теплым взглядом. Ах да, я иногда как-то подзабывал, что нахожусь в теле писаного красавца, хоть и молодого. Впрочем, пока лучше губу не раскатывать, вполне возможно, прекрасная повелительница квадратных метров просто так манипулирует молодым неопытным парнем.
— Ох… — я хлопнул себя по бедрам и с шумно с облегчением выдохнул. — Вы с таким ледяным видом приказали мне следовать за вами, что я испугался, что чем-то вызвал ваш гнев! Конечно же, я помогу! И ни слова никому не скажу даже под пытками!
— Так какие, говоришь, нужны инструменты? — деловито спросила она и притопнула острым каблучком.
Через пару часов, когда узкий придверный шкафчик и два низких кресла с деревянными подлокотниками заняли свои законные места в комнате комендантши, я сложил инструменты в самодельный деревянный ящик.
— Надо картон вынести на помойку, — сказал я.
— Нет-нет, я сама ночью вынесу, а то еще заметит сейчас кто-нибудь, она замахала руками. — Спасибо, Иван. Ты мне очень помог. Будешь чай с конфетами?
— Не откажусь! — я улыбнулся и устроился на одном из новеньких кресел.
Потом мы сидели в новеньких креслах, пили индийский чай из тонких фарфоровых чашечек вприкуску с обвалянными в вафельной крошке «Родными просторами». Она рассказывала мне, как трудно быть комендантом, что никогда нельзя давать слабину, иначе тут же сядут на шею. Что она потому и приглашала меня почти что сквозь зубы, чтобы никому в голову не пришло, что она кому-то из проживающих благоволит. Пусть лучше думают, что я чем-то проштрафился, а то уже завтра к ее кабинету выстроится очередь из желающих улучшить жилищные условия, пожаловаться на соседей или еще с какими бестолковыми просьбами.
Еще через полчаса я знал, что она не замужем, что в Новокиневске у нее родственников нет, и тему своей родни она вообще предпочитает не обсуждать. Как и тему личной жизни. Зато много и с удовольствием рассуждает о киноискусстве. Она говорила, а я с восторгом внимал. Ее грудной голос отзывался вибрацией во всем теле, и вся кровь от мозга, кажется, переместилась совсем в другие участки тела.
Еще через пятнадцать минут мы горячо целовались, переместившись на ее тахту.
— Надо выключить свет, — прошептала она, переведя дыхание.
— Нет-нет, ни в коем случае! — запротестовал я. — Тогда ведь я не смогу тобой любоваться…
В свою комнату я вернулся около полуночи. Прокрался в темноте до кровати и нырнул под одеяло. Чувства были немного смешанные, вот что. Анна Аркадьевна, вне всяких сомнений, восхитительная женщина. В процессе раздевания меня забавляли некоторые моменты — снимаешь платье, а под ним другое платье, скользкое и в кружавчиках. Но вот дальше… Мы в этом нашем двадцать первом веке, оказывается,
